Проходим мимо, в лучшем случае отводя взгляд, в худшем — таращимся во все глаза с нехорошим любопытством. Не спрашиваем, нужна ли помощь. Не протягиваем руку. Не разговариваем, не задаем вопросов. Не интересуемся, что случилось. В лучшем случае — потому что как-то неловко.
В худшем — потому что нам наплевать. Как общаться с инвалидом, чтобы избежать неловкости, рассказывает Евгений Печерских, председатель самарской ассоциации инвалидов-колясочников «Десница».
Офис «Десницы» расположен на первом этаже жилого дома. На крыльцо можно подняться по трем ступенькам или по пандусу — и обращаешь внимание, насколько он пологий.
Узкий коридор густо завешан дипломами ассоциации. Благодарственные письма от властей разного уровня: городской администрации, областной. Никаких порогов, разумеется, нет, и по коридорам передвигаются люди на инвалидных колясках. Переговариваются на производственные темы: на следующей неделе открытие фотовыставки в 115-й школе, но многое не готово еще, а мамочки не слишком торопятся. Юные матери детей-аутистов ходят тут же, устраивают себе перекур на крыльце, хихикают. Здесь курят. Сам председатель ассоциации Евгений Андреевич Печерских, например, сидит в кресле-коляске и с удовольствием выкуривает сигарету. Возвращается в кабинет. Говорит:
— Беда в том, что СМИ не пишут правильно об инвалидах. Отчего-то существует всего два варианта подачи информации: первый — инвалид что-то там преодолевает, превозмогает, борется, его приковывают к креслу, а он сползает и дальше действует ползком, но мужественно. Или второй вариант: инвалид — захребетник, ему государство неизвестно за что платит пенсию, а он все недоволен! И это ему подай, и то, и другое. И пандус ему сооруди, и поручни, еще и коляску выдай бесплатно. Надо писать не так. Надо ровнее, но без снисходительности. Как об обычных гражданах. Не пытаться донести мысль, что инвалид — тоже человек.
Выделяет интонацией слово «тоже».
— Инвалид — «тоже человек» по определению. Не надо дополнительно разъяснять. Это оскорбительно.
Кабинет Евгения Андреевича мал, но вмещает книжный шкаф, книжные полки, компьютерный стол и массу оргтехники: принтер, сканер, большой монитор, системный блок. Блюдечко с ягодами боярышника, что ли. Витамины. На полках книги: «Толковый словарь», «Правила особого ребенка в России: как изменить настоящее». Неожиданно — газовый баллончик. Перцовый. Со столика в углу доносится странное чириканье, которое быстро проясняет свою природу — это две маленькие птички в клетке. Не попугайчики, не канарейки. Неизвестные птички.
За птичьей клеткой на стене — флаг ассоциации, на флаг пришпилены многие медали и пышные розетки. На шкафу коробки. Одна коробка подписана «сломанный сканер».
— В Самаре, безусловно, есть зачатки создания безбарьерной среды, — говорит Евгений Андреевич. — На городской набережной сооружены пандусы, некоторые пешеходные зоны оборудованы специальным образом — улица Вилоновская, например. А вот парк Гагарина, напротив, — место, куда маломобильному человеку ни за что не попасть! Там такие высокие бордюры, непреодолимые. К парку Победы, где сейчас ведется реконструкция и запланирована Триумфальная арка, это тоже относится. Но и этого недостаточно, пандусов и поручней. Нужно делать больше. Вопрос интеграции инвалидов лежит в двух плоскостях — отношенческой (главное!) и доступности среды. Главная проблема — в головах. И в чиновничьих, и в обывательских. Мало, чтобы инвалид мог физически добраться до того или иного места, нужно, чтобы он там проводил время с удовольствием и без помех. Для этого нужно: 1) стереть стереотипы, существующие в обществе по отношению к инвалидам; 2) изменить модель отношения к инвалидам с медицинской на социальную; 3) принять философию независимой жизни инвалида — дать ему возможность самостоятельно принимать решения и нести за них полную ответственность.
