Михаил ЛЮБИМОВ: «Умный человек полезнее двух разведок»

Михаил Петрович Любимов родился 27 мая 1934 г. Потомственный чекист. Разведчик. Окончил МГИМО. Сотрудник резидентуры в Лондоне, зам. резидента, затем — резидент в Дании. Начальник английского направления в ПГУ КГБ. Кандидат исторических наук. Писатель. Автор многих книг, пьес, стихов. Сын — известный журналист и телеведущий Александр Любимов. Имеет жену, трех внуков и внучку.

Жизнь «стукнула» его восемью десятками, а он по-прежнему ироничен и опасно обаятелен.

Экс-шпион, полковник, «улыбающийся Майк», не променявший любовь на генеральскую звезду. СМИ зовут его «легендой», он себя — «анекдотом разведки» и «медийным шпионом». Словом, «инфант террибль» отечественного шпионажа.

Жизнелюб и эстет, обожающий твидовые пиджаки. Начитан до изящнейших цитат вслух. Пересмешник с легкой патиной раблезианства, назвавший разведку «оплаченной формой наслаждения». Писатель со стажем, создавший новый жанр отечественной пародии на шпионаж, который Лев Анненский талантливо определил как «Подмиг разведчика».

Не терпит пафоса и квасного патриотизма. Легко откликается на позывной «Петрович». С людьми из власти не имеет никаких контактов — хотя многие не верят, одновременно обвиняя в компрометации режима.

Не позволяет золотить собственный бюст, но если потереть — за налетом самоиронии вдруг проявляется насыщенная событиями жизнь неординарного человека, профессионала-разведчика, талантливого мастера слова.

Накануне нашей встречи вдруг прислал мне рукопись своей — только из-под пера! — книги под названием «АНТИмемуары». В ней — его жизнь, с иронией и без румян, с неизменным фирменным «подмигом». На просьбу разрешить использовать фрагменты неопубликованной рукописи одобрительно кивнул: «Новой» — можно!». Заботливо украсила цитаты курсивом…

—Не хочу себе льстить: «Ах, как всё прекрасно!» И никакого желания — выглядеть лучше, чем есть. Сын, мыслящий положительными категориями, меня критикует — мол, прожил такую жизнь и над ней смеёшься! Отбиваюсь: самокритика — высшая степень гордости! Видимо, у меня мерзкий характер, склонный к саморазоблачению. Может, поэтому я не обидчив. «Передержки с юмором — мой недостаток», — сказал он и заплака-а-ал…

— За что били — не помню. Наверное, за то, что я был приезжий. Но лупцевали портфелем не только меня. Это было в Куйбышеве, куда мы переехали из-за назначения отца. А вот на Украине не били — хоть я и русский, но родился в Днепропетровске и учился в школе с украинским языком. Зато Геббельсом дразнили. Во время войны его рисовали c большой идиотской головой — у меня была похожей. И ещё почему-то обзывали «краснож…пым». Это что-то политическое?

Я детство помню плохо. Ничего ласкового и светлого. Оно было отравлено войной. Эвакуация в Ташкент. Толпа, мама еле успевает всунуть меня в окно отходящего поезда... Двор, полно шпаны, играли в ножички... Первый сексуальный интерес — мама меня, 8-летнего, водила в женскую баню. Потом с мальчишками во дворе подглядывали исподтишка под юбку какой-то бабе...

— «Через часпослемоегоуходаонумер,мнедосихпоркажется,чтоеслибыянеубралсвоюруку,всебылобыхорошо…»Это Вы про отца. Как рослибезмамы,котораяумерла,когдаВамбыловсего11лет— ведьпапа такпотоминеженился?

— Мама умерла в 46-м году. Я жутко плакал. Всё понимал. Не представлял, как буду без нее жить. Мутные воспоминания... Отец брал с собой в отпуск — летали на военном «дугласе» в Сочи. Как службист, работал по-сталински — возвращался в 3-4 утра. Помогала работница. Я привык, много читал. Отец уважал меня за интеллект. Мне это льстило, и когда собирались гости и затевали дурацкие игры в города или писателей, я всегда выигрывал. Школу закончил с золотой медалью. Папа замечательно пел, заменял всех и к родственникам не тянуло. Хуже родственников — только однофамильцы. Шутка юмора. И именно папа, уйдя из органов в 50 лет, всеми силами удерживал меня от перехода в КГБ.

