Доктор Стокман завершает и проигрывает

Здесь ведет мастер-класс сценографов «Смерть в Венеции» легендарная швейцарская художница Анна Фиброк. В палаццо Джустиниан над Большим каналом, штаб-квартире биеннале, испанец Давид Эспиноза сосредоточенно показывает двадцати зрителям спектакль «Мое великое творение»: серый пластиковый чемодан, положенный навзничь, весьма убедительно играет роль бетонного транспортного вокзала-ангара, какими забита вся Европа.

Из ангара истекает толпа офис-менеджеров, почтенных старцев, мусульманских пар, девушек в мини-юбках, пожарных и полицейских, детей в матросках и Ангелов Смерти: классическая европейская привокзальная толпа. Кукольные притчи ярко раскрашенных пластмассовых фигурок Эспинозы просты: свадебный рис засыпает нарядные фигурки новобрачных, пока возлюбленная пара не погибает под ним, ребенок движется по пляжу, как пешка по шахматной доске, — пока не приближается к пропасти. Милая игра… впрочем, палаццо Джустиниан видело и другие игры в бисер: именно здесь в 1859-м создал второй акт «Тристана и Изольды» Вагнер, здесь жил и писал Марсель Пруст. Но формы культуры меняются…

Что и призвана доказать всею силою убеждения Венецианская биеннале.

Спектакли лауреатов шли в Венецианском Арсенале. Комплекс верфей Венецианской республики, воспетый в дантовском «Аду», крупнейший «завод» средневековой Европы, первый образец конвейерного производства — Арсенал и в XX веке оказался передовым предприятием. И в числе первых отдал свои краснокирпичные корпуса и каналы modern art.

«Год Рикардо» Ангелики Лидделл — авторская вариация «Ричарда III». Драматург, режиссер и актриса — Лидделл наделена нервной, темной, густой, неоспоримой энергией. Ее Ричард в женском обличье, тяжело болеющий собой в захламленной мансарде, — источает и внушает страх. Шекспировский текст мешается с рассуждениями о Гитлере и Ленине, об экономическом кризисе и хип-хопе. Тело обнажается. Физиологические функции отправляются бестрепетно, в полубреду. Это не шокирует, не работает на сцене, не задевает — оставляет лишь чувство вязкого ужаса бытия.

Перформансы Ангелики Лидделл с 2011 г. идут с успехом на Берлинском, Венском, Авиньонском, Парижском осеннем фестивалях. Руки, взрезанные бритвой, яркая фольга уличных копеечных игрушек, ужасные рассказы о детском опыте, физиологические провокации, рассуждения о трагедии Белграда и сходстве острова Питера Пэна и острова Утойя, где Андерс Брейвик расстрелял 69 душ, — смешаны в ее спектаклях с сильной темной харизмой и болью.

И как ни относиться к театру Лидделл, эта хрупкая женщина — знак эпохи.

Получасовая премьера Ромео Кастеллуччи Natura e origine della mente — аллегория Апокалипсиса. И может быть, — Второго пришествия (коим Апокалипсис и завершится). В цех Арсенала (отягощенный, опять же, адскими образами со времен Данте) — зрители протискивались по одному, через узкую щель в виде человеческого силуэта — аки сквозь игольное ушко в Царствие Небесное (но тут уж, скорее, в Чистилище).

Под потолочной балкой все полчаса неподвижно висел на вытянутой руке бледный мальчик в джинсах и черной рубахе (видимо, символизируя страшно сказать Кого). Трюк вполне венецианский, достойный Труффальдино: рука была муляжная, она и служила страховкой актеру. Но что бы ни происходило внизу, где пели, плакали и погибали «люди в белых одеждах», медленно уходя в ту же человекообразную щель, сплетаясь за нею в композиции обнаженных тел, напоминающие об адских котлах и печах Освенцима, — взгляд зрителя был прикован к потолочной балке. К страданию человека. К символу Того, кто (по Кастеллуччи) навеки остался с нами, в цехах Ада.

«Приглушенное красное» Ги Кассирса (Бельгия) и «Риттер, Дене, Фосс» Кристиана Люпы (Польша) вернули фестиваль-2013 от перформанса к театру. Ги Кассирс — лидер крупнейшего в Бельгии театра Toneelhuis, лауреат европейской премии «Новая театральная реальность» (2009), постановщик «Кольца Нибелунгов» в Ла Скала (дирижер — Даниэль Баренбойм). «Приглушенное красное» — моноспектакль седого, полного душевной значительности актера Дирка Руфтхуфта по повести Йеруна Брауверса. Автор написал ее в начале 1980-х, в первые дни после смерти матери. В сюжете — 1943 год. Японский концлагерь в Джакарте, куда заключены семьи голландских «колонизаторов». В том числе трехлетний Брауверс, его сестра, умирающая бабушка — и мать, опора семьи.

