На следующий день после подписания соглашения об отводе вооружений в Донецке было уже спокойно. Затишье длилось часов десять или двенадцать. К аэропорту мы подъезжали через частный сектор со стороны Путиловского моста. Территория, прилегающая к аэропорту, отходила по соглашению под контроль ДНР. Сам аэропорт оставался в ведении украинских сил. Обе стороны должны были отвести все тяжелое вооружение…

Ехать от Путиловского моста нам оставалось пару километров. Но впереди раздался первый залп, и над огородами возникло облако пыли. За деревьями показался ствол ЗУ. В кузове «Газели» ее с дымящим стволом уже уволакивали в гараж какого-то коттеджа. Мы сбавили скорость. «Нормально щас укров приложили! — крикнул нам из гаража немолодой дэнээровец, весь в пыли. — Суки, это им за мой Куйбышевский район!» Дальше квартальными улицами ехали быстро, до той самой 9-этажки, с которой видны терминалы. Тут еще живут несколько человек. Но главные в доме не они, а батальон полевого командира Гиви (позывной). И он, и сама 9-этажка прославились благодаря сюжету на Первом канале, в котором бойцы Гиви обстреливали аэропорт из квартир этих самых жильцов.

К дому успеваем проскочить до того, как с аэропорта начинается ответный обстрел. Мина перелетает через дом и с треском разрывается где-то в огородах. Через тридцать секунд снова, но уже ближе.

Жильцы — три женщины — прячутся в подъезде между несущими стенами. Отряд дэнээровцев-минометчиков пережидает в одной из брошенных квартир на втором этаже. На стене фотографии девочек-близнецов, раскиданы вещи, компьютер. Снаряды разрываются где-то рядом, но в сам дом еще не прилетают. Молодой светловолосый дэнээровец молча отрезает себе кусок колбасы, еще двое сидят в кресле, откинувшись с закрытыми глазами, один лежит на диване со сдвинутой на лоб шапкой и только отсчитывает: «Вот сейчас», «и еще». А потом мы слышим, как разрывается где-то поблизости или уже у самого дома. Но дальше опять становится тихо-тихо. У морщинистого 50-летнего бойца звонит телефон.

— Вова, давай четыре раза восьмидесятыми! — слышно из трубки.

И Вова быстро идет вниз.

— Это только пощекотать, — говорит тот, который на диване.

— Так, на хрен, пощекочим.

— Нравится тебе? — спрашивает меня тот с дивана.

— Нет, — говорю я.

— И меня это тоже все достало… Вот сейчас.

Снова разрыв, уже близко. В занавесках зажужжала муха.

— Теперь же, сука, заснуть не даст, — сказал минометчик с закрытыми глазами в кресле.

— Шо, Вань, укропы муху разбудили?

А потом глухие хлопки раздались уже со двора нашей 9-этажки — четыре с короткими интервалами. Минометчик Вова вернулся в квартиру. Дальше никто не стрелял минут двадцать.

— Ну как там Москва? — спрашивает молодой. — Жить-то дорого?

— Дорого, — говорю. — Не то что у вас.

— Да ты не переживай, это нормально, это «перемирие», жить будем, — улыбается Петя. — Прям в самой Москве живешь?

— Во Внукове.

— Э, вот это ты зря, брат, — сказал минометчик. — Хреновая жизнь у аэропорта!

— Когда все это кончится, поеду в Москву, — сказал молодой.

— А я к себе в Макеевку. Окна бы вставить, все рассыпалось.

— Ты же знаешь, Вов, шахту затопило. Нечего делать в Макеевке.

— Да нет! Свет дадут, насосная заработает, все откачает.

— Ну, может, и откачают. Ну полгода посидим, подождем, когда-то же откачают.

— Скорей бы, — сказал Петя. — А то все в Москву поедем.

— Вы все тут шахтеры?

— Ну были. Стали минометчики. Малой, а Малой! — сказал боец с дивана. — А че ты в Москве делать-то будешь, там же шахт нет?

Гиви курит в маленькой кухне на седьмом этаже. Без брони, в обычной униформе с кружкой чая. На вид ему лет 35, высокий и смуглый. Перед окном с выбитой рамой сидят еще двое бойцов помоложе. На подоконнике шипят штук семь раций. Но никто не отвечает. В соседней комнате в бинокль смотрит девушка с шевроном «Отряд Гиви». В метрах восьмистах — здание нового терминала и его раскуроченные стены. В квартире этой — что-то вроде смотровой площадки.

— Пацаны, у меня для вас новость: Порошенко на днях в аэропорт приезжал, — говорит бойцам Гиви.

— Куда?!

— Вот сюда. Просрали такую птицу.

— Да ты че, командир!

— Я те говорю!

— Да мы бы его …! — сказал боец у окна. — То-то они шарашили «Ураганом» весь день.

— Да шучу я, братан. Он там где-то в 20 километрах на камеры позировал.

— Нас тоже вчера начальство с визитом посещало. Мы гавриков этих так полили и «Ураганами», и «Градами». Захар (премьер Захарченко. — П. К.) аж очумел.

— Командир, а почему — «Гиви»?