— «О, секретная служба, как жаждал я приобщиться к твоему рыцарскому ордену, к основе основ нашего непобедимого государства, как мечтал я войти в когорту отважных и посвященных, у которых были холодная голова, горячее сердце и чистые руки! …И этотушедшийнелепыймирвызываетвомнесейчастолькожалостьиудивление». Что же произошло со сказкой потом?

— Все люди меняются, разочаровываются, пересматривают свои позиции. Чем больше читаешь, тем больше сомнений. Когда я «проглотил» знаменитую «Слепящую тьму» Артура Кёстлера, был потрясен. Погрузился в Замятина, Солженицына… Прочитанное ввергало в сомнения, подтачивало — особенно когда я видел политические рожи вождей на портретах. Потом эти нелепости: работая разведчиком в Лондоне и Копенгагене, я не мог — за свой счет! — съездить на «уикенд» в Париж. Абсурд! В Москве в хороший отель не пускал швейцар, а чтобы войти в ресторан «Астория», я должен был давать взятку. Система мне не нравилась. Я любил и люблю свободу.

— «Профессиональный шпионаж губит личность, превращает в циников»... Это безнадёжно?

— Это — как есть. Ведь тайная полиция — не искусство врача или учителя. Деструктивная профессия. Подумаешь — герои великие! Это только у нас стоял памятник Дзержинского. Где вы такое ещё увидите?

— Да уж… Но никто из разведчиков в Кремлевской стене не лежит...

— Правильно! Не надо из разведки делать непорочную Деву. Вот Судоплатов, например, считает, что большую ответственность за все процессы 30-х годов несёт разведка, потому что много информации шло оттуда. Нередко липовой — как о связи Тухачевского с немецкими шпионами. А ловля диссидентов за границей! Помню, приехал в Данию Светланов. И мне вдруг присылают телеграмму: сбежит, примите меры. Я пальцем не пошевелил. Что за чепуха! Они его выпустили из страны — со всем оркестром! А я должен его ловить? Красть? Обматывать бинтами, вносить в самолет на носилках? И всем этим управлял ЦК партии!

Разведка — простой исполнитель: сказали — сделали... Что в ней хорошего? Разрабатываете человека, врете ему постоянно... И я это делал, потому что был уверен: агенты для моей страны всегда пригодятся. Только и думал: как завербовать, что внушить? Как заманить в Советский Союз, подсунуть какой-нибудь подарок — сначала недорогой, потом — подороже... С высокой точки зрения, эта работа, бесспорно, аморальна. Но вот Владимир Родзянко — известный во всем православном мире епископ Василий — меня утешил: с точки зрения библейской, разведка действует в соответствии с Библией. Он напомнил мне про Иисуса Навина, который использовал лазутчиков. К тому же, сказал епископ, всегда можно покаяться.

—О, это был долгий процесс, постепенный. Я верил в коммунизм, читал Маркса, и мучительно пытался примирить противоречие: абсолютного обнищания не вижу — а закон есть. Страдал, приспосабливался, читал, беседовал с людьми. В Лондоне увидел настоящих социалистов, которые говорили, что Маркс — это чепуха, а национализация вовсе не обязательна. Я прозревал вместе со всем народом. В 90-е годы, казалось, избавился от коммунистических иллюзий. Сейчас — не уверен.

— Какие шутки! Правда, не мешок, а портфель. Я это делал только в Дании, в Англии «фокус» проделывал сам резидент. Это было ответственнейшее поручение ЦК! Помню, встречались в лесу, за городом, две машины... Деньги брал генсек компартии Дании — лично! Потом я решил, что для конспирации безопасней это делать прямо в Посольстве, куда генсек иногда захаживал. Он входил ко мне в кабинет, мы выпивали по стакану виски за дружбу народов, я ему — деньги, он мне — расписку, которую потом отправляли в ЦК для отчета.

— «В Англии мое сердце разрывалось между ненавистью к буржуазии и любовью к Лондону, которая вспыхнула мгновенно — так в женщине, поразившей рыцарское сердце, нравится все...». «В 1965 году Англию постигли две катастрофы: умер сэр Уинстон Черчилль и выслали мужественного старлея».События, бесспорно, «равномасштабные»! Что испытал амбициозный патриот, не снимавший твидовый пиджак и итонский галстук, когда старушка-Англия раскусила Вас как шпиона и выдворила за свои пределы?

