Высшее образование довели до беды. В вузах посчитали баллы ЕГЭ, доходы от научной работы на одного преподавателя, процент обучающихся иностранцев, доходы вуза из всех источников и число квадратных метров на одного студента. Этих абсурдных пяти критериев эффективности-неизвестно-чего хватило, чтобы нанести репутационный удар четверти государственных российских вузов, поместив их в список неэффективных.

Главный менеджер образования — министр Дмитрий Ливанов следом еще и лягнул профессуру. Он, учредитель-работодатель, попрекнул ее низкими зарплатами: те, кто получает 20—30 тысяч, — это а) преподаватели невысокого уровня; б) преподаватели, которые подрабатывают в нескольких вузах; в) преподаватели, которые перекладывают часть расходов по своему содержанию на студентов… И заключил: вузы, где такие преподаватели есть, не могут называться эффективно работающими.

Кто не возмутится такой глупостью?

На сайте change.org появилась Петиция к Министерству образования и науки с требованием сделать публичными процедуры оценки эффективности государственных вузов. К 22 ноября ее подписали 3000 человек.

Ответом на Петицию можно считать публичное голосование Межведомственной комиссии по судьбе вузов, получивших черную метку. Открытое голосование за то, в какую категорию из четырех включить вуз, проходило под строгим взглядом министра: «Что обсуждать, надо двигаться вперед». На официальном сайте Минобра — протокол заседания комиссии по неэффективным вузам. Даже член межведомственной комиссии, депутат Госдумы А. Хинштейн не выдержал: «Если мы в роли массовки, вы нам скажите», — обратился он к министру. А депутат Алена Аршинова пыталась перекричать министра: «Здесь не место для дискуссий, здесь межведомственная комиссия! Министерство образования общается с межведомственной группой как со школьниками». Но министр гнул свою линию: «Мы уже все обсудили, надо голосовать».

Показательно, что «дискутировать» пытались лишь депутаты. Остальные в комиссии — зависимые люди. Семь сотрудников Министерства образования, два ректора — Садовничий и Кропачев, 18 представителей других министерств, имеющих свои вузы.

Еще одна точка кипения — сайт freeuni.ru Инициативной группы Ассоциации преподавателей высшей школы «Свободный университет». Здесь появилось «Открытое письмо несуществующему сообществу преподавателей». Подписавшие констатируют вопиющую некомпетентность министра. Преподаватели рассказывают о своих зарплатах, они куда ниже, чем те 20—30 тыс., которые министр назвал позором. (Чьим?) «Некомпетентность, недееспособность и сребролюбие чиновничьей бюрократии выявились слишком очевидно и лишили их нашего доверия», — пишут преподаватели. Сбор подписей под письмом идет на Полит.ру. Их сотни.

Вот два основных мнения с сайтов, где собираются подписи преподавателей: «Olga: «Ливанов после этого скандала должен уйти в отставку». И «Nurgush: «Внушает надежду то, что в России еще осталось изрядное количество людей с достоинством. Дело за малым — объединиться!»

Какой есть способ действенного профессионального разговора? Мнение многих, что это — чрезвычайный съезд работников образования.

Анна Архангельская, доцент филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, член ученого совета

Реформу образования обсуждают уже давно. Сначала критиковали В.М. Филиппова, подписавшего Болонскую конвенцию в 2003-м, потом ругали А.А. Фурсенко, который окончательно перевел российские вузы (за ничтожно малыми исключениями) на двухступенчатую систему «бакалавр — магистр» в 2011-м, теперь все изумлены потрясающими заявлениями Д.В. Ливанова то о неэффективных вузах, в число которых загадочным образом вошли РГГУ, МАРХИ, Литинститут, МПГУ, то о педагогах невысокого уровня, соглашающихся работать за 20—30 тысяч рублей.

