Доктор Дымов выпал из гнезда

Новый спектакль «Ленкома» и Марка Захарова «Небесные странники» — декоративный, резкий, размашистый, даже вызывающий — микст «Птиц» Аристофана и трех новелл Чехова: «Попрыгунья», «Хористка», «Черный монах». Зрительно сюжет сдвинут к Серебряному веку, в зрелые девятисотые. А по внутренним интонациям спектакля, по горечи его оценок и выводов, — как бы не в нулевые.

Художник-постановщик Алексей Кондратьев создал лаконичную, отлично работающую декорацию: сцена исчерчена зигзагами брусьев из свежего дерева, подчеркнутых синим и зеленым неоном. Траектории странствий птиц Аристофана легко переходят в ветви и стволы сада, в котором приват-доценту Коврину (впрочем, у Марка Захарова его заменит доктор Дымов) явится Черный Монах. В блеске сине-черно-золотого оперения является Царь-Удод из античной комедии, напоминая всей пластикой модные в 1900-х барельефы в «египетском стиле». Хореограф Сергей Грицай — второй постановщик спектакля: пластика встревоженной стаи птиц, которым в родных Афинах «не нравится все», — исключительно важна для «Небесных странников».

Тем более что в «чеховских» сценах спектакля птицы обернутся лощеными молодыми людьми — богемой, креативным классом 1900-х, гостями нервической и восторженной Ольги Ивановны Дымовой, чеховской Попрыгуньи. Их щебет, свист и цоканье об искусстве, искусстве, искусстве, о политике, о путях России — составят фон спектакля. Щебет легко рассеется в притемненном пространстве сцены.

Марк Захаров в кратком эссе, объясняющем спектакль, подчеркнет родство этих созданий не только с античной комедией, но и с всепожирающими «Птицами» Хичкока.

Александра Захарова играет Ольгу Ивановну Дымову (невеликую умницу, судя по простому и точному диагнозу А.П. Чехова) — хриплой, бурной, восторженной, смятенной. Ее преданность искусству, искусству, искусству и лично художнику Рябовскому (Виктор Раков), пошловато-лощеному арбитру вкусов процветающей купеческой Москвы, — сомнению не подлежит. (Любопытно, что «Птицы» в человеческом обличье составляют в «Небесных странниках» свиту — чтобы не сказать, стаю — Рябовского.) На взволнованном птичьем дворе совершенно не виден настоящий герой пронзительно-точной новеллы: доктор Дымов.

Александр Балуев (это первая роль известного актера в «Ленкоме») в спектакле запоминается более всего. Его Дымов — статуарный (среди нервной, изощренно-бурной пластики прочих персонажей), молчаливый, почти конфузливо склоняющий тяжелую голову мыслителя. Органически брезгующий «высоким штилем» и цветущей пошлостью гостиной Ольги Ивановны. Придавленный тяжелым трудом и внутренней печалью лишнего, ненужного, нелюбимого человека. Яркий гротеск «Ленкома» очень далек по стилю от гравюрно-точной чеховской прозы. Но главный мотив сохранен: единственный человек, на плечах которого держатся дом и дело, — не интересен и не нужен, незаметен на фоне высокопарного Рябовского и его свиты. Герои спектакля старше чеховских персонажей: этот Дымов выглядит не титулярным, а статским советником. Ну что ж: тем крепче настоялась его внутренняя горечь ненужности в стае ликующих, праздно болтающих… Не десять лет она настаивалась — а тридцать.

И уж конечно: не дифтеритные пленки сгубили доктора. От этой самой горечи он и задохнулся. В России такое случается…

В финале Ольга Ивановна, ясное дело, прозревает. Тоска и раскаяние героини Александры Захаровой острее, чем чувства чеховской Попрыгуньи (Антон Павлович все-таки прописал их с дьявольски амбивалентной усмешкой). Дымовы воссоединятся в лучшем мире. «Небесные странники», поставленные в канун 80-летия режиссера, останутся одним из самых горьких спектаклей Марка Захарова.