Звонит телефон. Евгений Андреевич долго выслушивает высокий, нервно вздрагивающий голос по другую сторону трубки: молодая женщина, потеря подвижности ниже пояса. Есть ребенок, три года, девочка. «Подъезжайте, — говорит председатель, — поговорим. 15 рублей вступительный взнос, 5 рублей — членский. Только я в понедельник убываю на три недели, появлюсь после 25 октября, но вы подходите в любое время, тут у меня будут люди. У вас руки работают? Хорошо. С собой — копия паспорта и справка об инвалидности».
Международное движение за права инвалидов считает наиболее правильным следующее определение: «Инвалидность — препятствие или ограничение деятельности человека с физическими, умственными, сенсорными и психическими отклонениями, вызванные существующими в обществе условиями, при которых люди исключаются из активной жизни». Таким образом, инвалидность — одна из форм социального неравенства, социальное, а не медицинское понятие.
В большей своей части общество склонно думать так: вот если инвалида как следует полечить, вылечить — тогда он нам на что-то сгодится. У многих людей проблемы таковы, что полностью современной медициной не разрешатся никогда. Это тяжело принять, но в какой-то момент человек просыпается (бодрствует, пьет чай, сок или ест суп) и понимает: моя жизнь никогда не станет иной. Со мной навсегда коляска, костыли, лазерная трость или вот этот громоздкий пакет с лекарствами. И человек живет, справляется, веселится или грустит, как и все. Ищет работу, находит хорошую, или не находит и продолжает поиски. Влюбляется по интернету (это тренд!), потом разочаровывается и говорит: ну все, больше ни за что. И влюбляется снова, примерно через полгода.
На мониторе кадры видеоклипа, снятого и смонтированного членами ассоциации: молодой парень на инвалидном кресле штурмует разбитые тротуары, бордюры и полуразрушенные ступени каменных лестниц. Катит меж щебня. Нелегко.
— Существуют вопросы обеспечения техническими средствами реабилитации. Коляски, поручни, пандусы в подъездах люди ждут годами, я уж не говорю о вертикализаторах, которые вообще выведены из реестра, но мы еще будем бороться за вертикализаторы. Проблема трудоустройства существует. Мы пытаемся ее решать: в этом году восемь человек с инвалидностью трудоустроили в солидные компании типа Волготрансгаза, для двоих создали специальные рабочие места, новые. Вообще человек с инвалидностью может работать по-разному — удаленно через интернет, просто на дому. Может трудиться в офисе, почему нет, но для этого нужен индивидуальный подход к каждому, а не двухпроцентная квота, которую с отвращением вынуждены соблюдать работодатели.
Снова звонит телефон. «Нет, мы не переносим людей, не имеем такой возможности», — говорит председатель в трубку. Долго слушает. Отвечает. Заканчивает разговор под птичий клекот.
— Средства массовой информации могут сыграть свою роль, если будут говорить и писать об инвалидах правильно. Никаких «прикован к коляске», никаких «искалеченный», никаких «отважно превозмогающий боль» и «страдающий ДЦП». Не надо драматизировать. Не надо думать, что необходимость пользоваться инвалидной коляской — это трагедия. Это просто способ передвижения, конечно, если кто-то позаботился об отсутствии бордюров. Не стоит противопоставлять людей с инвалидностью обычным гражданам. Это несправедливо. Существует определенный сленг, которым могут пользоваться инвалиды в своем кругу: спинальник, опорник, колясочник. Но если так говорит человек извне, это некрасиво, это грубо. Никогда не говорите: «слепой», но — «незрячий». А вот «глухой» говорить можно, потому что «глухой» — это понятие сложившейся годами субкультуры.
Мимо открытой двери туда-сюда бегают юные матери деток-аутистов. Бухгалтер ассоциации заходит с бумагами на подпись. Много дел. Евгений Андреевич снова на крыльце, закуривает. Осенний воздух остро и горько пахнет дымом, листьями и водой.
…Согласны быть необычными, не согласны быть ненормальными. Согласны быть инвалидами, не согласны быть калеками. Пристрастно рассматриваю пандус у отделения Сбербанка — невероятно крутой, и поручень только с одной стороны, не взберешься ни за что. Зато вымощен плиткой. Плитка желтая, плитка серая посветлее, плитка серая потемнее, нарядно…
Фото автора
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»