С коллегой Штефаном Шоллем из немецкого Sudwest Presse нас задержали вечером в пиццерии, где мы ужинали, отписавшись для наших газет по референдуму. Четверо мужчин подсели к нам за столик, и один из них заявил, что к материалам Штефана вопросов нет, а от меня они хотят объяснений.

— Почитали твои материалы. Что значит: «Такие бюллетени выглядят, как напечатанные на принтере»? — спросил один.

— Эта фраза: «почти не видно молодежи» — ложь, — сказал другой. — Все голосовали!

— Но я видел очень мало молодежи, — сказал я.

— Значит, ты не туда смотрел, — объяснили мне. — Зачем ты так сделал?

— Нет, он там и правильно написал — что сука-мэр нас реально кинул с помещениями, а мы все сами решили.

— Это да. Ладно, братан, ты пойми просто, что вы все, пресса эта — наше оружие. Без вас мы че? Просто ты пишешь мутно, братан, а надо проще, чтоб все поняли, что нас тут давят бендеры, а мы реально нормальные люди, не террористы, за правду стоим, короче.

— Вроде все как есть пишешь, а про молодежь — зачем эта информация?

— Ладно, мы просто поговорить хотели. Сейчас поехали с нами на площадь.

На главной площади Артемовска было шумно. Кто-то из активистов нашел в украинском издании lb.ua перепечатку моей заметки о пропавшем мэре Артемовска, в заголовок украинские коллеги вынесли «Сепаратисты похитили мэра». «Так он пишет для бендеров!», «Мы для тебя сепаратисты, сука?», «Засланная тварь!»

Люди окружили только меня, а коллегу Штефана Шолля не трогали. Пока меня еще не бросили в машину и не увезли на допрос — это будет чуть позже — Штефан пытался уговорить людей на какую-то «мировую». Но его не слушали. А в какой-то момент пригрозили: еще будет лезть, и его расстреляют прямо здесь же.

Хотя вооруженных ополченцев было немного. «Линчевать» пришли в основном простые жители. Но объяснять им что-то оказалось бесполезно — люди не хотели слушать.

Как от шпиона они требовали признаний, что я работаю на «Правый сектор», кто-то сказал, что надо получить от меня раскаяния и записать их на видео, а кто-то говорил, что я прямо сейчас должен публиковать опровержение.

С каждой минутой мои преступления становились все более фантастическими, а намерения людей в толпе все серьезней.

Объясниться мне не давали. Вокруг собралось, наверное, полсотни человек. Наконец люди на площади заговорили, что я работаю на СБУ, ЦРУ, США, а человек, забравший у меня пресс-карту, сказал, что я американец, который овладел русским языком и подделал удостоверение «Новой газеты». Кто-то схватил меня за рюкзак.

Я закрыл голову руками — удары посыпались с разных сторон, откуда можно было дотянуться, и я присел на землю. Били женщины и мужчины. Кто-то сказал, что это «месть за наших сыновей, которые гибнут под Славянском и Краматорском за свободу»; люди кричали, что их не слышат и «не слышали все эти годы». Кто-то ударил меня, сказав: «Какие мы террористы, сука ты!»

Толпу успокоил голос низкорослого крепыша лет 45. На каждом боку, как я увидел потом, у него висело по «калашникову» с укороченным стволом. Он сказал им: «Тихо все!» А того, кто продолжал меня пинать, рывком оттащил в сторону и бросил на землю. На пару секунд он тоже оказался на земле рядом со мной. Я просто увидел, как он вдруг упал в своих старых, еще зимних ботинках.

Крепыш говорил спокойно и негромко.

— Везем чмыря в Славянск, — сказал он. — Разберемся там в подвале СБУ.

В подвале СБУ на тот момент — да и сейчас — 14 пленных. В том числе пятеро украинских журналистов, и теперь выходило, что я должен был стать первым русским. Уже месяц как в самом здании СБУ находится штаб вооруженного ополчения, где заправляет Стрелок со своим помощником — «народным мэром» и комендантом Славянска Пономаревым.

— Стрелок разберется, — сказал крепыш.

