Образ Украины на время стал понятен российскому обывателю

Чувство, с которым многие россияне наблюдали за превращением майданного хеппенинга в зловонное зарево от горящих шин, — глубоко и целительно. Пока на Майдан приходили люди, которые никогда бы не подписались на метание бутылок с горючей смесью и на ненависть вообще, — что-то до конца не сходилось. То, что на Майдан выходят только за деньги, от русофобии или по приказу НАТО, — теоретически было понятно, но принять это практически что-то мешало.

Когда на площади у стадиона «Динамо» радикалы-националисты сошлись с «Беркутом» — всё для нашего среднего обывателя спасительно стало на свои места. И наш человек облегченно вздохнул, обретя давно забытый душевный комфорт. «Они», как оказалось, ничуть не лучше нас. И ничуть не б_о_льшие европейцы. «Они» по-прежнему с нами, на черном снегу и на раздолбанном асфальте.

Украинцы, на самом деле, сделали все, чтобы дать нашему человеку в очередной раз спасительно обмануться. Гопота действительно несимпатична. За или против кого бы ни была, против ли Януковича или за Болотную, да хоть в парке Гези в Стамбуле. Без гопоты и без провокаторов не обходится ни одна революция и ни один самый праведный протест. Коллективный мозг гопоты исполнен идейных бредней — тоже бывает, и тоже не сенсация.

Просто уже вошло в привычку считать украинский протест торжеством жизнерадостного постмодернизма, и сами украинцы в это искренне верили, заставив поверить в это остальных. В 2004 году на Майдане не было мало-мальски впечатляющих баррикад. «Оранжевая» революция, буржуазная по сути, получилась бархатной по исполнению, и украинцы это заслужили не меньше восточноевропейцев. И если Украина — не Россия, то прежде всего в том, что ни одна идея, даже став материальной силой, прежде не могла исказить злобой лица, и любой протест, хоть марш шахтеров, хоть революция, — превращались в большой праздник непослушания.

Карнавальность протеста спасала Украину от крайностей, на упрек: «Как вы в футбол играете, так вы и революцию делаете», — самые пламенные революционеры на Майдане обиженно откликались: «А футбол наш чем плох?» Триумф раз за разом откладывался, но и не становился трагедией никакой проигранный решающий матч, права сыграть который страна героически и чудом добивалась.

То, что происходит на Грушевского, для украинца — самый когнитивный диссонанс из всех, которые может пережить далекий от идеализма постсоветский человек. То, что было невозможным, оказалось неизбежным. Гуляющие на Майдане переместились на Грушевского сначала как зрители, потом как сочувствующие: а что делать? Некоторые, надев каски, стали подносить патроны — преодолевая брезгливость к гопоте, потому что это очень трудный выбор, между одной гопотой и другой, особенно если его обязательно надо делать.

Но для россиянина, для которого угарный дым от горящих покрышек — лишь долгожданное саморазоблачение украинского «нацизма», это все литературщина и пустые нюансы. Тому, для кого Майдан и Европа — форма предательства, черный дым на Грушевского — как фимиам. Потому что, выходит, куда с такими манерами в Европу?! Теперь с такими манерами — только к нам, на восток, в Таможенный союз и вековое братство, и тут и начинается подлинное саморазоблачение.

Логика деятельного патриотизма неумолима. Когда нашего соотечественника все-таки убедили в том, что на Майдан выходят не за печеньки и не по приказу НАТО, а в самом деле из желания уйти от нас, и уйти в Европу, соотечественник легко поверил, что Европа — зло, и это был подлинный цивилизационный сдвиг. То есть, конечно, мы и прежде знали, что Европа вот-вот рухнет под ударами кризиса, который мы, стоя на верном пути, легко пережили. Но до поры это знание от нас отскакивало, как в эпоху развитого социализма отскакивали решения очередного пленума ЦК. После Майдана это знание стало сокровенным и органичным: Европа — это геи, двойные стандарты, терроризм и обнищание масс. Душевный комфорт восстанавливался: украинцев становилось жаль, как неразумных детей, оставшихся без нашего присмотра. Но до конца все равно пасьянс не складывался. Чего-то не хватало.

Имперская тоска — явление глубоко психоаналитическое, хотя психоанализ на уровне коммуналки. Это ведь действительно не по-товарищески, это не в духе нашего вечно коммунального сообщества — искать лучшей жизни, бросив нас одних в нашем величии. Нам плохо, но в этой неизбывной слякоти было хорошим только одно: нас в ней было много, и потому было не так обидно.

И как же вовремя в конце концов повалил в Киеве черный дым!

И это очень важно, что именно в Киеве. Очень трудно было простить грузин. Больно было от вида дрейфующей, но вовремя остановленной Армении. Даже если двинется братская Белоруссия, страна, наверное, переживет.

Украина — раздражитель номер один. Вечный комплекс, на вечном полпути между востоком и западом. Вечный соперник, для которого даже это соперничество — не исторический выбор, как все для нас, а все тот же хеппенинг и Майдан, но за улыбкой — крепнущая уверенность в том, что они — не мы, хотя все так навязчиво похоже, и Киев — такой европейский город таких неевропейских лиц.

А теперь им отказал вкус. И все сошлось.

Хотя бы на время мы снова рядом. А насчет «вместе»… Это уже все равно не ждет.