Спасение от будущего

«Все-таки ты не наш, не русский ты человек, — как-то резюмировал опустевшую бутылку мой ближайший друг, редактор одного высоколобого журнала. — Ты не любишь водку, потому что не умеешь ее пить. Ты не любишь березы якобы потому, что вырос у моря. Ты не любишь, в конце концов, наши храмы. Луковки тебе не нравятся, вот признайся». Я кинулся признаваться, мы отвлеклись, и за что я так не люблю русские храмы, в тот раз узнать не удалось. А зря. В последнее время я все чаще думаю о том, есть ли что-то плохое в луковках.

Конечно, луковки попали под раздачу. Из них многие удались, чего уж там. Дело не только в них. В отличие от берез и водки, архитектура русских церквей не имеет биологического измерения. Она не может безотчетно нравиться, как нередко бывает с водкой. Это не растение, на которое можно, пользуясь его пассивностью, навесить идеологию: березы — тому пример. Архитектура, как рукотворное явление, всегда что-то значит сама, несет в себе заряд воли автора, чаще заказчика. Что же до русского храмового зодчества, то данный вопрос не имеет прямого отношения к эстетике, это уже чистая политика, даже если мы ее игнорируем и умиляемся на благолепие.

Что бы там ни творили с культурой, но в светском строительстве последних лет наблюдается рост гуманизма и появляются признаки среды. Мне, как московскому жителю, импонирует, что конкурсы иногда выигрывают мастерские SPEECH и ADM, а не мастера ложноклассического или ложнорусского стиля. С культовыми зданиями все совсем иначе: у них другая концепция. Их становится все больше, а выглядят они в лучшем случае как 100 лет назад. Но это если очень издалека. Если вблизи, то это сплошной ассортимент строительного рынка. Получается нечто, напоминающее дачу нового русского, в 1994 году захотевшего копию Московского Кремля, только со стеклопакетами. Но там это было от в чем-то невинного инфантильного вкуса, а здесь — от жесткого фундаментализма.

Считается, что церковная архитектура за рубежом изменилась до неузнаваемости из-за Второго Ватиканского собора, продолжавшегося несколько лет в начале 1960-х годов. Право было католическое начальство или нет, но ему удалось впустить в себя и узаконить для других процесс модернизации, который и так шел во всем мире, благополучно минуя церковь. Далее храмовое пространство могло решаться как угодно. Необходимость в соблюдении образца отпала окончательно. В результате уже более 50 лет (а в протестантских странах гораздо больше) архитектура западно-христианского мира не просто идет в ногу со светской, но зачастую и опережает ее по радикальности эстетических и технологических решений. Примеров — множество: от церкви Девы Марии в Рошане, которую Ле Корбюзье построил еще в 1958 году, до Часовни Тишины, появившейся в Хельсинки в 2012 году в рамках Года дизайна.

У нас свой путь, и всегда готов ответ. РПЦ таких реформ никогда не проводила и не собирается. Так что, господа архитекторы, просим не дерзить. Но и собор Святого Семейства в Барселоне, и Благовещенская (кстати, православная) церковь в городе Милуоки, имеющие весьма нестандартный облик, — строились до того, как церковные иерархи признали за миром право развиваться. Это всего лишь прецедентное право: стоит раз построить, и дело пошло. Вот этого наша церковь больше всего и боится. Архитектура храма — его социальный образ: даже тот, кто не ходит в церковь, наблюдает размножение одного и того же образца, усваивая мысль, что так и надо. На таком фоне появление прогрессивных светских зданий будет неминуемо восприниматься в штыки — как неуважение к вековым традициям, к нашему наследию, к неприкосновенной культуре, понятой в духе одноименного телевизионного канала.

Консервативный ресурс, которым церковь исторически сильна, ныне служит очень важной цели — убеждению паствы в том, что движение вперед губительно, что в прошлом — единственное спасение, гарант стабильности и процветания. Прошлое копируется, упрощается и технологизируется. При этом важно не прошлое само по себе, это как раз ненужные гуманитарные сантименты. Главное — функционал, то есть энергия сдерживания. Пока народ умиляется на церкви шаговой доступности, можно сносить историческую застройку Сретенского монастыря, чтобы к 100-летию Октябрьской революции в знак особого цинизма выстроить очередной помпезный фейк — храм в честь новомучеников, эталон русского китча с двухуровневой парковкой. Где-то же надо умещаться джипам с Лубянки, чья элита по-соседски привечает монастырь вслед за первыми лицами государства…