Ножницы

Лена Макарова стриглась у Саши Сумина в салоне Ciseaux d’or на Малой Никитской — вернее, в проулке между Малой Никитской и Гранатным переулком. Лена приезжала туда раз в три недели. Хотя, конечно, она была ему никакая не Лена, а Елена Павловна, ну а он — все-таки Саша, хотя и старше ее на три года.

Приятный человек и очень хороший мастер. Руки прекрасные, и в смысле красоты тоже. Изящные и сильные. Как на статуе «Похищение Прозерпины» — потрясающе сделано из мрамора: мужские пальцы стискивают женщине талию и бедро, просто как живое; Лену Макарову до нутра пробрало, когда она это увидела в Риме, в Музее Боргезе. Она покосилась на мужа, но у него совсем не такие были руки, и она поняла, что ее внезапное желание адресовано не ему.

Но не парикмахеру же? Вот то-то и беда.

Муж, кстати, был совершенно никто, хотя они с Леной учились на одном курсе, но она всю жизнь пахала, а он — все время готовился. Написать книгу о природе инфляции, вскрыть ее глубинные причины. Для этого надо было выучить три языка и прочесть тучу статей и монографий, чем он и занимался уже десятый год, а она тем временем сделала две торговые сети. Детей у них не было. Ей не хотелось от него.

Саша Сумин не был женат. Она сама его спросила, он покачал головой, а она корректно опустила глаза. Но он рассмеялся:

— Это неправда, что мы все — такие. Я, например, не такой.

— Что ж тянете? Вам уж за 40, наверное?

— Тридцать восемь, — сказал он, осторожно прикасаясь к ее вискам своими невероятными пальцами, нагибаясь над ней. Он вздохнул: — Жениться надо по любви, Елена Павловна.

Вот тут она поняла, что он в нее влюблен.

Она представляла себе, как он мечтает о ней, как воображает, что стал хозяином этого салона, целой сети салонов, стал равен ей в смысле денег и положения в обществе — и вот он делает ей предложение, зная, что она замужем, и она решает: да!

— Что вы так сияете, Саша? — спросила она лет через пять.

— Женюсь! — ответил он.

— И кто она? — слегка откинула голову Елена Павловна. — По профессии?

— Учительница младших классов.

— Сколько у нее зарплата? 15 тысяч?

— Двенадцать.

— Вот! — она понимала, что несет что-то ужасное, недостойное, пошлое, но не могла остановиться. — Смотрите, какие здесь у вас девушки работают! — она взмахнула рукой под пеньюаром, и состриженные волоски золотистым облачком поднялись в воздух. — Зарабатывают уж не по 12 тысяч! Десять раз столько! Вы могли бы организовать свой салон! Работать не на дядю, а на себя! Я бы вам помогла. Денег бы одолжила на начало бизнеса.

— Что вы такое говорите, — сказал Саша после паузы. — Она хорошая. Красивая. Добрая. Умная. Я ее люблю.

— Ну раз так, — засмеялась Елена Павловна, — тогда поздравляю!

Когда он закончил работу, она раскрыла сумочку, стала доставать чаевые. Он вежливо отвернулся. Она успела стащить его ножницы.

Года полтора она меняла мастеров, но ничего не получалось. Если хорошо стригли, то были мерзкие тетки. А приятные мужики были на диво безрукие.

Был мокрый февраль, когда она въехала на своем маленьком «Ауди» в этот проулок и остановилась перед дверью с табличкой: Ciseaux d’or.

— Саша Сумин работает?

— Нет, — сказала девушка на рецепции. — Умер наш Саша.

— Что? — спросила Елена Павловна.

— Горло болело, вроде ангина, а не проходит, сделали анализ — рак на последней стадии. Сгорел за месяц.

— Ребенок остался?

— Не успели они родить.

— Жалко, — сказала Елена Павловна. — Я бы помогла. Я бы помогла…

Она развелась с мужем, удачно продала свой бизнес и остаток жизни провела в путешествиях, нигде не задерживаясь дольше чем на месяц. Она больше не ходила в парикмахерскую. Сначала отрастила волосы до плеч, а потом сама их подстригала теми самыми ножницами. И заплетала над ушами жидкие старушечьи косички.