— Уезжать жуть как не хотелось. Трагедия Шекспира! На задний план отступила даже всепоглощающая любовь к актрисе Наташе Фатеевой, роман с которой начался в Лондоне. Правда, он продолжился, как только я вернулся в Москву. О, какая была страсть! Стал поздно возвращаться домой. Екатерине, жене, кто-то доложил... (Вдруг из кухни с ножом в руке выглянула жена Татьяна: «Вот поэтому от тебя Катя и ушла!». Происходит семейное «противостояние разведок». Я рыдаю. Но всё кончается воздушным поцелуем Петровича.)

— …Первая жена Екатерина, театральная актриса, ушла не из-за измены. Я любил её. Она жила миром театра и ушла к неординарному человеку из актерской среды. А с Натальей мы расстались. «Любовь прошла, осталась дымка…» Понял, что у нас вместе не получится. Но мы по-прежнему в дивных приятельских отношениях — перезваниваемся, общаемся.

— Ну почему же? У меня была шифровальщица из одного посольства. Прекрасная вербовка! Настоящая. Без адюльтера. Ей было за пятьдесят, я её жутко боялся: страшная, сморщенная, и всё время курила. А Кристин Килер, соблазнившая британского военного министра Профьюмо и одновременно делившая постель с нашим военно-морским атташе Евгением Ивановым — обыкновенная проститутка, которая, думаю, вообще не знала, что такое ракета. Потом этот сюжет выдавали за одну из наших выдающихся разведывательных разработок! По-моему, это липа.

— …но я, уже влюбленный в Татьяну, сообщаю о втором разводе. Крючков не верит: карьеру менять на любовь?! Но взял и уволил. Не было никакой трагедии! Никто мне не верит. Я был жутко весел: мне 46 лет, я люблю Таню, мне надоела эта работа. Ведь на командных постах «в конторе» особенно скучно. «В поле» — люди, а тут… Сотрудники уже считали меня покойником: «всё кончилось!», «такая драма!», «на вершине карьеры»! Но для меня торг — «карьера или Таня» — был невозможен. Правда, некоторые генералы тет-а-тет уговаривали остаться — мол, ну, объявим выговор, отсидишься тихо, забудется… А я представлял себя обоср…ным: я(!) бросаю любимую женщину?! А тут ещё литература… Она уже держала меня за горло и душу. Уволили меня галопом — невероятная прыть для «системы». Пенсию дали аж в 2 тыс. рублей, что было раз в десять больше, чем получали рядовые пенсионеры. Сын, заканчивавший МГИМО и не испугавшийся проблем с распределением, поддержал: «При такой-то пенсии и думать нечего!» Плечо сына многое решило.

— Когда я «погорел на бабе» и «выпал из обоймы», от меня столько людей отвернулось! Это препротивнейшее ощущение, хуже даже, чем история с Гордиевским — там все ясно. А тут те, кого считал близкими... Круг коллег-друзей резко поредел, телефон звонил редко. Однажды мы с женой столкнулись в музее с хорошо знакомым высокопоставленным МИДовцем, любителем живописи. Он в упор меня «не замечал», рассеянно изучая картины. Подошел к нему: «Ты не видел меня?» Отвечает: «Видел». Вот это предательство. Так же предал человек, которого я вытаскивал, и он был моей правой рукой. Я тихо привыкал к ситуации, пьесу написал, работал в АПН… Стали появляться новые контакты.

— Ким был мужественным, свободолюбивым человеком, свято верил в Утопию и не вписывался в общепринятые службистские стандарты. В нем было слишком много человеческого. Кстати, и браков было четыре. Мы обменивались полуконспиративными шутливыми письмами, я присылал ему в Москву, как привет с родины, любимую горчицу «мэль», оксфордский мармелад, фланелевые брюки… Ким скучал, жаждал деятельности, от одиночества его спасала очень им любимая жена Руфина, ставшая для него глотком свежего воздуха и компасом в нашей соцреальности. Я придумал «ликбез» для молодых разведчиков и подключил Кима, чтобы в беседах с ним они подтягивали язык, изучали английскую специфику и вдохновлялись образом разведчика номер один. Бывал у него дома, бутылку-полторы виски за раз ухали… Он был доволен, потому что пить ему было не с кем.

—Конечно, трагедия. Но он это выбрал сам. И книга его не случайно называется: «Я шел своим путем». Он как был коммунистом, так и остался. И по сути дела никого не предавал.

