Дмитрий Травин , руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета
Фото: «Новая газета»
На первый взгляд кажется, будто в сравнении с началом 1990-х, когда протест смёл тоталитарный режим, демократия добилась немногого. Однако на самом деле нынешнее движение обладает важным, хотя и неочевидным достоинством, которое обязательно рано или поздно проявится осознанный поиск и выбор демократии как ценности
За год, минувший с момента протестного бума, прошли и эйфория первых удач, и боль несбывшихся ожиданий. Что же осталось?
На первый взгляд кажется, будто в сравнении с началом 1990-х, когда протест смёл тоталитарный режим, — демократия добилась немногого. Однако на самом деле нынешнее движение обладает важным, хотя и неочевидным достоинством, которое обязательно рано или поздно проявится.
Процесс конца 1980-х не был борьбой за демократию. Он состоял из трех элементов, которые четверть века спустя нелегко отделить друг от друга.
**Первое.** За демократию мы не боролись. Ее нам «спустил сверху» Горбачёв, которому требовалось каким-то образом выйти из-под контроля консервативной партийной верхушки. Родив «демократический» съезд народных избранников, он получил возможность политического маневра и поднял свой личный статус.
**Второе.** Боролись мы против партократов, стремясь на их место поставить своих парней. Именно это в конечном счете привело к власти Ельцина. А ведь борьба против врагов — это совсем не то же самое, что борьба за новые ценности.
**Третье.** Причиной борьбы было стремление к полным прилавкам. И свой парень был тот, на кого в этой связи возлагалась надежда. Где он возьмет товары, каждый понимал по-своему: то ли у номенклатуры отнимет, то ли реформу проведет. Но в любом случае общество предъявляло спрос на товары, а не на ценности.
И в этой связи резко возрастает значение того, что ныне, при полных прилавках, на площадь выходят не сирые с убогими, а те, кому хорошо живется. Здесь налицо спрос на новые ценности, а не на «своего парня», который экспроприирует экспроприаторов, изнасилует силовиков и отоварит своих товарок.
Такая схема развития вполне вписывается в теорию модернизации.
Если отбросить частности, все развитые страны модернизировались примерно подобным образом.
Впрочем, пару слов о «частностях» сказать нужно. О том, например, почему демократия сформировалась в Восточной Европе.
Менталитет там у них иной? Культура иная — свободолюбивая? Навряд ли. Поляки, чехи или венгры хотели того же, что и мы, — той экономики, которая кормит. При этом та экономика, что предлагает пушки вместо масла, представлялась им навязанной извне. Со стороны «старшего брата». А потому возможность обрести масло в совокупности с колбасой, автомобилем, квартирой и поездкой на отдых во Францию — тесно увязывалась с принадлежностью к Европе. И, значит, хочешь не хочешь приходилось играть по европейским правилам, которые включают постепенное продвижение к демократии.
Тем более что эти народы до попадания в «младшие братья» уже Европе принадлежали. Они проходили свой исторический путь с Австрией или Германией, заимствовали фритредерские подходы из Англии, а идеи свободы, равенства, братства — из Франции. Да и сама Европа теперь рассматривала поляков, чехов или венгров как своих младших, заблудших братьев, которым надо помочь вернуться на путь истинный. В том числе с помощью изрядных финансовых вливаний.
Таким образом, в силу ряда конкретных обстоятельств путь Восточной Европы к демократии был проще, чем у России. А по простому пути идти можно быстрее.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»