Я до конца своих дней буду помнить сухонькую, невысокую женщину из Курской области - Раису Григорьевну Арепьеву. Когда 14 декабря 1995 года ее сын солдат-контрактник рядовой Игорь Арепьев попал в плен, она с мужем приехала в Чечню. Жили в разрушенных, покинутых местными жителями домах, голодали. Федеральная власть ничем не помогала. В течение нескольких месяцев голодные, замерзшие, они искали возможность хоть как-то помочь сыну.

Муж Раисы Григорьевны не выдержал такой жизни, заболел и умер. Она похоронила его здесь же, в Грозном.

Сына боевики казнили.

Дома, в Курске, оставалась дочь. Ей было лет восемнадцать. Девочка все это время переживала за родителей и брата. Случилось несчастье: она попала в автокатастрофу. Раиса Григорьевна осталась одна. Она не хотела верить в казнь сына. Примкнула к сотням других матерей, которые продолжали искать своих пленных и без вести пропавших детей.

Положение этих женщин, скитающихся по разрушенной Чечне, было ужасным.

Одни ставили на карту все: продавали квартиры, дома, последнее имущество и, договариваясь с бандитами о цене, выкупали своих детей.

Некоторые и гибли там, вместе с сыновьями, которых так и не смогли добыть из плена.

Но было и немало случаев, когда русским матерям давали кров чеченские женщины, у которых тоже было горе: без вести пропали родные. Я знаю историю о том, когда в Гудермесе чеченка, мать троих малолетних детей, выкрала русского солдата для его матери из ямы у террориста №1 Салмана Радуева. И еще были такие случаи: чеченские женщины даже вопреки позиции своих близких помогали русским матерям, вместе с ними похищали пленных солдат у бандитов, прятали, а потом вывозили из Чечни.

Так было. Но большинство матерей мыкались в холоде и голоде по подвалам, подвергаясь насилию и грабежу.

Полковник Виталий Бенчарский, работавший тогда от Министерства обороны по освобождению пленных, обращался за помощью ко многим военным начальникам, чтобы те как-то помогли в обустройстве матерей и отцов без вести пропавших и пленных солдат. Мы, солдаты и офицеры 205-й мотострелковой бригады, жили тогда в основном в палатках. В январе 1996 года для военнослужащих бригады построили первые сборно-щитовые казармы. Я знал в бригаде одного офицера, который материнское горе ставил выше всех инструкций военного начальства. Это был командующий 2-го мотострелкового батальона двадцатисемилетний майор Гоча Деметрадзе. Первую построенную бойцам его батальона сборно-щитовую казарму он отдал под жилье матерям. Потом военные тыловики требовали от него выселить сотни матерей из казармы, но безрезультатно. И военное начальство, в конце концов, смирилось и даже вынуждено было поставить женщин на довольствие в солдатскую столовую…

Моя память и об этом.

Нигде и никогда не были опубликованы точные официальные данные о потерях на этой войне.

По моим подсчетам, к концу 2002 года погибло до 12 тысяч военных, а жителей Чечни – раза в три больше. Далеко не все военные погибли от рук боевиков.

Самыми страшными днями были праздники, дни рождения, когда после принятия спиртного ребята начинали выяснять отношения друг с другом. В мирной жизни били бы друг другу морды, а на войне многие хватались за оружие. Находясь в Чечне, многие противника-то видели только по телевизору. Стреляли в своих.

Это похоже на то, что происходит сейчас на Украине.

… В сентябре 1996 года, когда я занимался поиском без вести пропавших, мне женщина-чеченка рассказывала о судьбе своего брата, солдатом прошедшего Афганистан. Когда в Аргун заходили федеральные войска зимой 1995 года, он не ушел из города, хотя его родственники умоляли. Он сказал: «Со своими братишками я всегда найду общий язык».

Его нашли убитым.

С Сережей Говорухиным мы служили в начале 80-х на Дальнем Востоке, в Амурской области, в одной бригаде. Он – солдат срочной службы, я – офицер. Морозы там доходили до минус 50°С. Быт был почти нулевой. Смертность солдат и офицеров выше, чем в других регионах Советского Союза.

В общем, когда я после четырех лет такой жизни попал в Афганистан, мне это поначалу показалось облегчением. Там – закон Тайги, здесь – закон Гор. Смерть ближе, но все же жизнь теплее…Сергея, видимо, тоже та солдатская жизнь очень закалила, хотя я думаю, при желании он, сын известного режиссера, мог бы избежать такой закалки. Но это было не в его характере.