— А своё государство?

— Подумайте — госуда-а-арство! Тогда и Ленин предал государство, да ещё и германские деньги брал. Ким — настоящий коминтерновец, свято верил в коммунизм. Он вырос на этом: наблюдал мировой кризис 30-х годов, приход Гитлера к власти, прогитлеровскую политику, проводимую Англией. И тогда коммунистическая идея была привлекательной. Хотя ужасы сталинизма порождали и у Кима сомнения.

После отставки я не общался с ним — не было принято. Наверное, ему хотелось нормально ходить на работу — к девяти, на Лубянку… Но такие люди — увы, отработанный материал, им не доверяют: иностранец, мало ли что — вдруг «шпиён»! Так происходит и в западных разведках, хотя они либеральнее, чем мы. Вот нашего шифровальщика, улетевшего на американском посольском самолете, взяли на работу в ЦРУ.

У Кима была единственная трагедия: он был не свой. В этом беда и наших перебежчиков. Пенсионер Гордиевский живет в Англии — он агент, а это в разведке — презренная участь. К тому же он там тоже не свой. Но к нему сразу подключили Кристофера Эндрю — крупнейшего британского спеца по разведке, вышла их совместная книга, которая даже переведена у нас. Интервью раздавал, участвовал в пропагандистских кампаниях, разоблачал наших агентов, я с ним много дискутировал. Ему платили, орден дали. Вообще Гордиевский больше нанес нам урона после своего бегства, чем до того.

— Высказывались подозрения, что именно с Вашей помощью он и «отчалил» — ведь в Копенгагене Гордиевский был Вашим замом. Небось, слежку за Вами установили?

— Перед побегом он заезжал ко мне — с трясущимися руками, с водкой, бегал в туалет… Я был поражен, но мне и в голову не приходило, что он может быть предателем. А вот когда он скрылся, меня «пытала» контрразведка и наши из ПГУ, которые совались не в своё дело, поскольку «в конторе» был бардак. «Хвоста» я не чувствовал. И не сумасшедший, чтобы его высматривать, потому что знаю: если установят настоящую слежку — её не выявишь, хоть извертись головой. Но в 91-м году, когда сорвался переворот, были опубликованы списки с фамилиями подлежащих аресту, в которых был и я, но, видимо, не как пособник предателя — Гордиевский в 85-м сбежал — а как демократ, критикующий КГБ — ведь «Огонёк» уже печатал мою книгу.

— Так он же был начальником разведки! Это играет огромную роль. Другая среда, другие масштабы! И человек мыслит по-государственному, не как частное лицо. Мы с ним с одного курса МГИМО, но до 91-го никогда не встречались. Один из самых уважаемых мною людей, необыкновенной культуры и эрудиции. В нем многое намешалось. Очень необычный, закрытый. Редкая личность, у нас таких больше не было. Приходил к нему в гости, выпивали. Но я так до конца его и не понял. Жизнь сложилась жуткая: смерть дочери, жены. И этот выстрел… А государство к нему по-бл…ски отнеслось.

— Я как был, так и остаюсь свободолюбивым человеком. Полностью — за демократию. Хотя крайняя демократия может быть хуже фашизма. У нас же она пока скукоженная. А «чтобы доказать реальность пудинга — надо его съесть». Мне отвратительна нынешняя пропагандистская истерия, это сумасшествие по телевидению, когда всё мажется одной краской. С обеих сторон. После гайдаровских реформ я разочаровался в Ельцине, потому что видел, как он врет. Обещал счастье народное, а разворотил всё к чертовой матери, везде — олигархи… И выборы в 96-м году он скорее всего проиграл. А поддержку покупал.

Разбежался Союз. А где была наша внешняя политика при Козыреве? Куда девалась русская честь? В образовании плохо учат русской истории. На моё же мировоззрение во многом повлиял умнейший Вадим Кожинов — литературовед и публицист, человек чести, идеи. Я набирался ума, стал больше читать — даже ругался с Левитанским, другом Гайдара по Переделкино. Познакомился с философом Георгием Гачевым, проникся православным мышлением его жены. И даже принял крещение.

