Автомобильная колонна международной гуманитарной помощи на пути к Грозному. 1995 год. Фото: РИА Новости

Гуманитарная помощь уже недели две едет из России в Украину. Высшие дипломатические чиновники никак не могут договориться. Российско-украинская граница многокилометровая. И 280 грузовых фур никак не найдут в ней «гуманитарную лазейку». Оно и понятно. Не дети и внуки министров нуждаются в помощи. Чужие дети подождут, если доживут.

Теперь вот объявили, что пропускать будут по 30 машин. Непонятно только, это — в день, неделю или в месяц? Проверяют. Прямо как у Высоцкого: «А сама наложит тола под корсет… Что мне делать: лезть под платье, так получишь по мордам». То ли это помощь вроде гамбургеров из «Макдональдса». И через год свеженькие. Одно я знаю твердо, что власти сошли с ума не сегодня (чья бы она ни была, эта власть)…

Это было почти 18 лет назад. 31 декабря 1996 года последний российский солдат (кроме пленных и мертвых) покинул ичкерийскую землю. 10-я солдатская (сборно-щитовая) казарма на Ханкале, где жили более сотни российских матерей, чьи дети — солдаты и офицеры — числились без вести пропавшими, была демонтирована.

Женщины остались на улице. Но мир не без добрых людей. Российских матерей приютил в своем частном доме с большим двором на улице Вольной в Грозном Адам Имадаев. Здесь кровати, как в солдатской казарме, стояли в два яруса (и через 18 лет еще не наступило время рассказать более подробно про Адама Имадаева).

Крыша у матерей над головой появилась, но надо было что-то и есть. Все они женщины простые, не из бизнеса и не от власти, то есть про запас ни у кого ничего не было. Не только православными были эти матери, но и мусульманками. А значит, продовольствие должно быть рассчитано и в этом отношении. Впрочем, были не только матери, но и отцы, сестры.

С депутатом Московской городской думы, бывшим военным летчиком Николаем Московченко меня познакомил председатель ассоциации ветеранов антитеррора «Альфы» Сергей Гончаров. Гончаров позвонил и сказал: «Товарищ майор, вы почему не являетесь, когда вас полковник вызывает?» Это было в конце марта 1997 года. А уже в первых числах апреля Московченко организовал несколько тонн продуктов самого высшего качества и средства индивидуальной гигиены для женщин. Все это мы сами же перегрузили в Ил-76 в Чкаловском.

Сам Московченко ни капли спиртного в поездке не употреблял, но он взял с собой трех тележурналистов, которые, как только сели в самолет, сразу же принялись пить водку. Я сказал ему: «Если в таком виде этих ребят увидят в трезвой Ичкерии, то мы не только продукты матерям не довезем, но и сами там останемся… в яме». Впрочем, и трезвых нас не поймут: почему мы везем продукты матерям, чьи дети воевали в Чечне, а не чеченским детям, которые остались сиротами.

Николай Московченко понял меня с полуслова. В Моздоке, куда мы прилетели, мы говорили, что эта помощь пленным солдатам и их матерям в Чечне. А уже в Ичкерии мы говорили, что эта помощь не только российским матерям, но и чеченским сиротам.

Собственно говоря, мы так и поступили: половину продуктов сами разгрузили на улице Вольной российским женщинам, а вторую половину — в детский дом, руководителем которого был Асламбек Дамбаев. Кстати, этот детский дом находился в Грозном на улице Киевской.

В той трехдневной поездке было несколько примечательных моментов.

В Моздоке нас напутствовал командующий Северо-Кавказским военным округом генерал-полковник Анатолий Квашнин, который хорошо меня знал по первой чеченской кампании. «Ты уже с депутатами?!» — удивился он. Не вдаваясь в подробности, я ответил: «Да». Через месяц Анатолий Квашнин стал начальником Генерального штаба.