В толпе крепыша все звали Башней или Леонидычем. Без эмоций, спокойно, он заломил мне руки и втолкнул в черную «Шевроле Эпика», приказал сидеть, не рыпаться и прижать голову к коленям. Сел рядом. На секунду я поднял голову и спросил:

— Что вы хотите?

Он не ответил, а только ударил локтем в челюсть — откололся зуб.

— Я же сказал не рыпаться, чмырь.

Через минуту на водительское сиденье сел другой человек и разрешил поднять голову. Представился Сергеем Валерьевичем. Это был человек лет 50, в очках, с редкими зачесанными назад волосами, в белой рубашке с галстуком и черном пиджаке.

— Павел, вы же должны понимать все. Скажите, зачем вы так пишете? — сказал он. — Вы же россиянин.

— Чмырь редкостный, — сказал крепыш. — Пробили его сейчас.

— Павел, мы же надеялись только на россиян, — снова подал голос человек на водительском месте.

— Валерич, все уже, едем в Славянск, — сказал крепыш.

— Леонидыч, не перебивай. Павел, я думаю, теперь вам понятно, что и почему с вами сейчас происходит.

— Поехали, Валерич.

— Я предлагаю сначала на Володарку, до утра там, потом, если доживет, в Славянск, — сказал Валерич крепышу. — Пусть там решают: хорошо бы пацанов за него получить.

— Да …* его сейчас в лесу.

На несколько секунд в машине повисла пауза. Но машина так и не остановилась. Сергей Валерьевич сказал:

— Не надо так говорить, Леонидыч. Мы же цивилизованные люди, правда, Павел? — зачем-то сказал Валерич. — Мы так не будем.

На Володарке (поселок между Славянском и Артемовском) было что-то вроде штаба. Горели костры в бочках. В большой тентованной палатке — электрический свет. Вокруг палатки находилось несколько женщин и примерно двадцать молодых мужчин с автоматами и ружьями, некоторые были в масках. Меня вывели из машины и повели в палатку.
Башня приказал мне раздеться. Я уточнил, как именно.

— Снимай все. Все вещи на стол, — повторил Башня. — Шнурки тоже вынимай, ремень.

Другие ополченцы уже разбирали мою сумку и рюкзак. Меня посадили на скамейку, вокруг обступили люди. Боевик в маске потребовал сообщить пароль от телефона и ноутбука. Я отказался. Тогда Башня снова ударил меня локтем по лицу.

— Ты еще не понял, что ли? Пароль!

— Пусть напишет на бумажке, — сказал кто-то.

— Он не даст.

— Сука такая.

Я поднялся с земли. Ополченец без маски взял меня за запястье и сказал, что сейчас сломает палец, если я не продиктую пароль. Я продиктовал.

Открыв компьютер, первым делом, как я понял, они стали смотреть фотографии из альбома.

— Это ты где был, за границей? Какие-то башни, картины, — сказал боевик с ружьем. — Бензин там почем?

— В Италии евро шестьдесят.

— …птыть! А народ че, не бузит?

— Да че ты с ним говоришь, это гнида ЦРУшная.

— Сколько тебе платят? На кого работаешь?

— Работает на украинские издания, написал, тварь, что мы сепаратисты, мухлюем с референдумом.

— Написал, что херовые бюллетени, что мы их на принтере напечатали.

— Да нас тут убивают! Танками давят! Ты че думаешь, мы тут можем нормально печатать?! Ты же русский? С нами должен быть!

— А это че за фотки? Был на Майдане?

Боевики включили видео, которое я снимал в центре Киева еще в декабре. Все столпились перед экраном.

— Мужики, ясно все! Засланный!

— Значит, утром живым в Славянск. Пока свяжите и в багажник. Не бить, — сказал Башня. — Я устал и домой.

— Может, слегка упаковать?

— Я сказал. И еще. Вещи его чтобы в сохранности, ничего не брать.

Затем меня допрашивали еще около часа. Кто-то читал мои старые заметки. «А на хрен ты у Порошенко интервью брал? У Добкина бы взял!» «Тут про Крым. В Крыму был? Че там народ, доволен?» «Пишет, что все ликуют, салют, Россия!»