— А почему не «Гиви»? — с хрипом отвечает дэнээровец.

— Да интересно. Хотя ты же просто смуглый.

— Командир пришел, кто-нибудь чай предложит? — сказал Гиви.

Над домом в сторону аэропорта просвистело что-то тяжелое. Через пару секунд справа от терминала поднялось облако дыма.

— Мои парни их достанут, — сказал Гиви. — Дайте пару недель.

— Украинцы вам всегда отвечают?

— Да какой они отвечают! Сидят они там под землей, вылезают и лупят в разные стороны.

— Но они целят как раз по вашим огневым точкам.

— Да они уроды конченые. Посмотри, что сделали с районом! Видишь, какое же это, на хрен, перемирие?!

— Но и вы, и они стреляют.

— Мы этих тварей сдерживаем. Они бы давно расползись тут везде, диверсанты ползучие только и ждут, — Гиви сплюнул. — По соглашению, да, они сегодня должны сдать нам Пески, Марьинку? Где, мать твою, Пески и Марьинка?!

— Сегодня последний день отвода тяжелого вооружения, — повторил боец у окна.

— Вы собираетесь отводить свои силы также?

— Да вы че, — сказал Гиви. — Это наша земля. И где тут у нас тяжелое вооружение?

— Почему вы их называете «киборги»? — спросил я.

— Амазонка, — позвал Гиви девушку в камуфляже. — Почему они киборги?

— Потому что обдолбанные ходят, — крикнула Амазонка.

— Слышали? Наши пацаны из разведки у них там и шприцы, и какую-то херь порошковую находили, — сказал Гиви. — Какие еще вопросы.

В кухню входит невысокий человек в синей беркутовской униформе. В бронежилете, с пластинами на ногах, руках, в мотоциклетной каске. С редкой рыжей бородой и маленькими глазами.

— Опять здесь пресса! Зачем опять тащите их сюда? — крикнул он Гиви. — Убери фотографа, я же сказал, не снимать козырек!

— Моторолла, не кипешуй, — сказал Гиви.

— Друзья мира. Сначала приходят, потом укропам уже все про нас известно.

— А ты че, боишься? У нас и так все друг у друга перехватывается. Пусть знают.

— Пусть уходят!

Через несколько секунд где-то впереди раздается автоматная трескотня. Моторолла быстро спускается вниз. Гиви остается на смотровой кухне.

Пока тихо, во дворе 9-этажки снова начинается движение. Женщины выходят из подъезда посмотреть, куда упали снаряды. Из-под остова сгоревшей когда-то давно «Газели» вылезают кошки. Откуда-то возникает брошенный ретривер, исхудалый и с грязным ошейником. Минометчики начинают переносить ящики с боеприпасами — из-за дома поближе к орудию. Мы делаем несколько кадров, а дэнээровец Вова мчится докладывать Гиви. Идем к Гиви следом. «Сфотографировали мины с российской маркировкой!» — говорит, запыхавшись, Вова. «Ничего российского у нас тут нет, — отвечает Гиви уверенно. — Все это — отжатое у укропов».

— Успею дойти к мосту, не успею? — спрашивает дэнээровцев пожилая женщина.

— А бог его знает, Нэлли Петровна.

— Да мне только в магазин.

— Да хоть в музей. Вы ж знаете, они там бешеные. Давайте еще полчасика подождем.

— Почему ваш дом используют как военный объект? — спрашиваю женщин.

— Ополченцы-то? Да они нам защита, и кормют, — сказала женщина в старых трико.

— Бежать нам некуда, — сказала пожилая Нэлли Петровна. — Я одна, тут мой дом, а где их дом и зачем они нас мучают?

— Бомбу ядерную сбросить на этот Киев! Проклятые, что делают с нами!

— Не надо никуда бомбу, Ира. Пусть уйдут просто.

— Тут на третьем этаже старушка живет, — сказала Ира — Так она очень против, против всех, никого не признает! Ходила жаловаться на шум в горисполком. Вот ей предложили переехать. Даже ДНР предлагала другое жилье. Так она отказывается!

— Бедная, бедная Алла, — сказала Нэлли Петровна.

— Но вы почему остаетесь?

— У нас тут все. Вся жизнь прошла, чего уже дергаться.

Мимо нас снова пробегает минометчик Вова: «Щас заправим укропов сто двадцатыми!» В подъезд снова набиваются люди. Среди нас, гражданских, оказываются два молодых пулеметчика. «Они очумели, — говорит пулеметчик с усами и запачканным лбом. — У них ящики с боекомплектами прямо под обстрелом». Кошки и брошенный ретривер, замечая суету возле миномета, бегут в подвал. Женщины в подъезде закрывают ладонями уши — миномет начинает гулко бить. Ответ прилетает очень скоро. Первые снаряды ложатся вдалеке, затем все ближе и наконец попадают уже в дом. Женщины садятся на скамейку. Сыплется что-то сверху. Через выломанную дверь подъезда видно, как летят стекла и осколки ложатся на асфальт. Минометчики садятся на корточки.

— Разозлили мы их что-то, — сказал Вова.