В военном аэропорту Моздока гуманитарку перегружали в машину, за рулем которой сидел боевик. Только никто об этом, кроме меня, не знал. Боевик очень волновался: все-таки первый раз был на военном аэродроме Моздока, приехал, по сути, к врагам, но не подвел, то есть «тола в трусы не наложил».

По Чечне-Ичкерии нас сопровождали боевики с оружием. Они предложили, что сами отвезут продукты, но мы вежливо отказались. За время поездки боевики к нам так привыкли, что в детском доме Асланбека Домбаева отложили оружие и вместе с нами разгружали продукты.

Ночь мы провели в российском представительстве в Ичкерии, которое находилось рядом с аэропортом. Встречал нас и угощал яичницей с колбасой Владимир Пронин — представитель МВД России при шариатской безопасности Ичкерии, вскоре ставший начальником ГУВД Москвы. Он рассказывал о Басаеве, с которым в одной машине ездил в Ингушетию, как об умном человеке. Шамиль Басаев к тому времени уже почти два года находился в федеральном розыске за Буденновск.

Законы законами, а жизнь делала свое.

…Тележурналисты держались в Чечне-Ичкерии тоже очень хорошо, но на обратном пути, уже в Ил-76, уносившем нас из Моздока в Чкаловский, опять расслабились. И были при приземлении, что называется, никакими.

Николая Московченко встречала машина из Мосгордумы. Он посадил в нее троих пьяных вдребезги журналистов — не бросать же их в таком положении. Мне места не хватило, а на такси денег у меня не было. От военного аэродрома в Чкаловском до электрички недалеко. Но мне предстояла еще одна пересадка, чтобы добраться до подмосковного Жуковского, где я живу. Было уже поздно, и я не успевал на последнюю электричку.

Как говорится, сделал дело — и свободен. Я к такому отношению давно привык, поэтому никакой жалости к себе не испытывал. Был рад тому, что выполнил очень непростое задание, которое сам перед собой и поставил.

Проехав несколько метров, «Волга» остановилась. В нарушение всех правил ГАИ-ГИБДД Московченко впихнул меня шестым, сказав недовольному водителю: «Поехали».

…С тех пор я встретился с Николаем Московченко лишь однажды. Это было в Москве, кажется, на Тверской, лет двенадцать назад. Как бы я рад был его обнять сейчас.

В той нашей поездке в Чечню он был после тяжелого ранения. Пять или шесть пуль из пистолета с близкого расстояния всадил в него один подонок. Николай выжил. Женился на медсестре, которая за ним ухаживала. Родил двоих замечательных детей, им сейчас должно быть уже под двадцать.

…Владимир Пронин, как я уже сказал, вскоре стал начальником ГУВД Москвы и был на этой должности более двенадцати лет. За это время я позвонил ему лишь однажды и попросил, чтобы он оказал помощь Хадижат Гатаевой. Она возглавляла семейный детский дом в Грозном. Среди ее более чем пятидесяти воспитанников были дети разных национальностей: чеченцы, ингуши, русские, украинцы. Хадижат с детьми пригласили тогда в Литву, но надо было срочно оформить загранпаспорта. Генерал Пронин помог.

Эта первая поездка с гуманитарной помощью в Чечню не была для меня последней. Было еще с десяток. В основном машинами из Москвы. И очень часто с перегрузом.

В нескольких поездках меня сопровождала Эльвира Николаевна Горюхина. Тогда она была профессором психологии Новосибирского государственного педагогического университета. А после наших поездок не только с гуманитарной помощью, но и с миссией по освобождению пленных стала журналистом «Новой газеты». Она живет у подруги в Москве, у нее никого нет, кроме нас.

