Понты как признак депрессии

В очереди за овощами. «У меня нет сдачи, только это», — продавщица показывает миску, наполненную монетами достоинством от 50 копеек до 10 рублей. Я должен получить обратно что-то около сотни и, естественно, киваю: давайте. «Что, правда возьмете?» — в голосе чувствуется едва уловимое презрение. Стоящая рядом дама сурового вида в платке и длинной юбке говорит наставительно: «У нас в Махачкале даже десятками полтинник не возьмут. Что с ними потом делать?» Я полагаю, что нахожусь на территории безраздельного господства символических ценностей, и не вступаю в дискуссию.

И только выйдя из магазина, я понимаю, что в социальном отношении был неправ. Когда даже в туалете готовишься к семинару, трудно быстро сориентироваться в гуще народной жизни. Не взять мелочь — значит показать, что ты свой мужик. Ведь тебе тоже некуда ее девать. Нормальные люди рассовывают деньги по карманам. Кошелек — аксессуар домохозяйки, бумажник — человека в недешевом автомобиле. Ты со своими привычками попадаешь непонятно куда. Тебе кажется, что готовность взять мелочь — это демократизм и скромная бережливость, приближающие тебя к идеалам европейского среднего класса. Того, что имеет дело с деньгами, которые надо копить, а не тратить. При этом живешь ты в России, где в цене только никому не ведомая роскошь или ее дешевый заменитель здесь и сейчас. Вроде пива «Охота», дешево, быстро и решительно убивающего сознание.

Всю вторую половину нулевых Россия пыталась осмыслить свои понты. Писали о незрелом обществе, о советском потребительском «голоде», о непосредственности как следствии невоспитанности. В либеральном ключе природа понтов до недавних пор описывалась в терминах «престижного потребления» классика социологии Торстейна Веблена. Однако с социальными группами, которые бы разделяли конкурирующие ценности престижа и могли бы их целенаправленно культивировать, в России есть и остается некоторая проблема. Две трети населения России не имеют никаких сбережений, и это еще результат сравнительно сытых нефтяных лет. Прослойка граждан, способных оценить жесты престижа, весьма немногочисленна. Яхты, люксовые автомобили, платиновые телефоны и часы, которые можно поменять на квартиру в центре Цюриха, составляют набор образов, за которым следят читатели дешевых газет и доступных версий глянцевых журналов, но, сколько это стоит, что означает и в какие системы встраивается, никто не знает и оценить не может. Никакой шкалы, определяющей меру престижности, в действительности нет. Что же есть? Увы, по большей части отчаяние, растерянность, несдержанность как следствие того, что терять нечего. Остается хоть что-то приобрести, как в последний раз.

У человека сгорел дом — он покупает Toyota Land Cruiser. Одолевают коллекторские агентства — берет еще один кредит на поездку в Индонезию. Должен соседу тысячу — одалживает еще 500 для ровного счета. Обладание телефоном Vertu на фоне заработной платы 15000 + комиссионные от продаж — тот же стиль поведения. К престижу и достижению «заветной мечты» это имеет слабое отношение. Скорее это заедание паршивого настроения очередной порцией жирной пищи. Даже если после этого откажут остатки печени. Все равно никто ничего не планирует. Разумеется, все это общеизвестные явления. Только их сложно называть понтами, если иметь в виду способы самоутверждения и демонстрацию доминирования. Это травматическая и опасная в своей беспросветности компенсация.

Кстати, бенефициары и даже управляющие ЗАО «Российская Федерация» не суют по карманам полтинники. Это невозможно, когда обитаешь в реальности журнала Forbes. Любопытно, что механизмы принятия, на первый взгляд ответственных и судьбоносных решений, совпадают. Возможно, это связано с генетической памятью, возможно — с тем, что государство не может совсем не ориентироваться в своих действиях на население. Всё или почти всё, что мы наблюдаем сейчас в исполнении отчаявшейся, остро чувствующей всю свою беспомощность власти, напоминает действия людей, мобилизующихся ради того, чтобы проехаться в белом кабриолете под гипотетически восхищенными взглядами. Как в последний раз.