Сны о революции

Федорченко в нашем зацикленном на утлой реальности и квазипатриотичности кинематографе режиссер-уникум. Уральский художник широкой души и размаха, опирающийся в своих «способах киноповествования» на культуру этносов, живущих и живших когда-то на необъятных российских пространствах. Критики любят вставлять его фильмы в рамки жанровых схем. А они, словно каша из гриммовского горшка, норовят выползти. Федорченко не столько имитирует хронику или культурфильм, сколько создает метафизический портрет времени и живущих в нем людей, намагниченных древней энергией территорий («Небесные жены луговых мари»), неотчетливого просвета между жизнью и смертью («Овсянки»).

**«Ангелы Революции»** — монтаж всех вообразимых полярностей. Бурлеска с мифологией, притчи с политикой, философии с сюром, условности, вопиющей театральности с историческим фактом (самый удивительный титр: «Фильм основан на реальных событиях»). Так эксцентрически и вполне органично в фильме срослись две идеи: экранизация «Ангелов и революция» Дениса Осокина и повествование о Казымском восстании народов северного Приобья против советской власти.

Для Федорченко время — эстетическая категория, он не имитирует эпоху, складывает свой монтаж аттракционов из скоморошества, балаганного театра марионеток, фрагментов фильмов, зарубленной за чрезмерный авангардизм кантаты Прокофьева, а также из эпоса, древних обрядов/заговоров и жгучей иронии.

В «Ангелах…» время бурлит, смешивая «слои». Как в страшном сне. Как в головах людей, не успевающих за дьявольским паровозом истории.

Крым, 1908, маленькая Полина Шнайдер, дочь сырозаводчика, поклонница рыцаря Айвенго (поборника Христова воинства), с бутафорского коня палит из пистолета по сахарным ангелам. Спустя десятилетие в честь отважной Полины-Революции красноармейцы назовут свой бронепоезд. В двадцатые Полина помирит Страну Советов с Ираном, завербует в красноармейцы полусотню буддистских монахов. (Полину-Революцию играет Дарья Екамасова, та самая, что запечатлелась в образе замученной русской крестьянки в эпосе «Жила-была одна баба» Андрея Смирнова.)

Федорченко строит фильм, как его верный соавтор Денис Осокин свои книжки — кирпичики микроновелл складываются в общую переливающуюся смыслами и настроениями мозаику.

Вот атеисты-футуристы в Свияжске возводят памятник богоборцу Иуде Искариоту. Моделью памятника оказывается голодный пономарь, а возможность поесть хлеба оборачивается страшным грехом вероотступничества.

Репетиция авангардного спектакля «Наташины расчески». Латышская труппа в костюмах расчесок на сцене. Работа прерывается: латышей пришли арестовывать энкавэдэшники.

Просветительская лекция в казымской тайге о новых храмах страны победившего социализма — крематориях: вместо буржуазного разложения, все чисто-красиво-надежно. Возвращаемся к богатому языческому опыту трупосжигания!

Здесь все спутано: киносъемка, реальность, сны и супрематистские мечты героев. «Вы живы?» — радостно спрашивает охранник вернувшуюся с поля брани Полину-Революцию. «Мы уже давно умерли, — мрачно отвечает она, — теперь пришли за вами».

Новеллы пристраиваются одна к другой, подобно атлетической пирамиде, на вершине которой главная история.

На берегу реки Казым хантыйские и ненецкие туземцы не признают новые традиции. Хотя для них, неблагодарных, строят культбазу — оплот советской культуры на севере. Школу, музей, библиотеку. Но в первых же эпизодах фильма они с ружьями расхватывают своих детей и увозят из школы на оленях.

В истории края это противостояние, окончившееся большой кровью, назвали «Большой самоедской войной».