В первые же дни войны он был в Чечне, работал там как кинорежиссер. В свои 33 года он оставался тем же упрямым 19-летним солдатом, который лез в самое пекло, чтобы все попробовать лично и рассказать всем правду.

2 февраля 1995 года, во время съемок боевых действий в горящем Грозном он был тяжело ранен. Потом – военные госпитали в Грозном, Моздоке, Владикавказе, Москве. Ногу ему ампутировали…

Но он все же сделал свой фильм о той войне. Самый честный. Его фильм «Прокляты и забыты» получил главный приз на кинофестивале «Сталкер» в 1998 году.

Это о тех солдатах и офицерах, их женах, детях, матерях.

Власть отгородилась даже от инвалидов и от мертвых. Жителей Чечни вообще из Кремля не видели. А ведь Грозный до начала 90-х был многонациональным городом. Вместе жили - и неплохо понимали друг друга! - русские и чеченцы, ингуши и украинцы, евреи и армяне.

Я видел, как русская женщина под бомбежкой со стороны федералов хоронила своего мужа - прямо около многоэтажного дома, в котором они жили, в Старопромысловском районе Грозного возле республиканского ГАИ.

18 августа 1996 года командование дало 48 часов для выхода из Грозного мирных жителей. Женщины с детьми толпами пошли из города. Жена моего друга, офицера ФСБ Мовсара Хамидова вела из Грозного пятерых своих детей. Шли в Ингушетию. Расстояние - больше 100 км. Самым старшим из детей был Магомед, ему исполнилось 8 лет. На руках он нес грудного братишку, мать старалась держать за руки оставшихся троих. Магомед страшно устал, но не выпустил малыша из рук. Когда вышли из Чечни, он упал и потерял сознание. Он потом очень долго болел.

Из Октябрьского района Грозного женщины шли через гору в поселок Гикало. Грудных детей несли на руках, двух-трехлетние держались за подолы матерей. Я помню, шел сильный дождь. Кругом лужи, грязь. Вдруг со стороны гор по людской веренице открыли огонь - там стояли подразделения 101 бригады внутренних войск МВД России. Женщины и дети попадали на грязную мокрую землю. Когда там, наверху, в конце концов, разобрались и огонь прекратился, женщины с грудными детьми начали вставать, а малыши продолжали лежать в этой жиже. Они не шевелились и не плакали – хотя все были живы. Это были дети войны, которых не надо было учить, как себя вести при обстреле…

Возможно, кого-то из них теперь призвали в российскую армию. И, может быть, хорошо, что их отправили на Дальний Восток, подальше от горящей Украины.

На этой войне было много солдат-сирот. Они были удобные: за них некому было беспокоиться, их никто не искал. С ними легко было выполнять план по призыву. Правда, и с теми солдатами, у которых родители были попроще, тоже не церемонились.

Доходило до дикости. В одной воинской части солдат перед отправкой в Чечню держали запертыми в оружейной комнате, а на утро как скот погрузили в машины и – в аэропорт, не дали даже матерям проститься…

Было немало судимых, и даже неоднократно - в основном контрактники. У некоторых вопрос стоял так: или в тюрьму, или в Чечню. Хотя я знал судимых и среди молодых призывников.

В начале января 1996 года на Ханкалу прибыла очередная группа солдат, отслуживших несколько месяцев по призыву. Один из них был явно старше своих сослуживцев. Это был двадцатипятилетний Володя Гришкин. Нет, он не имел отсрочки по учебе. Просто несколько лет провел на нарах. После второй отсидки его призвали в армию и отправили в Чечню. Володя был сиротой, его воспитывала бабушка, пока он сидел, она умерла. Ее квартиру продали. Володе негде было жить, и на работу его не брали из-за судимостей. Так что призыв в армию был для него спасением от голода и очередной отсидки. Узнав о его судимостях, я хотел отправить его из Чечни, он взмолился не делать этого. «Повоюю - получу льготы, смогу устроиться на работу, дадут место в общежитии», - убеждал он меня. И убедил.

Через два месяца, в начале марта, когда боевики на три дня вошли в Грозный, рядовой Гришкин сопровождал машину с хлебом. Боевики открыли огонь. Володя выпрыгнул и стал отстреливаться, давая товарищам уйти. Его тяжело ранили.