— Точно! Да я никогда и не был атеистом, всегда тайно верил. Крестился, когда мне было за пятьдесят. Но мое православие — со своими «тараканами»: плащаница Туринская меня мучит, не могу принять противоречивые догматы церкви… Верю в Бога, Христа, вообще в загадку бытия. Ощущаю, что существует другая, параллельная жизнь, но мне трудно представить её в библейском сюжете: Апокалипсис, мертвые встают… Православие принял, чтобы восстановить традицию: мой папа закончил церковно-приходскую школу, пел в молодости в церковном хоре. И сын, и жена, и внуки — все крещены.

— Я, конечно, понимаю, что Крым аннексирован. Незаконно? Так законы нарушаются постоянно, а Крым наш — и точка. А что — законны ельцинская Беловежская пуща и расстрел парламента? А передача Крыма Хрущёвым? Кстати, в Лондоне много улиц с названиями крымских городов — Алма-стрит и прочие. Они умеют это сохранять. А нам на всё…

— Границы перекраиваются постоянно, несмотря на европейские акты о гарантии их безопасности. И у нас после перестройки другие границы. Появилась объединённая Германия, исчезла Югославия… Я избавился от идеализма: почему Западу можно, а нам нет? Мне ещё Ле Карре говорил: «Запад окончанием холодной войны и перестройкой не воспользовался для налаживания отношений». Добавлю: не только не воспользовался, а ещё и использовал нашу доверчивую глупость во внешней политике. А Крым взят бескровно. Плебисцит состоялся. Сейчас и землю татарам дадут.

— Нет, не поддержу. Не улыбайтесь. А на Западе — не двойные стандарты? НАТО расширяется. «Мы вас любим, вы в Европе…» — одни слова. И хорошо, что мы теперь избавляемся от розовых очков. Но Украина от нас уже, увы, ушла. Что дальше будет?

—Увы, мечусь между патриотизмом и либерализмом и всю жизнь живу в этом разновекторном тяготении. Сотрудничество разведок во многом определяет международные отношения, и в 90-е годы в нашей «конторе» очень умные и профессиональные люди вели много разговоров о том, как это сотрудничество наладить. За него выступали опытнейшие резиденты в Дели, Нью-Йорке, Вашингтоне, не говоря уже о выдающемся асе разведки генерал-лейтенанте Борисе Соломатине, заме Крючкова. Мы думали, строили планы… А американцам на это было нас…ать! Они смеялись над русскими дураками, которые всё принимают за чистую монету, и даже выстроили основательную аналитику на основе КГБэшных архивов — в перестройку ведь все наши шпионы повалили мемуары писать! ЦРУшники их тщательно изучали и даже пост-фактум вычисляли, кто у них мог быть предателем.

Сегодня мы перенасыщены информацией: интернет, электроника… Прослушивается весь мир. АНБ не знает, что делать со сноуденами, которые, возможно, и спасут мир, потому что понимают, куда мы катимся. Но число разведок растет! Все прогнозы — мистика, профанация. Иногда один умный человек полезней двух разведок. Мир отстал от XXI века, разбух от информации, и пора платить деньги тем, кто ее уничтожает.

- Еще как! Перебор, причем дурацкий. Я не могу этот ура-патриотизм слушать! Так же, как и либеральное «чмокание». Какие-то детские политические игры, вызывающие у меня смех. Я резкий сторонник взаимно нормализовать отношения. Но почти не вижу вокруг честных политиков, порядочных людей — одни жаждущие рыла, рвущие зарплаты, квартиры, дачи. Из политики исчезло нравственное начало. Одна борьба пауков в банке, не знающих компромисса.

Но вот познакомился с Ройзманом из Екатеринбурга, и в восторге от него — человек занимается конкретными делами! Оппозиция должна быть солидной. Но где их партии? Не думаю, что их косой выкосили. Вас устроит Боровой или Новодворская? Перемены должны быть, но я категорически против революций. И ничего хорошего не жду. Возможно, случится сговор элит. Дальше будет травля ФСБ и СВР, и эксгумируют мой труп как главного виновника всего балагана. А если серьёзно — чувствую, что надвигается неведомое племя и мы идем в новый мир.

—Как сохранить идеалы пуленепробиваемому полковнику «невидимого фронта» в наш быстротекущий век! Всю жизнь фатально раздваиваюсь. Но и разведка, и литература — способ изучения человека. Шпионаж — источник для размышления и письма. Не случайно такие «львы», как Марло, Дефо, Локкарт, Лоуренс, Киплинг, Моэм, Грэм Грин, Ле Карре проявились и на литературном поприще. А как писали блестяще! Их начальники небось зачитывались донесениями. С 82-летним Ле Карре, который для британской разведки давно «враг народа», до сих пор переписываемся, бывал в гостях.

