Необъяснимая легкость бытия

До вручения премии Кандинского за лучший проект 2013 года в области актуального искусства Влад Мамышев-Монро не дожил. Собственно, никакой он мне не Влад, а Владислав Юрьевич, утонувший в бассейне глубиной меньше метра на Бали в возрасте 43 лет. Лично мне остается горевать о смерти славного веселого человека и несостоявшемся знакомстве, российскому же и мировому арт-пространству — об утрате самого, может быть, талантливого фрика.

Несмотря, впрочем, на свою нелепую, дикую какую-то гибель (которую поначалу все без исключения друзья считали очередным «приколом» Владика), Мамышев-Монро поборется за «Кандинского-13». Его фотопроект-сказка «Без названия. Помятай про газ» рассматривается в главной номинации и, говорят, имеет все шансы.

Спасение из тюрьмы Юлии Тимошенко совместными усилиями Путина и Медведева с помощью передачи ей напильника в буханке хлеба — история уже не только известная, но, можно сказать, прославленная. Журнал «Артхроника» с фотографией Монро с косицей поперек темени на обложке и его же бонусным портретом в гриме Путина внутри в виде сложенного постера, который рекомендовано разгладить утюгом и повесить на стенку, — не залежался.

Весь Влад Мамышев, как из «Шинели», вышел из комедии дель арте. К своему лицу он относился, как к чистому холсту. Его страсть к перевоплощениям проросла, я думаю, из детского желания вобрать в себя мир и играть в него до бесконечности. Художник Герман Виноградов назвал Монро «порхающей райской птицей». Клубная, художественная тусовка 90-х обожала его. Двадцать лет — накануне и в начале миллениума — Влад был для российской арт-среды сверкающим анфан терриблем, которому прощалось все. Его бесконечные выходки вызывали только смех и восторг. Кому, кроме Мамышева, простили бы появление в Берлине в образе Гитлера? А этот — ничего, гулял себе по городу, веселил публику. Можно, конечно, спросить: зачем? Сам-то Влад рассказывал множество небылиц как о себе, так и об отношениях со своими персонажами, поскольку язык у него был подвешен под правильным углом. Типа перевоплощаясь, постигает душу «оригинала» в поисках кратчайшего пути к сердцам зрителей. Может, и так. А может, просто — провокационный художественный жест, перформанс в чистом виде, травестирование — в данном случае — абсолютного зла. Карнавалы любят играть со смертью — как бы снимая пафос губительного начала.

В 1999 году после знаменитой выставки в Якут-галерее центр Москвы был увешан огромными баннерами Монро во всех его прикидах. Лужков, проезжая на работу мимо поясного портрета Гитлера, целых три дня, как хармсовский Семен Семеныч, считал его оптическим обманом. И только на третий день, опомнившись, приказал безобразие снять.

По версии Мамышева, два его полярных героя — любимая с детства Мэрилин и жуткий Адольф (вообще говоря, довольно непостижимо явление одного человека в двух таких образах; обратите внимание, например, что творится с его глазами) — это трансформации родителей. Очень красивая мама и очень жестокий папа. «Отец бросил меня в 12 лет. Мы жили в деревне. Папа прекрасно знал немецкий язык. Он переодевался в фашистскую форму и страшно кричал по-немецки на крестьян, косивших траву, доводил их до истерики…» Какая деревня? Мамышев, как широко известно, родился в Ленинграде и жил там, пока не уехал на Бали — в рай во всех смыслах.

Мэрилин Монро — и вот это как раз правда — прославила Влада еще в детстве. Владик Мамышев взял в библиотеке журнал и вырезал из него фотографию великой Милашки. Об этом недостойном пионера поступке сообщили в какой-то ленинградской газете. Обе вырезки — и Мэрилин, и заметку Влад хранил и с гордостью показывал друзьям.

Эпос про армейскую службу на Байконуре заслуживает отдельной фрески (как он сбежал туда от любимой мамы-партработника, как общался с космосом и пр.). И, конечно же, у ворот в космический беспредел состоялась очередная встреча с Мэрилин Монро. Срочную службу Мамышев проходил художником. Там, в детском клубе космодрома, боец, воодушевленный астральными сигналами, впервые примерил на себя боевую раскраску американской иконы. Позвал дружка-фотографа. Короче, оттянулись по полной. Через несколько дней замполит нашел фотографии у него на столе (в детском, повторяю, клубе). «Это что за б…?!» «Это не б…, — ответил в духе Швейка Мамышев. — Это я». Так Мамышев получил прозвище Монро и попал ненадолго в психушку, где ему тоже очень понравилось.