Когда его привезли на Ханкалу, он был еще в сознании. Глаза открыты, лицо спокойное. Я держал его руку, пульс был очень слабый. Здесь, на Ханкале, в операционной госпиталя врачи в течение нескольких часов боролись за его жизнь. Но спасти не смогли, он потерял очень много крови.

Мы не знали, кому отправить гроб с телом. У Володи Гришкина был друг и земляк - рядовой Аркаша Клешторный из городка Большой Камень, что в Приморском крае на Дальнем Востоке. Аркаша был очень худой и длинный. Я про себя звал его гадким утенком. Когда Гришкин погиб, Аркаша тщательно заправил его кровать и прикрепил дощечку с нацарапанным именем. На эту кровать никто не ложился. Это была память о Володе.

В августе 1996 года боевики снова вошли в Грозный. Я был весь месяц с разведбатом 205 бригады. Рядовой Аркадий Клешторный воевал в составе 1-го мотострелкового батальона. Когда я вернулся на Ханкалу, узнал судьбу Аркаши. Его разорвало прямым попаданием снаряда. В гроб положить было нечего.

…У меня родились малыши. Когда настало время им идти в детский сад, жена узнала, что наш Ваня на очереди 43-й, запасной, а Аниса вообще не в списках. Чиновница сказала, что в год рождения Анисы «очень много нарожали». Тогда жена справедливо меня попрекнула: «Ты, прошедший Афганистан и Чечню льготник, можешь вообще своих детей устроить в детский сад?».

Я подумал, что честнее будет дать взятку, чем пользоваться такими льготами, за которые заплатили своими жизнями Володя Гришкин, Аркаша Клешторный. Мой друг и командир в Афганистане, уроженец Западной Украины, подполковник Ярослав Турлай. Десятки тысяч жителей Чечни и сотни тысяч жителей Афганистана…

11 декабря 1998 года Сергей Говорухин и его друг рок-музыкант Юрий Шевчук прорвали блокаду безмолвия – впервые организовав День памяти по погибшим в Чечне. С тех пор вечера памяти 11 декабря стали ежегодными.

Собираются солдаты и офицеры этой войны, инвалиды, матери погибших. Организаторы приглашают и генералов – руководителей Министерства обороны. Но первым лицам Минобороны, даже тем, кто служил в Чечне, всегда мешают придти в этот день более важные мероприятия.

Многие артисты работают безвозмездно. В частности, Юрий Шевчук, Тамара Гвердцители.

На первые такие вечера приходило очень мало чеченцев. В дальнейшем Сергей Говорухин пытался исправить эту ситуацию. Помогало Правительство Москвы, Московской области, некоторые частные предприниматели, в том числе и чеченцы. Сейчас в зале много тех, кто родом из Грозного.

В октябре 2011 года Сергея Говорухина не стало. Инсульт. Его друзья: полковник запаса Виталий Бенчарский и Константин Кавыршин продолжили его дело.

11 декабря 2014 года в Московском губернском театре у метро Кузьминки состоится вечер памяти по погибшим в Чечне. Приедет из Курска Раиса Григорьевна Арепьева. Придет мой сослуживец, подполковник запаса Юрий Павленков.

Когда мы с ним вернулись после первой чеченской компании, его сын Алеша был еще курсантом военного училища. К началу второй кампании надел погоны лейтенанта. Направили в Чечню, он провел там два срока. Вернулся живым. В сердюковской армии себя не нашел, уволился. Три года назад провожал ночью друга на Казанский вокзал Москвы и… бесследно исчез. Труп его нашли некоторое время спустя в Раменском районе Подмосковья. Пропал кошелек и с ним небольшие деньги…

Из Пензы приедет своим ходом на автомобиле Саша Бутузов. В 1995-м он, девятнадцатилетний солдат, получил в Чечне тяжелое ранение, ампутировали ногу. Долго лечился. Познакомился с хорошей девушкой из соседнего села. Женился. Родилось двое детей. Нужно как-то зарабатывать. Стал шабашить на своей машине. Сейчас ему под сорок. На свое жилье не накопил, но зато в Администрации Президента к нему оказались добры и сочувственны: написали письмо в Администрацию Пензы. Там Сашу поставили на льготную очередь. Он сейчас в конце списка многих сотен льготников.

К 70-летию Победы в Великой Отечественной войне дадут квартиры последним, оставшимся в живых ветеранам той войны. Потом займутся оставшимися в живых «афганцами»…

Есть еще те, кого не приглашали в Грузию и в Украину. Но они в списке уже будут за Сашей.

Итого: чтобы ты, Саша, до ста лет жил!