Священник с человеческим лицом

Нет-нет, «священник с человеческим лицом» — это не только про автора книги, отца Алексея Уминского. Хотя и про него, разумеется, тоже. Но прежде всего о множестве служителей ругмя ругаемой Православной церкви, о которых знать не знают, ведать не ведают наши прогрессивные сограждане. И главное, что слушать не хотят. Отчасти это объяснимо — и не их вина; включишь политический ящик, непременно попадешь на злобного монаха, который «жжот» сердца напалмом, а перещелкнешь на какое-нибудь православное ТВ, и тебе предъявят вялого отца-протоиерея, давным-давно уставшего от жизни. Хоть плюнуть да бежать; слушать их со стороны никто не станет. Но при этом есть и собственная лень, и хипстерское самодовольное равнодушие: мы не желаем знать, на чем стоит настоящая Церковь, как строится реальная жизнь прихода и что происходит в далеких епархиях, потому что нам заранее известно: там сплошная темнота и дикость. Разве что какой-нибудь политизированный батюшка пойдет наперерез церковному начальству и прославит мировую демократию; такого мы, пожалуй, что послушаем. Но только пусть ругается как следует; нам ведь сложность не нужна — нам нужна определенность. Как нужна она церковному митрополитбюро. Только одним подавай обличение проклятых либералов, а другим — тупых попов. Обмен партийными сигналами давно уже стал главным способом общения внутри любой среды, что левой, что правой.

А между тем в Церкви, как и положено любой подвижной институции, происходит сегодня разное. И то ужасное, что на виду. И то прекрасное, что никому не интересно. Просто по эту сторону церковной ограды почти некому слушать, а по ту — практически некому говорить. Отец Алексей Уминский — один из тех немногих батюшек, кто не хочет быть профессиональным разоблачителем, но и не станет прятаться от правды. Кто мыслит критически, а любит сердечно. Может быть, поэтому ему и доверяют современные интеллигенты. Хотя он ничего в своей заведомо сложной позиции не спрямляет, не упрощает и не политизирует разговор, лишь бы понравиться вольной аудитории.

Вот его книга, сделанная вместе с журналистом и писателем Этери Чаландзия. О чем она? О том, как разговаривают человек и Бог. О том, как пробивается искусство к духовным основам. О том, как поклонение святым может превращаться в полуязыческие культы. О том, что искали в вере бандиты. О том, как можно довести священника до смертного греха самоубийства. О том, как нужно было поступить церковному народу в истории с пуссями. И снова о том, как говорить с Богом, оставаясь человеком и не теряя чувства свободы. Вся чересполосица тем, весь веер размышлений замкнуты на одну сквозную идею, точнее — на две. Церковь не партия, а семья, в ней главное — любовь, а не идеология. И — в центре всего пребывает Христос. Все остальное — постольку поскольку.

Если твердо стоять на этом фундаменте, все окажется нестрашным и второстепенным. Быть ли монархистом или демократом, отечестволюбивым консерватором или устремленным в мир космополитом, принимать современное искусство или отвергать его — личный выбор каждого, никак не связанный с основой веры. Единственное, что запрещено в такой системе взглядов, — это чувство ужаса. Ужаса перед современностью, перед сомнением во вчерашних доктринах, перед начальником или собственной средой; боязни лично отвечать за собственный выбор и смотреть на жизнь открытыми глазами. Если такого страха нет, то запросто можно поговорить и с теми, кто не очень жалует «всех этих клерикалов». Не подлаживаясь под них, не жертвуя ничем в своей позиции, но и не цедя сквозь зубы: «А это вам еще зачем?» Об исповеди и причастии, о смысле венчания и священническом долге, о послушании и мере человеческой свободы. Обо всем, про что прогрессивный читатель и хотел бы спросить, да практически некого.

В итоге над главной современной пропастью, между образованным сословием дееспособных горожан и таинственным миром церковной общины, возникает мост. Не то чтобы слишком прочный и фундаментальный, скорее понтонный, годящийся на время паводка, но ведь другой сейчас и невозможен. И первым по этому зыбкому мосту, как и положено пастырю доброму, идет — навстречу нам — священник. С полным доверием и тихим бесстрашием.

Глупо было бы не сделать ответный шаг ему навстречу.