Сюжеты · Общество

Модное место

Что символизирует «изгнание властями сундука»? Ничего

Что символизирует «изгнание властями сундука»? Ничего
Гигантский сундук стал героем недели. И захватил все внимание. Есть у него противники, а есть и ярые защитники — в Сети и те, и другие ведут агитацию. Зреет мысль направить петицию в Белый дом. А кто-то уже предложил основать секту «Священного Сундука». И почти нет тех, кто остался бы к нему равнодушным.
Гигантский сундук — стоило ему только стать запретным — оброс символами и неожиданными смыслами. (Хотя там всего лишь планировалось разместить благотворительную выставку сумок.) Сам по себе он стал культурным явлением, объектом исследования и причиной медийных склок.
Сначала широкая общественность, включая как депутатов-единороссов, так и либеральных журналистов, его появлением на Красной площади возмутилась. Все уже знают, что сундук — «символ безвкусицы и откатов», он «оскорбил память», «патриотические чувства» — и не где-то, а в «самом сакральном месте». Затем, когда удалить самострой потребовала сама администрации президента, общественность отыграла назад. И за сундук заступилась: «Ну сундук, ну на Красной площади». Напротив мавзолея, где труп. По соседству с Лобным местом, где обезглавливали. Там, где Газманов и Билан поют в честь переизбранных уважаемых руководителей.
И правда — как уж беззлобному сундуку переплюнуть тут всех в плане оскорбления чувств.
А что внутри?
Попасть внутрь запретного чемодана стоило мне 500 рублей. Точнее, эту сумму еще в полдень назвал охранник на объекте. И сказал приходить вечером в 18.00. «Когда стемнеет, и никому особо не говори, — уточнил полный человек в дутом пуховике с рацией. — И так уже полгорода в очереди сюда». «А что там есть-то?» — спросил я. «Да ничё, — сообщил полный охранник. — Ну столы, шкафы какие-то. А все равно все лезут, за пятихатку-то». Модное, значит, место, хорошо я попал. И цена отличная, сразу понял я, для прохода внутрь таинственного предмета.
— Приезжай срочно на Красную площадь, — сообщил я по телефону жене. — У меня тут для тебя будет невероятный сюрприз.
— Тоже прибьешь себя к брусчатке? — испугалась Ковальская.
— Так, — говорю. — Я раздобыл проходки в сундук Louis Vuitton.
— Но его же запретили, этот сундук, — сомневалась Ковальская. — Мы пойдем, а нас арестуют.
— Всех не арестуют. Там уже очередь таких, как мы.
— А что хоть там будет?
— Это не важно. Важно ощутить саму атмосферу, соприкоснуться, — говорю. — И за вход берут всего по пятьсот с человека.
— Но за пятьсот может быть и полная ерунда, сам знаешь.
— Пока не попадем, не узнаем, — говорю. — Но место, конечно, сакральное. Тут — Ленин, там — Путин. Лажи быть не может. И всего пятьсот рублей, надо идти…
— Это да, — согласилась Ковальская. — А когда-то мы с тобой на митинги ходили, помнишь? На досуге раздельным сбором мусора как волонтеры занимались. Смысл какой-то искали.
— Да ладно тебе, — говорю.
— А сейчас в какой-то гребаный чемодан направляемся, — не успокаивалась она.
— Да, в гребаный чемодан! — не выдержал теперь я. — Вот тебе новый смысл! Или мы идем к чемодану, или чемодан приходит за нами.
— Какая-то бессмыслица всюду, — вздохнула Ковальская. — Ладно, к восьми буду.
В чем-то она была, конечно, права. И ситуация абсурдна, и сам чемодан, внутри которого непонятно что, зато какая грандиозная шумиха снаружи, заслонившая было даже сводки с киевских майданов. Страна обсуждает чемодан. И вот мы уже сами стали частью этого бессмысленного чемоданного шоу.
Толпа уже выстроилась у ограждения. Подошли и мы с Ковальской — заблаговременно к 17.45. Вот группка китайских туристов с камерами. Вчера ходили, говорят, на выставку русских матрешек, а сегодня — в сундук. А вот группка модной молодежи, целит туда же. Еще подтягиваются какие-то приличные с виду люди. Но они-то чего?
— Мрачный чемодан символизирует глубокое уныние, повергшее общество, и как результат — всеобщие уезжантские настроения, — парень в шапке с помпоном объяснял свое виденье девушке в желтых ботинках.
— А что тогда символизирует «изгнание властями сундука»? — спросила девушка.
— Скорый возврат к выездным визам, — негромко сообщила Ковальская.
Неожиданное скопление народа привлекло даже полицейских. А вот опрос населения у сундука ведет японское телевидение. Через переводчика репортер допытывается до двойников Николая Второго и Сталина, традиционно фотографирующихся за деньги под козырьком Исторического музея.
— Конечно, такое святотатство терпеть нельзя, — негодует в камеру Николай Второй. — Вообще как допустили?! Туристы сегодня мимо нас проходят, абсолютно не реагируют!
— Все из-за него, к сожалению, в ущербе оказались, — заявил Сталин. — Виталий, Ленин наш, вообще переместился на Театральную.
А мы с Ковальской ждали сигнала. Я приготовил тысячу за двоих. Кто-то в толпе тоже закопошился с бумажниками. Духовно готовились прикоснуться к неведомому.
Но к 18.00 обстоятельства, вероятно, изменились. «Восемьсот рублей», — по-деловому сообщил нам охранник. «За что?!» — сказал я. «Как хотите. Желающих вагон», — пожал он плечами. «Давай откажемся, пока не поздно», — предложила Ковальская. «Поздно», — говорю. ...И нас уже повели к одной из дверей. Внутри шли какие-то работы, охранник сообщил, что далеко заходить нельзя, фотографировать тоже. По большому недостроенному ангару сновали рабочие. И никаких роскошеств, никаких извращений, способных унизить и оскорбить. А через пару минут, как мы зашли, и вовсе отрубился свет. «Ну, — виновато спросил я в темноте Ковальскую, — чувствуешь что-нибудь?» «Да. Неведомые кидалово и разочарование», — сказала жена.