Миссия — выполнима?

«Войны выигрывают не генералы, а школьные учителя и приходские священники» — эта фраза принадлежит Бисмарку.

А достижимо ли обратное: выиграть не войну (тут-то технология понятна) — а выиграть мир?

В понедельник, 1 сентября, дети придут в школы. Школы русские и украинские, по месту жительства или по месту бегства родителей. Они принесут с собой еще невиданный доселе заряд агрессии, полученный от взрослых, старших братьев, напрямую из телевизора.

И учителю надо будет держать удар. Просто потому, что, похоже, больше — некому.

Держать удар не контрударом, не ответной агрессией, а главным оружием педагога: всей своей любовью и терпением, всем мастерством, изобретательностью и талантом. Всей своей молодостью или зрелостью. Чтобы попытаться перевести негатив в позитив.

Да, сверху по-прежнему не то и не так требуют от школы (как вздохнул мой друг, главный редактор «Учительской газеты» Петр Положевец, разгребая на столе завалы папок и файлов: «Нас погубит не терроризм, а бумаги»).

Да, учителю и самому страшно в сегодняшнем обезумевшем мире.

Подруга все лето провела в депрессии: у нее сын призывного возраста, и ей страшно просыпаться по утрам («В воздухе пахнет войной», — как она говорит).

У друга сыну 17 лет, осенью будет 18, он сам рвется на войну добровольцем.

В гражданской войне, как известно, победителей не бывает. Недаром у Окуджавы, фронтовика Великой Отечественной, есть эта строчка: «Я все равно паду на той, на той единственной, гражданской». (А вот следующая строчка «И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной» трактовалась в литературных кругах не столь однозначно: когда на войне у могилы павшего не снимают головные уборы, не гремит салют? Когда погибший — с той, другой стороны…)

В войне информационной у ее главного адресата — российского зрителя — контузии похлеще фронтовых: крышу сносит капитально. Ибо по самой своей природе эта война апеллирует не к здравому смыслу, не к свету разума, а к мифологическому, иррациональному мышлению, подавляемым прежде комплексам, основной из которых — имперский.

В результате общество расколото как никогда еще прежде на нашей памяти. Включая учительство.

Но учителю следует, я считаю, просто снимать и оставлять в учительской раздевалке эти внутренние распри, когда он заходит в класс.

Более того, педагог-мастер может педагогизировать любую социальную, политическую ситуацию, обыграть ее, чтобы она работала на развитие детей, а не повторяла взрослый бардак в душах и умах, усиливая его.

Алексей Волохов, председатель Международной федерации детских организаций, тоже считает, что по самой своей профессиональной сути вожатые, методисты, руководители дворцов творчества, кружков и секций в единой связке со школьным учителем — главный (а может, и единственный) адекватный человеческий ресурс в противостоянии агрессивно наступающему безумию.

Очевидно, сейчас будут востребованы для детей и родителей и специалисты по «съехавшей крыше»: психиатры, психотерапевты, психологи.

Учителю важно самому сохранять спокойствие, держать, при необходимости, контакт с ними как с коллегами по человековедению и душеведению.

Слава богу, теперь есть у школы в России еще один союзник — его называл еще Бисмарк — приходской священник. Батюшка или священнослужитель любой другой конфессии.

По семьям моих двух давно воцерковленных близких подруг — их дети росли, а теперь и внуки растут в приходах — я поняла: в семье за столом незримо присутствует Господь (молитвой ли, разговором об исповеди, о поездке в монастырь — общим сдержанным, жизнелюбивым тоном) — там нет нужды в окрике, наказаниях. «Господь всё управит» — люблю эту фразу.

…Может, мне повезет, и кому-то из читателей-учителей поможет выстоять само сознание той Миссии, о которой шла речь в этих заметках.

Миссия — выполнима?