На определенном этапе чаша терпения не может не переполниться. Наше заявление — результат осознания того, что дальше невозможно обсуждать проблему исключительно в профессиональном сообществе, невозможно бороться с отдельными, особенно дикими проявлениями реформы — на совещаниях в верхах или в сетевых дискуссиях — поодиночке. Надо, наконец, громко и максимально широко заявить — и об этом сказано в тексте — «о неприятии политики разгрома российского гуманитарного образования, которую проводит Министерство образования». Именно поэтому письмо было размещено на официальном сайте филологического факультета МГУ, откуда в считаные часы разошлось по всей стране и, как сообщают нам коллеги, за ее рубежами. Не потому, что больше нельзя молчать: профессиональное сообщество, школьное и вузовское, отнюдь не молчало все это время, — а потому, что осталось не так много времени на то, чтобы быть наконец-то услышанными. Может быть, его не осталось вовсе.

Констатация катастрофы — призыв задуматься над тем, что еще можно сделать, чтобы исправить положение. Единственным выходом в сложившейся ситуации может стать профессиональная экспертиза сделанного и его последствий.

Необходимо дать себе отчет в том, что реформы должны базироваться на результатах всестороннего аналитического исследования текущей ситуации с расчетом вероятности последствий тех или иных действий на некоторое время вперед. Надо помнить, что образование — это процесс, в который вовлечено большое количество заинтересованных лиц: педагоги, учащиеся, их родители, работодатели, поэтому категорически необходимо широкое участие всех этих сторон в обсуждении перспектив развития российского образования. Не уверена, что будет правильно выбирать в итоге единственную магистральную линию: печальный опыт «руководящей и направляющей» большинству из нас еще памятен. Очевидно, что преобразования необходимы, вероятно, стоит предоставить возможность осуществлять их вариативно. У нас нет времени? Но хорошо бы все же иметь в виду, что последствия катастрофических ошибок будут сказываться гораздо дольше — дай бог, чтобы не несколько поколений…

Образование — это не продажа потребителю услуги. Отсутствие в обществе гуманитарной культуры, сполна проявляющееся уже сегодня — в безграмотных рекламных плакатах, в утрате культуры чтения, в популярности псевдонаучных телепередач и т. д., — чревато гуманитарной катастрофой, последствия которой не замедлят сказаться и в экономике, и в сфере технологий, и в политике.

И тогда окажется, что то, о чем мы кричим сейчас, — это еще белая полоса.

Но будет уже поздно…

Виктор ЖИВОВ, доктор филологических наук, профессор Отделения славянских языков и литератур Калифорнийского университета в Беркли, заместитель директора Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН

Реформа гуманитарного образования, которую проводит Министерство образования, удручающая. Удручающая прежде всего по полному пренебрежению к гуманитарным ценностям. Они не понимают, что это такое, не понимают, что без гуманитарного образования, и прежде всего филологического, получат «немой» народ. Народ, который не умеет выражать свои мысли, не умеет говорить и, в общем, не умеет думать. Это плохо совместимо с заявленными целями модернизации страны. Образовательные стандарты, которые вводит министерство, ужасны. Я познакомился с господином Кондаковым, директором издательства «Просвещение», который изобретает эти стандарты. Он не умеет даже писать по-русски. Как он может придумывать стандарты образования по русскому языку и литературе? Самое ужасное – это засилье чиновников, которые реального дела делать не умеют, а делают свое чиновничье дело, порождают бессмысленные бумаги и, что еще хуже, требуют от реально работающих людей включаться в их бессмысленную деятельность и подчиняться их бессмысленным требованиям. Первое, что нужно сделать, — это хоть наполовину сократить чиновничий аппарат. Письмо ученого совета филологического факультета в части критики министерских реформ мне кажется справедливым. А в части того, к чему оно призывает, мне кажется почти столь же удручающим, как и предложения чиновников. Несколько раз в письме поминается замечательное советское гуманитарное образование, которое мы, на свою беду, утрачиваем.

Как известно всякому здравомыслящему человеку, никакого замечательного советского гуманитарного образования не было. Филологический факультет по сей день консервирует скверные советские традиции. Там работает много мало кому известных ученых, поддерживающих традицию советского образования со всем его марксизмом. Теперь от внешнего марксизма избавились, но внутренняя систематика, скажем, литературы продолжает оставаться на уровне «как декабристы разбудили Герцена».