Критики сравнивали повесть с «плачем, одой, молитвой». Ледяная цивилизованная сдержанность седого сына, подчеркнутая синим мерцанием мониторов, — медленно тает под напором горя и памяти. Синий холод сменяется алым мерцанием родства, пограничного опыта, испытания на пределе сил.

Среди бесконечных литературных и сценических экзерсисов благополучных лет на тему «Враги человека — домашние его» история матери и детей в концлагере 1943-го кажется глотком кислорода: она подлинна. И соприродна человеку выплавленная в аду любовь.

В ноябре спектакль Ги Кассирса пройдет в Москве, на фестивале «Сезон Станиславского».

«Риттер, Дене, Фосс» Кристиана Люпы — давняя премьера. В контексте биеннале и вовсе казалась памятником эпохе абсолютного профессионализма актеров, сценографов, режиссеров. Пьеса Томаса Бернхарда 1984 года названа именами актеров Бургтеатра, для которых написана. Но, видимо, Петр Скиба не уступает Герту Фоссу в роли гениального и больного философа Людвига (отчасти прототип его — Людвиг Витгенштейн). Брат и две сестры заперлись в венском фамильном особняке. Семейные портреты, ветшающий интерьер ар-деко, достойный Венского MAK, легендарного музея дизайна, — давят на них чопорным величием династии сталепромышленников. Людвиг, последний в роду, крушит фарфор, отказывается от визита к доктору Фрейду, рассуждает о духе ХХ века, о реставрации Габсбургов в союзе с рейхом, о будущем Европы. С параноидальной яростью выясняет отношения с сестрами и с тенями предков. Далеко за сценой, за окнами задраенной гостиной, то гремит колонна танков, то идут с песней штурмовики. Будущее, которого не видят три интеллектуала (к слову — потомки крещеных евреев), войдет в дом само.

Венецианский фестиваль закрылся спектаклем Томаса Остермайера «Враг народа» (2012). Одна из лучших премьер его Schaubuehne — продолжение «Норы» (этот спектакль Остермайера шел в Москве, на фестивале NET-2005) и других ибсеновских постановок берлинского режиссера. Фактура осовременена: черные стены гостиной доктора Стокмана исписаны мелом во время мозговых штурмов. Прогрессивные журналисты самозабвенно стучат по ударным и наигрывают на электрогитаре. Но конфликт тот же, старый: промышленные стоки отравляют воды курорта. Курорт — основа экономики городка. Доктор Стокман своими «анализами воды» ставит под удар общее процветание. Старший брат — лощеный мэр города — вступает с ним в схватку.

Станиславский играл мятежного доктора героем в крахмальных манжетах. Штефан Штерн, доктор Стокман у Остермайера, — совсем не герой. Мягкий, бледный человек в старой кожанке и в комнату не может войти, не стукнувшись о косяк. Он не приспособлен к жестоким клинчам… но должен же кто-то говорить правду. И больше — некому.

Знаменитая речь Стокмана о том, что страшнее всего «сплоченное большинство» и его лживые иллюзии, — превращается в политический диспут с публикой. Ибсен отброшен: в спектакле Остермайера говорят о близком конце цивилизации, об экономике «биржевых пузырей». Половина речи — из книги Невидимого комитета «Грядущее восстание» (2007), которая разошлась по Европе и во Франции была определена властями как «настольная книга террориста». (А в России издана «Ультракультурой» — но прошла незамеченной.)

Во всех городах, где гастролирует «Враг народа» Остермайера, от Мельбурна до Венеции, — «доктор Стокман эпохи Occupy Wall Street» вовлекает в дискуссию зал. Зал, натурально, со многим согласен.

Из-за кулис летят бомбы с краской, со свистом разрываясь на ошеломленном лице правдолюбца. Заплеванный, измазанный — Стокман-2013 без сил сидит возле рампы с банкой пива. Один из лидеров театрального авангарда Европы, Томас Остермайер всегда отличался редким здравым смыслом и охранительным консерватизмом европейца, не желающего «заката Европы».

Именно поэтому его тревога кажется особо весомой. Но у «Врага народа» — открытый финал…