В одной из поездок нас пытался арестовать и изъять весь наш груз, который мы везли с ней от Международного Красного Креста, один из заместителей Басаева — Тазрукаев (который погиб во вторую чеченскую кампанию). Он кричал: «Наши люди в ваших «Бутырках» сидят, а ты, майор Российской армии, которая нас бомбила, по Чечне разъезжаешь! Вы что, из жалости к нам, чеченцам, гуманитарку привезли?!» Он был во многом прав, и я не знал, что ответить. Но Эльвира Николаевна разрядила ситуацию: «Нет, не из жалости, от любви», — сказала она. Разговор был в комнате на втором этаже Чеченского отделения Красного Креста, а перед входом в здание стояла машина, в которой сидел человек, нас сопровождавший. Это был чеченец по матери и ингуш по отцу Руслан Долов. Он сказал: «Они бы вас не взяли, — и показал две гранаты. — На худой конец все бы там остались».

Сегодня Руслан сидит уже шесть лет в колонии на Ставрополье. Ему подбросили наркотики. Как бы я хотел помочь ему в условно-досрочном освобождении…

В одной из поездок с гуманитаркой с нами был Эдуард Анатольевич Черняев — главный оператор телекомпании «ВиД». Он выполнял в этой поездке обязанности… грузчика и искал своего сына тележурналиста Владислава Черняева, находящегося в заложниках. Через месяц Владислава удалось освободить.

В другой непростой поездке с продуктами для детей Чечни со мной был небогатый предприниматель из Шатурского района Московской области Виктор Мосин. В комитете ветеранов Великой Отечественной войны в Москве на Гоголевском бульваре у него был небольшой магазинчик.

Виктор сам вызвался помогать мне. Он был не очень хорошим предпринимателем, но обладал и обладает высочайшей человеческой душой. Виктор всегда был безотказен, когда я к нему обращался. То на свои деньги устраивал в санаторий детей-сирот из Чечни, то помогал устроить в больницу, то встречал меня с заложниками в аэропорту, то покупал тонны продуктов и вместе со мной за рулем перегруженного грузовика вез их в Чечню.

Конечно, Виктор Мосин, у которого своих детей трое, разорился. Из-за меня. Сегодня он — староста в полуразрушенной церкви в станице Ассиновская Ачхой-Мартановского района Чечни. Ухаживает за захоронениями погибших российских солдат. За ними ведь ухаживать, кроме него, некому.

В декабре 1999 года я в очередной раз вез груз. Шла уже вторая чеченская. Груз был из Голландии, 20 тонн. Не только продукты. Были и инвалидные коляски. Водитель — поляк. Машина шведская. Она тоже была перегружена. Весь груз был оплачен первым и последним президентом Советского Союза Михаилом Сергеевичем Горбачевым. В этой поездке со мной был журналист «Новой» Игорь Бедеров.

Так как машина была перегружена, с нас на каждом украинском и российском посту требовали штраф или взятку. Чтобы не платить, пришлось хулиганить. Как, пока говорить не буду. Задание мы с Игорем Бедеровым полностью выполнили.

Почти во всех поездках в Чечню, а также в Панкисское ущелье Грузии мне помогал профессор, доктор технических наук, преподаватель Грозненского нефтяного института (он диссертацию защищал в Киеве) Аднан Эльдарханов и его жена Ирина — предприниматель. Они живы и здоровы, вырастили троих сыновей.

Рассказал бы я и о других людях, но, боюсь, им от этого будет хуже.

…Когда я писал этот материал, мои друзья говорили мне, что ситуация на Украине другая. Это — не Чечня. Наверное, они правы.

Но ведь если бы мы не забросали Грозный «гуманитарными» бомбами, превратив его в Сталинград конца 1942-го — начала 1943 года, то не надо было бы возить и гуманитарную помощь. Вот и в Украину в качестве «гуманитарки» из Москвы поехали сначала Гиркины и Бородаи, а потом уже — бутилированная вода и консервы.

Лично я вижу логику в том, что украинцы с таким сомнение отнеслись к нашей гуманитарке. Обижаться на это не надо, если хотим действительно помочь людям, попавшим в беду.