В письме несколько раз с неудовольствием поминается Высшая школа экономики. Однако там третий год функционирует исторический факультет, и он куда лучше, чем исторический факультет МГУ. О филологическом факультете, недавно организованном в ВШЭ, говорить рано, но студенты там очень хорошие. Так что в выступлении филологов МГУ проглядывает явная конкуренция. Что, впрочем, хорошо. Конкуренция — правильная вещь для образовательной системы.

Понятно, что если снижается госфинансирование, то это ударяет по интересам преподавателей государственного вуза. Наверное, не случайно письмо появилось после того, как в Петербурге попытались сократить число бюджетных мест на филфаке: если у вас 25 бюджетных мест, то вы должны либо превращаться в коммерческое заведение, либо сокращать преподавательские места. Кстати, коммерческие заведения, где дают недорогие образовательные услуги всем желающим, это, вообще говоря, неплохо. Это плохо для науки, но не так плохо для общества, потому что даже плохое гуманитарное образование улучшает человеческую природу. Например, в Америке больше университетов на душу населения, чем в России.

Но американская система, на которую у нас любят ссылаться, основана на конкуренции университетов по всей стране. Там нет распоряжающегося университетами министерства образования. Университеты конкурируют между собой за лучших профессоров и за лучших студентов. У нас же, по существу, есть только два города, где производится 90% науки. Как можно переманить преподавателей из Принстона в Беркли, я понимаю. А как можно переманить из Москвы в Иркутск, не понимаю. И тогда вся эта американская система, прежде всего частных независимых университетов, не работает.

Возможно, сокращение университетов, концентрация финансов на лучших образовательных учреждениях — это разумно. Но в стране, где деньги текут неизвестно куда, где в Министерстве обороны пропадают невероятные средства, эта идея кажется абсурдной. Лучше пусть будет скверненький университет в городе N, чем какой-то «Оборонсервис» украдет еще два миллиарда рублей! Политика властей ведет наше общество в интеллектуальную стагнацию.

У нас есть только одно средство борьбы с этим — это наш голос. Но как сделать так, чтобы администрация страны прислушалась к голосу людей, которые об этой стране заботятся? Ну хоть писать письма.

Сергей Неклюдов, профессор, доктор филологических наук, основатель и научный руководитель Учебно-научного центра типологии и семиотики фольклора РГГУ

Преподаватели вузов очень долго демонстрировали обычную российскую терпеливость и умение подстраиваться к изменяющимся обстоятельствам, как бы плохи они не были. Но сейчас дело действительно дошло до крайнего предела и оказалось, что дальше молчать стало невозможно.

Да, наше высшее образование далеко не идеально и, несомненно, нуждается в реформах. Тем не менее не стоит мазать все черной краской, как не стоило бы идеализировать и советскую систему образования. Я прожил в Советском Союзе большую часть жизни, и образовательную систему тех времен представляю себе достаточно хорошо. Там были свои плюсы, но были и огромные недостатки, масштаб и характер которых сейчас иногда даже трудно себе представить.

Впрочем, я не считаю, что и теперь у нас все столь ужасно. Есть отвратительные явления, которые просто должны рассматриваться как уголовщина: взятки, торговля дипломами. Однако за 20 лет работы в университете я сам, скажем, ни разу не сталкивался с фактами взяточничества и коррупции. Я не склонен сомневаться в том, что в любом коллективе есть недобросовестные люди, есть жулики, но я против чрезмерных и скоропалительных обобщений. Наличие взяточника в университете или сомнительного диссертационного совета не может сразу дискредитировать работу всего вуза. Взяточничество и коррупция – это не характеристика «эффективности образования», а преступление, подлежащее уголовному преследованию.

А проблемы в нашем образовании имеются, и еще какие. Они подлежат рассмотрению квалифицированным научно-педагогическим сообществом, но здесь нет готовых решений, подобных тем, которые приняты министерством без публичного рассмотрения профессорско-преподавательским составом университетов. Вузам предложили критерии оценки. Кто составлял эти тесты? Что за специалисты? Какова их компетентность? Есть ли у них какие-то научные заслуги в данной области? Пусть покажутся нам, предъявят свои труды, объяснят, на чем они основывались, что это за методология? Нам же показывают тесты сразу вместе с результатами!