Швейк вспомнился понятно почему. В тему свободы. Есть такие люди: где бы ни жили, в какие бы обстоятельства ни попадали — они формируют вокруг себя территорию свободы. Я думаю, что Влада так любили все, с кем он пересекался, кроме всего прочего (праздник, веселье, карнавал) еще и потому, что он был совершенно свободным человеком. Жил как хотел и делал в этой жизни что хотел.

Между прочим, если оценивать «райскую птицу» с позиций так называемого «нормального человека» — растленный цветник Оскара Уайльда отдыхает.

Кощунствовал. Мало что в образе Христа являлся народу. Так еще крестил свою собачку Броню, названную в честь любимой модели художника Александра Петлюры (тоже наш человек) пани Брони, да и врал повсеместно, что сожительствует с ней по большой любви (не с пани, а с собачкой). Вообще врал упоенно. С горя, что не выпускают за границу, едва не спился в хлам, был спасен женщиной (на которой временно женился). По-хозяйски жил в хоромах Березовского, запущенный туда сердечной подружкой, дочерью БАБа Лизой (хату папа с дочкой не любили, а Влад полюбил и тщеславно принимал там иностранных журналистов, выдавая за свою). Квартирку вскоре маленько пожег, уснув с интересной папироской. Сон и вызванный им пожар вспоминал с удовольствием, поскольку в грезах открыл новый мир гармонии.

Но есть, согласитесь, во всех этих художествах какое-то необъяснимое обаяние. И даже, пожалуй, что объяснимое. Легкость бытия. Для кого-то, может, и невыносимая. А мне нравится. Кстати, многолетний невыездной статус так мучил Влада не оттого ведь, что за границу прям вот до смерти хотелось. Он и здесь зажигал неплохо. Но ограничение свободы — это да. Это серьезно. Зарубежный паспорт Мамышев получил, наверное, последним в России — шесть лет назад. И сразу уехал на Бали, где и стал жить-поживать, свободный от всего и всех, «царапая» для небольших деньжат свои картинки.

Гражданин мира. Никакой, конечно, не борец или там правозащитник (хотя подписывал письма против Путина и участвовал во всяких нелояльных акциях типа выставки «Осторожно, религия!»). Фрик, перформер, абсолютный художник, артист. Его свобода была не политикой, а эстетикой. Ну и физиологией — как для Швейка.

Монро действительно входил в отношения со своими персонажами, впрочем, тоже сугубо эстетические. Аллу Пугачеву называл Антихристом («я видел ее без грима, это страшно!»). Симпатизировал бен Ладену («до чего красивое, породистое лицо»). Был в диком восторге от Матвиенко («роскошная женщина, сногсшибательное платье с пауком из стразов от Сваровски!»). Свою вторую после Мэрилин любовь — Любовь Орлову вообще препарировал как лягушку, выкрав для этого документы и снимки из семейного архива, чтобы изучить предмет поглубже. Правда, потом вернул. Хотя и не все. Самый знаменитый его проект «Волга-Волга» (премия Кандинского 2007 года), где Монро «играет» Орлову (легкий сдвиг по фазе никому не повредит) путем компьютерного впечатывания его загримированной головы на место головы актрисы, исполнения им ее песен и уже в полный рост в финале на фоне пингвинов — арткритика справедливо считает концептуальным разрушением стереотипов. Однако для подвижной органики Мамышева это слияние не прошло, по-моему, бесследно. Влад Монро стал ощущать себя как бы создателем Орловой, ставшей на время его альтер эго. Его пугало и одновременно до безумия интриговало, что звезда «Красного Голливуда» была маниакально помешана на своей молодости и носила чин полковника КГБ. Мне кажется, там было что-то от Франкенштейна…

Потом настала очередь Путина. В нового героя Монро внедрился так, что «шарахался от зеркала». Но и эти его визуальные издевательства лежали вдали от политического поля. Титульной метафорой, например, Чаплина в «Великом диктаторе» было жонглирование земным шаром. Главная фишка Монро во всех его ролях — именно примерка на себя психофизики персонажа. Понять и — нет, не простить, боже сохрани, кто он такой, чтоб прощать, — а ПОКАЗАТЬ. Сделать общим достоянием. Желательно — смешным. Даже с Гамлетом Влад Мамышев сыграл в свою игру. Спектакль политтеатра «Полоний», где имя персонажа обретает зловещий смысл элемента таблицы Менделеева, был последней шуткой Монро. Черной — но по обыкновению красивой и смешной.

Думаю, потому и отказался он от предложения участвовать в порнографическом изображении Навального и других оппозиционных лидеров. Некрасиво и не смешно. А еще раньше так сокрушался по поводу дрейфа Бугаева «Африки» в сторону Кремля. Заметьте, не осуждал бывшего товарища, а просто грустил. Оттого что тот перестал играть в смешные, веселые игры свободных людей — ведь там, под сенью кремлевской стены, не одобряют юмора. Шестого чувства, которое для некоторых поглавнее остальных пяти.