После отъезда Башни допрос стал менее строгим. У боевиков постоянно звонили телефоны. Звонили они кому-то и сами, сообщая, что «поймали хорошую добычу для обмена». Но после очередного звонка люди в палатке экстренно решили перевезти меня в другое место. Не стали даже связывать, не было времени и на багажник — только бросили на пол машины между сиденьями. Машина мчалась по плохой дороге и остановилась где-то посреди трассы. Здесь тоже горели костры в бочках, накиданы покрышки, толпились люди с автоматами, на обочине стоял человек в маске с гаишной регулировочной палкой.

Мой компьютер и документы с бумажником переходили из рук в руки. И здесь не было уже никого, кто допрашивал меня в той палатке. Машина, в которой меня везли, также умчалась.

Мои новые хозяева знали про меня совсем немного и особо не интересовались. Знали лишь, что «утром клиента надо доставить в СБУ в Славянске». Делать этого они совсем не хотели. Кто-то и вовсе предложил спрятать меня здесь и потребовать выкуп — называлась сумма 30 тысяч долларов.

— Так, а в Славянске его ведь ждать будут, — сказал кто-то из боевиков.

— Скажем, что завалили при попытке к бегству. Убежать пытался.

— А деньги ты как тогда получишь, фуфел?

— Кенты, че за терка пошла?

Я сказал, что деньги могут раздобыть в Москве, но необходимо хотя бы позвонить коллегам. Попросил телефон. Но посовещавшись, парни решили, что давать телефон мне в руки не стоит: «Опасный фраер, позвонит не туда». Через минуту возник новый план: похитители сказали, что заберут у меня все, что есть — вещи и деньги, — и отпустят. Но вытащив все из бумажника, похитители очень разозлились — там было тридцать девять тысяч рублей наличными. На карточки они не обратили внимания.

— А еще че есть? Че за котлы? Кольцо платиновое?

Часы показались им дешевыми — они и правда недорогие. Зато приглянулось обручальное «платиновое» кольцо. «Обычное золото уже не носите, зажрались?!» Что кольцо серебряное, я решил не говорить.

Дальше боевики спросили, есть ли у меня знакомые и коллеги в Артемовске, кто мог бы «докинуть бабоса». «Говорили про немца какого-то. Пусть готовит бабосы, если хочет жить».

По громкой связи с моего телефона мы позвонили Штефану. И он сказал, что у него есть 600 евро и 2 тыс. гривен, которые можно снять в банкомате. Почти тысяча долларов. Условились встретиться в четыре часа ночи у гостиницы.

— Только это не выкуп, это твой взнос в нашу войну, — сказал человек в маске, которого все звали Север.

— Если все нормально пойдет, уедешь утром в Донецк, — сказал мне боевик в маске, которого все звали Хан. — Скажешь еще спасибо, что не сдали в Славянск.

Я спросил, что было бы в Славянске.

— Ваши эфэсбэшники и чечены там. Говорить бы не стали. В лучшем случае будешь сидеть в подвале, ну а в худшем, сам понимаешь.

Ополченцы обрадовались, что в Артемовске можно получить еще денег, и даже немного расслабились. «На тридцатку ща в этом темпе и выйдем!» Меня усадили в новую машину, и на несколько минут я остался один с телефоном, который после разговора со Штефаном у меня забыли забрать. Я успел набрать несколько SMS для коллег.

В Артемовск к Штефану ехали втроем. Ополченец Хан был водителем и ехал с ружьем на переднем кресле. Север держал наготове ПМ и натянул маску. Было уже четыре тридцать, но Штефан не выходил. Север передернул затвор и сказал, что пойдем в гостиницу за ним, и приказал мне двигаться первым. Охранник лежал на диване в холле и, увидев меня, спросил, кто такой. «А, да, понятно», — сказал охранник, когда увидел Севера с оружием, и пошел обратно на диван.

Мы прошли в номер, но там никого не было, и мы вернулись на улицу. Север был уверен, что Штефан сбежал.

— Кинул тебя немец, — сказал боевик. — Конец тебе.

