За сценой что-то стучит. Бухает в пол тяжко. Из кулис выламывается Мать (Юлия Ауг) усталая, разведенная, из последних сил щедро накрашенная. Впереди себя рывками толкает упаковку ИКЕА три исполинские доски, годные на книжный стеллаж, плаху, гроб, крест. Собственно, свой крест для самостоятельной сборки мать и тащит...
**За сценой что-то стучит. Бухает в пол — тяжко, как шаги Командора. Из кулис выламывается Мать (Юлия Ауг) — потрепанная, усталая, разведенная, из последних сил щедро накрашенная. Впереди себя бедняга рывками толкает мебельную упаковку ИКЕА — три исполинские доски, годные на книжный стеллаж, плаху, гроб, крест…**
**Собственно, свой крест — предназначенный для самостоятельной сборки — мать и тащит.**
Спиной к ней в другом конце сцены стоит бритый налысо подросток Веня (Никита Кукушкин): ему на эту виа долороза во имя семейного уюта откровенно чихать… Пальцем не шевельнет.
Это переходный возраст? Это «нормальные наркотики, как у всех»? Такого — внятного и привычного — диагноза будет требовать мать у школьного психолога, но не тут-то было…
15-летний Веня ведет партизанскую войну с миром другим путем. За поясом у него взрывпакет очень древнего образца. А именно — карманное издание Библии.
И Веня лает, захлебываясь гневом, обличая совместные уроки физкультуры, сексуальное просвещение, ласковую житейскую мудрость школьного батюшки — отца Всеволода, развод родителей, юную дарвинистку и мотоциклистку — биологичку Елену Львовну (Виктория Исакова), мир потребительства, микроволновку с замороженной лазаньей заместо домашнего очага… Веня поливает их всех, всех, всех — кипящими, как свинец, гибельными стихами пророка Иеремии.
Это не фарс — ни на минуту не фарс! Нет окончательного ответа — ни в немецкой пьесе Мариуса фон Майенбурга, ни в русском спектакле Кирилла Серебренникова — на ключевой вопрос сюжета.
Ригорист, фундаменталист, без пяти минут террорист Веня, маленький школьный Савонарола, — рожден естественной реакцией на наш развеселый постхристианский мир свинга и шопинга? Его лающая проповедь на грани плача — последняя попытка спасти 2 тысячи лет цивилизации? Или Веня есть предел ее распада, маленький барабанщик нового тоталитаризма — во имя Господне?
И тут не скажешь: «Их, европейские, дела! Надышались политкорректностью, аки клеем…» Пьеса ведущего немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга 2011 года очень обрусела в переводе Александра Филиппова-Чехова и точно ложится на наши нравы и наши беды. Пышный начес и вполне советский командный голос школьной директрисы (Светлана Брагарник), луженая глотка и истрепанные нервы матери, осторожность пожилой исторички, так и не решившей для себя и педсовета вопрос, был ли т. Сталин эффективным менеджером, тактичная ирония юной Елены Львовны из немногочисленной, но храброй породы московских креаклов, — всё тут наше.
И хохот в зале «Гоголь-центра» все 2 часа спектакля — реакция на точность диагнозов.
…Еще раз: тут не памфлет! Не притча. Персонажи — полнокровны, сыграны в неожиданно крепкой психологической традиции. Особенно хорош и многолик школьный батюшка, отец Всеволод, — Алексей Девотченко. Умный, уютный, лукавый, всегда готовый к тактическому отступлению в нашем безбожном мире. Но всегда готовый и к стратегическому наступлению на заблудшую растерянную душу, которая — как и водится! — сама не помнит, крещеная или нет (после роковой встречи с отцом Всеволодом в учительской мать Вени больше и на люди-то не выходит, не покрыв голову шелковым платочком).
Он и не стяжатель никакой, отец Всеволод: достаточно видеть, как он хлебает домашний постный борщ из пластикового контейнера, примостясь на перемене в углу учительской. Он и Писание помнит хуже Вени. И цену лютому юному ригоризму ученика понимает быстрее всех.
И вправду: очень русская, очень сегодняшняя, диагностически точная история рождается из пьесы фон Майенбурга. Фальцет подростка-фанатика звенит в тумане: ни директриса, ни историчка, ни мать, ни первый «апостол» Вени — одноклассник Гриша, не знают, на чем стоять. Ибо внутреннего «камня», на котором строят себя, — здесь почти ни у кого нет. Есть шелковый платочек, есть посты, есть неопределенные установки чтить «традиционные ценности», есть опасливое уважение к силе. Есть разреженное пространство, из которого медленно исчезают люди с личной позицией. И оттого основная масса все ближе к населению города Калинова.
И оттого — нет середины. Нет камня, на котором можно что-то построить. Есть крестовый поход Вени, вдохновленный ненавистью, а не любовью, явно сползающий в безумие. И есть твердая светская позиция юной биологички, мало изменившаяся на Руси с 1870-х — или с 1970-х.
При этом совершенно несомненно: биологичка здесь — самый порядочный человек.
У Майенбурга она кончает самоубийством. В русской версии — стоит перед педсоветом, уже готовым изгнать ее из школы, глотая слезы и твердя с лютеровским пылом: «Я отсюда не уйду, потому что мое место — здесь. Я отсюда не уйду, потому что здесь мое место…» Самоощущение «русской демократической интеллигенции» в Москве-2014 зафиксировано и сыграно очень точно.
В целом — в «Гоголь-центре» вышел на редкость умный, точный и современный спектакль.
…Хорошо бы еще — не пророческий. Ибо под знаменем Вени путь один — в бездну.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»