А вообще: всякому овощу — свое время. Раньше грела грамотно проведенная беседа, точно изложенный отчёт, высокая оценка Центра: «Ваша информация пошла в инста-а-анции!!!» Это давало такую же радость, как потом — интервью в газете или на ТВ. Теперь наслаждаюсь процессом писания, в котором просвещаю, рассказываю, изливаю душу. И это ощущение не сравнить ни с чем. Но считаю себя писателем — ниже среднего. Фантазия моя зиждется исключительно на собственном опыте. Платонов, Булгаков — заоблачные дали! (Голос с кухни любящей жены: «Зато никто не писал о разведке так, как ты!»)

— А что считать счастьем? Оргазмы считать? Чем дальше, тем жизнь кажется сложнее, и неоднозначней оценка. Больше склоняюсь к классической фразе: я знаю, что ничего не знаю. Одно могу сказать: старость — это возмездие. Когда старики говорят: «Как прекрасна старость!» — ложь. Врут. Ничего хорошего, одни болезни и разочарования. Вот вам притча из Гаршина: «Юноша спросил нищего на восточном базаре: «Что есть жизнь?». Нищий раскрыл лохмотья и показал гноящуюся рану. А вокруг гремели соловьи, и вся Севилья была окутана благоуханием роз…». Так оно и есть.

—…но более всего меня надули в Москве. И я повелся, как последний идиот. Мне в «Сбербанке» выдали карту «Маэстро», куда переводят пенсию. Получил СМСку: мол, ошибочно переведены деньги с моего счёта и указали телефон, по которому я должен позвонить. Я и позвонил. Представились службой безопасности банка. Почуяв «родственную душу», я открыл все коды и пины. И с моего счета убежало несколько тысяч рублей. Я, дурак, ещё поблагодарил «безопасника» за бдительность — мол, мы почти коллеги… «Что вы, — ответил проходимец, — это вам спасибо!» Ошибка резидента! Меня облапошивает огромное количество людей.

— Я поехал за границу только через десять лет после отставки — в 90-м году, меня пригласил редактор венгерской газеты написать о Филби. Потом много раз бывал в Британии, где про меня даже фильм сняли — из серии «Шпионы, которые нас любят». А сейчас Альбион «ощетинился»: подал документы на визу — мурыжили два месяца… Плюнул, пошёл и забрал паспорт. А съемочная группа с Бортко улетела без меня…

-О, мой герой Алекс Уилки повзрослел: две части книги разделяют почти два десятка лет. Первая часть издавалась ещё в советское время в «Огоньке» с тиражом более 5 млн. экземпляров! Алекс попадает в английскую тюрьму, где проводит несколько лет. Тем временем случается перестройка, смягчается международный климат, и Алекса неожиданно выпускают на волю… Фильм выйдет на экраны осенью. Я был на съёмках в Питере, и даже сыграл «моржовую» роль экстерьерного англичанина. А в Англию не пустили…

— Наш роман начался в 78-м году, с 80-го живем вместе — 34 года! Танечку я люблю. «Баба оказалась ого-го-о!» Цитата! Бывает ведьмой, бывает ангелом. Такая милая смесь. Наше общество нас устраивает. Вот только почившего кота Мавра не хватает. Мечта моя — пушистый кот. (Жена из кухни: «Коты болеют — это ужасно!» — «Все болеют. Вот и я боле-е-ю…», — театрально закатывает глаза, кося хитрым глазом на жену.)

— «Поездпроноситсямимо,инетсвятойобители,онаосталасьзалесом,сынговорит,чтояничегонепонимаю,даивсемоепоколение— дураки.Иженаговорит,чтоничегонепонимаю.Аятвержу,чтоонинепонимают,потомучтодураки. …Поезд несется дальше, все остается позади, и совсем один, абсолютно один, невозможно один». Это финал «АНТИмемуаров». Печально как-то…

—Саша мне сказал, что мой финал — писательская аффектация. Наверное… Ну какой же я один? Сын вот приезжает, любит меня. Жена, родственники. Но… Наедине с собой мы одиноки. Моя философия реет с альбатросом Бальмонта: «Одиночество! Мир тебе! Море, покой, тишина!…» «The rest is silence». Принц Гамлет…

А не поесть ли нам супчика и судака?