Герои фильма — комиссар Полина и ее друзья, творцы-максималисты, художники-авангардисты (кинорежиссер, композитор, скульптор, театральный режиссер, архитектор-конструктивист), едут в обскую тайгу утверждать среди хантов и лесных ненцев советскую власть через революционное искусство. Культуру авангарда (геометрию Малевича, эксперименты в мультипликации, духоподъемное кино Дзиги Вертова, конструкции в стиле Татлина, биомеханику Мейерхольда, размышления о будущем революции в духе фэксовского «Нового Вавилона»), мексиканские эксперименты Эйзенштейна, плывущую музыку электромагнитных волн. И сами революционеры временами походят на комедиантов мимов, которые должны вовлечь в свою мистерию массовку из аборигенов.

Но туземцы не хотят в массовку, верят в свои святыни, слушают шаманов, перемен не хотят, хотя на геометрию треугольников/квадратов и засматриваются. А талантливые рыцари революции все больше напоминают крестоносцев, огнем и мечом стирающих с лица земли древние святыни.

Напряженное намагниченное поле фильма — в космическом разрыве между вооруженной мечтой о коммунистическом будущем и непролазными дебрями древнего язычества.

На стойбище отмечают 17-ю годовщину революции: снег украшают алые маки (у Осокина в повести «Ангелы и революция»: «Революция — это маки, исчезнувшие с моих глаз»). Старые ненки сшивают оленьи шкуры под лекцию о законе Архимеда. Скоро и здесь настроят наркоматы — комбинаты чудес. Жизнь украшают разноцветные пряничные пионеры и пионерки, а также ленинский тканевый раскосый портрет. И еще поэма про удмуртов, чувашей и мари, которые «горят как фонари». В апогее мечты — воздушный шар, на нем планируют местных жителей отправить на небо. Сделаем небо нашим домом, а людей, как в «Пятом элементе», расселим на обруче, который бы вращался вокруг земли! Воплотим в жизнь заветы Маринетти, в футуристическом манифесте провозгласившего культ будущего и разрушение прошлого. А вы на волнах терменвокса смогли бы сыграть танец умирающего лебедя, как Полина?

Это настоящее вторжение «инопланетян», присланных с огненной планеты «Революция», желающих отсталым аборигенам исключительно добра и просвещения. Но в тисках между цивилизациями оказались и посланники агитпропа, и обские угры вместе с их шаманами.

Кровавая развязка в кино разыгрывается марионетками. Кукольные комиссары и ненцы бьются на кулачках. Олени увезут тела и падших ангелов, и не принявших их туземцев.

«Ангелы…» не постмодернистский эксперимент, жонглирующий готовыми формами, скорее, поэтический. Как и в «Первых на Луне», пространство истории осваивается чувственной памятью и необузданным воображением (основанном, впрочем, на отличном знании архивного материала и истории).

Проза Осокина диктует не сюжетные перипетии, но конфликт в самом способе существования: от растворенности в обрядах, ритуалах, природе до показательной театральности новых ритуалов кумачового мифопоэтического мира.

Здесь есть фирменное осокинское «исступленное отчуждение» и обманное простодушие. Вспомнится и насмешливая скоморошья лубочность Овчарова, и финальный разворот в фантастический эпос финала «…Бабы» Смирнова, и каскадность фильмов ФЭКсов, и печаль молчаливого художника Федора (Олега Ефремова), расписывающего яблоки в саду («Гори, гори, моя звезда»).

На скромнейшем бюджете Алексей Федорченко, Денис Осокин и оператор Шандор Бекеши сочинили поэму «Сны о революции». Да, все это немного веревочный театр, как в книжке Осокина, и персонажи отчасти веревочные, их хочется рассмотреть поближе, как кукольных большевиков за окошком. Но в этой кинотеатральной поэме ангелы и демоны, герои и чудовища, труженики и жертвы агитпропа обмениваются масками. А более всех жалко старушку на ходунках из финала, распевающую «песню тревожной молодости». Пока я ходить умею… была бы страна родная… Оказывается, это первая девочка, родившаяся в Казымской культбазе.

Художественный руководитель Римского фестиваля Марко Мюллер отметил, что картины Федорченко исследуют новые способы киноповествования, прокладывая пути кинематографа в будущее. Будем надеяться, что высокое признание картины уважаемым европейским кинофорумом поможет продвижению картины и в России.