Я предположил, что Штефан ходит по всем банкоматам города и пытается набрать нужную сумму: в неспокойных городах рядом со Славянском банки ввели ограничение на снятие наличных — не более 200 гривен в сутки. Но на всякий случай предложил позвонить кому-нибудь еще в Донецк, где коллеги и знакомые, но Север отказался и сообщил, что если не будет денег, я останусь здесь или поеду в Славянск

— Сука немецкая, я так и знал, — сказал Север. — Им только дай кинуть русских.

— Он уже шестнадцать лет живет в России, — сказал я.

— А все равно гнилым остался. Соскочил.
Еще через пятнадцать минут мы увидели вдалеке Штефана, который спешил к нам. Побегав по Артемовску ночью, немец сумел раздобыть нужную сумму и не нарваться на неприятности.

— Вы его отпустите сейчас? — спросил Штефан.

— Он поедет со мной в Горловку, и там мы его передадим кому надо, они проверят — и до Донецка.

— Он будет в безопасности?

— Главное, чтоб хорошо себя вел.

И мы снова сели в машину. По дороге она влетела колесами в две крупные выбоины. Подъезжая к Горловке, Север сказал, что за каждую яму я должен заплатить еще по десять тысяч. Я сказал, что наличных у меня больше нет.

— Ну там у тебя карточки, давай посмотрим, че там, как. Слышь, всего по два Хабаровска, литые диски дороже стоят.

Север снова заглянул в бумажник: «…птыть, сколько этих карточек тут у тебя! Мы тут, сука, воюем, кровь льем, а вы, …, жируете там у себя!» Обнаружил Север и мои квитанции за проживание в одесском отеле на 500 гривен/ночь. «Ты за это бабло, урод, только три дня поспал, а у нас на них три недели живут!»

У Хана зазвонил телефон, впервые за все время, что они возили меня. Хан рассказывал, что со мной все в порядке, и они только везут меня в отель в Донецке.

На блокпосту ополченцев перед Горловкой была небольшая очередь из машин. Каждую досматривали с фонариком вооруженные люди. Но нашу машину смотреть не стали — Север показал пропуск, и мы заехали в город.

Хан предложил мне выпить минералки. Я отказался, и тогда Хан уже приказал, добавив: «Пей-пей, жить будешь, не отрава», — и засмеялся.

Мы остановились у банкомата, до которого меня проводил Север. Но и здесь была загвоздка с тем самым лимитом на выдачу. На карточке оставалось около ста тысяч рублей овердрафта, но снять его целиком было невозможно.

— Хотел тебе оставить деньжат на возвращение, но щас че-то обидно все выходит, — сказал Север.

Я спросил, собираются ли они меня отпускать, как обещали.

— Сдать бы тебя здесь нашим, — ответил Север. — Но ты уже бледный какой-то, на наркоте сидишь?

— Я устал.

— Щас отдохнешь. Ты расслабься уже, денег-то у тебя больше нет.

Север засмеялся. И меня повели сначала в машину Хана, а Север остался на улице. Очень скоро приехала новая машина, и Север сказал, что дальше поедем на ней, и помог мне выйти.

— Да не, он у нас в натуре наркоман, — смеялся Хан. — Его шатает.

Я помню, как меня сажают в машину и Север закуривает сигарету, а я закрываю глаза, и меня будит девушка, которая говорит, что надо продлять или выселяться из номера. На часах 11.45 утра, отель «Ливерпуль», Донецк. Я лежу в одежде на постели. Администратор рассказывает, что меня привезли люди на машине, я не был пьян, но был как лунатик и шел своими ногами.

Обувь без шнурков, джинсы без ремня, на столе лежит сим-карта, перерытая сумка валяется на полу.

___________________

* Нецензурный аналог глагола «грохнуть»

P.S. Штефан Шолль, отдав выкуп, также покинул Донецкую область и сейчас находится в России.

От редакции

«Новая газета» благодарит за помощь должностных лиц России и Украины, содействовавших освобождению Павла Каныгина, наших коллег, проявивших солидарность и сдержанность. И особенная благодарность Владимиру Лукину, Максиму Шевченко, Надежде Кеворковой, Сергею Пономареву (The New York Times), Илье Азару («Эхо Москвы»), Светлане Рейтер, Петру Шеломовскому («Фонтанка.ру») и, конечно, Штефану Шоллю.