— Мужики, а если по ящикам долбанет? — говорит усатый пулеметчик.

— Сплюнь лучше!

— Если в ящики, то полный привет.

— Так, на фиг, занесли бы!

— Да ладно. Моторолла, знаешь про нас что сказал: «Мужики, а вы какие-то одноразовые!»

— Почему?

— Ну ты видишь на нас броню? После наших шахт тут не так и страшно.

— А ты на какой работаешь?

— «Ясиновка». Затопило, все в дерьме.

— Сочувствую, брат. На нашей здесь, в Донецке, пока откачивают, но работать, когда такое, невозможно.

— А Гиви, говорят же, бывший военный. В укропские времена еще служил.

— Моторолла тоже служил. Вот им аэропорт и доверили.

И вот сейчас:

— Ох, только не в ящики!

— Разозлили мы этих гадов.

Когда через час ответного обстрела, наконец, совсем стихает, Гиви отвозит Нэлли Петровну на машине к Путиловскому мосту.

Бои в этом 20-тысячном городке прекратились больше месяца назад. Но город так, кажется, и не пришел в себя. Что здесь происходило в последние дни августа, и сепаратисты, и украинские силовики называют одинаково — мини-Сталинградом. Полностью или частично разрушено больше половины всех строений. На улицах повсюду осколки и воронки. Гусеничная техника вдавила асфальт в дорогу, ведущую к городу. В центральной его части, где размещались позиции ДНР, разрушены вокзал, школа, железнодорожное управление с подвальным бомбоубежищем — сюда попал снаряд, погибло две семьи. В западной части города, которую занимали украинские силовики, разрушений не меньше. Разрушена школа № 14, где расквартировался батальон «Донбасс» МВД Украины. Бойцы здесь спали на полу в спортзале. От большинства домов на Ломоносова остались только каменные печи. Силовики и сепаратисты обстреливали друг друга, не жалея местных.

То есть разницы между «дэнээровским» центром (это улица Шевченко) и «украинским» западом (ул. Ломоносова) — нет никакой. Но о том, что ее нет, жители Иловайска не знают до сих пор, даже после вывода всех войск. Центр и западную окраину разделяют 15 минут ходьбы, но город так и живет легендами. Например, уцелевшие жители на Шевченко уверенно пересказывали мне подробности пыток, которые устраивали «накуренные нацгвардейцы» над их соседями с Ломоносова.

У старого трехэтажного дома на ул. Шевченко, памятника местного значения, где в войну размещалась тюрьма гестапо, снесло крышу и внутренние перекрытия. Уцелевшие живут теперь в гаражах неподалеку, а сейчас разгребают мусор во дворе. Старшая по дому — Галина Адамовна, женщина лет 50 — рассказывает мне, как нацгвардейцы на Ломоносова прибивали к опорам линий электропередач людей, а потом пускали по ним ток. Другая женщина добавляет, что отрубали головы.

— А посмотрите, что они сделали с домом нашим, — говорила Галина Адамовна. — Всю жизнь горбатились, чтобы на старости лет пожить, а тут — все…

— Как жить-то теперь? У меня квартира была — игрушка! Я ванну кафелем только доделал, и тут началось!

— Вера Ивановна у нас тут такой палисадник развела, просто сказка. И георгины, и розы, и астры, все так цвело.

— Как жалко, дом ту войну пережил, а сейчас угробили вместе с имуществом, — сказала Вера Ивановна. — Главное — не вернешь уже ничего.

— А сколько погибших в доме? — спрашиваю.

— Да поди знаем, все же завалило. Я в погребе в гараже пряталась, — говорит Галина Адамовна. — Хорошо, я туда перенесла немного вещей, телевизор поставила.

— Вы были на Ломоносова?

— Да боже упаси! Изверги, что они творили, страшно думать! Им бы так на Киев бомбу!

Мы поехали искать следы зверств на Ломоносова. Но ничего явного не обнаружили — как, например, следов на опорах электропередач.

В школе, где размещались «донбассовцы», были выбиты окна, снесена крыша, стены изрезанны осколками. В подвале здесь прятались жители соседних частных домов.

— Ну, как пытали, — говорит сторож Лена, женщина лет 40 с седеющими висками. — Думали, будут пытать. Но кормили супом, тушенкой.

— Кто кормил?

— Да нацгвардейцы, подкармливали нас полевой кухней.

— А потом?

— Ну а что потом… Видите, кровь, — Лена показывает на пол спортзала. — Били их наши. Снаряды свистели, думали: все, конец. Потом «донбассовцы» решили отступать, предлагали нам эвакуироваться. А куда мы все бросим? Тем более, я ж школу охранять должна.

— От кого, Лена?

— Да хоть от своих! — сказала сторож. — Растащут все, только отвернешься. У нас видели — «Осторожно мины» в подсобке висит? Так это мы там уголь спрятали на зиму.

— Думаете, школу восстановят?

— Это вы лучше нам скажите! Уже и верить кому, не знаю, чего ждать. Все сложно как-то выходит, как-то все…

— Неоднозначно?

— Да, так как-то… Люди погибают только зачем, непонятно.