Здесь проявилась крайняя степень презрения ко всему университетскому сообществу. Не почувствовать это было невозможно, отсюда и его консолидация, которая, я думаю, не будет спадать. Речь идет о ситуации, с которой нельзя примириться, как мирились раньше. Завтра тебя просто выгонят на улицу, а дело, которому ты посвятил жизнь, будет уничтожено только потому, что смысл его недоступен сознанию ликвидаторов.

В числе учебных заведений, не прошедших министерский мониторинг, много гуманитарных вузов. Дегуманитаризация общества – очень опасный путь. По нему отчасти шло и советское образование, гуманитарный фрагмент был там невелик, да и в нем значительное пространство занимала безальтернативная коммунистическая идеология. И сегодня гуманитарная составляющая в образовании все время уменьшается, а ведь она должна присутствовать и в естественнонаучных, и в технических, и в математических вузах, как это происходит во многих университетах мира. Отсутствие этой составляющей влечет за собой понижение интеллектуального и культурного уровня общества, оскудение его мировоззренческого кругозора, в конечном счете – деградацию его нравственного и гражданского сознания.

В последнее время у нас почти перестали говорить о литературе, музыке, живописи – о том безусловном, чем знаменита русская культура. Говорят больше о войнах и победах; предлагается гордиться автоматом Калашникова и пистолетом Стечкина. Меня, конечно, восхищает конструкторская мысль замечательных оружейников, но, право же, у нас кое-что и еще было, весьма ценимое во всем мире. У нас были (и до сих пор еще есть, вопреки всему) замечательные научные школы, например, в области лингвистики, которыми страна должна была бы гордиться. Но про это не помнят. Гуманитарный сектор выведен из поля зрения, презираем малограмотным обывателем. В интернете нередки записи «туда их, гуманитариев, и надо!» – с грубейшими ошибками, с площадной бранью. Человек, пишущий подобное, не осознает того, что сам он является убогим продуктом дегуманитаризации российского общества.

Я не верю в эффективность объединения вузов и образования больших образовательных холдингов; все известные мне примеры – отрицательные. Университет – это сложный организм, долго выращиваемый кристалл; идеи, заложенные в его основание, обусловливают «лица необщее выражение» каждого настоящего вуза. Механическое урезание, аргументы вроде: «зачем пять кафедр иностранного языка, достаточно одной, но большой», – построены на некомпетентности «укрупнителей». Для разных факультетов, например, нужны по-разному преподаваемые иностранные языки, и они сплошь да рядом не могут обслуживаться одной межфакультетской кафедрой.

Никакая реформа не будет во благо, если университетам не вернуть самостоятельность, самоуправляемость; в то же время внутри вузов должна повышаться самостоятельность факультетов и кафедр. Остро необходима дебюрократизация процесса управления – сегодня педагоги просто задавлены валом бессмысленных бумаг. У вузовского преподавателя унизительно низкие зарплаты и дичайшие нагрузки (ставка – 800 часов), такого нет нигде в мире! Нам говорят: не смотрите на ставки, смотрите на фактические зарплаты. Фактически человек бегает по разным учреждениям, чтобы заработать на жизнь. Что он может дать в науке? Это цинизм: сначала не метафорически, а буквально сделать зарплату университетского преподавателя ниже ставки дворника, а потом говорить: нет, он что-то некачественно работает!

Меня страшно огорчают две вещи. Во-первых, безразличие общества. Образованию уделяется чрезвычайно мало внимания, в частности, в СМИ. Гораздо больше – о футболе. Ну, согласитесь, образование важнее футбола, это же – будущее ваших детей, да и всей страны в целом. Уничтожить легко, восстановить почти невозможно. Улучшить существующее можно, а восстановить уничтоженное практически не удается.

Во-вторых, нельзя сокращать у нас бюджетные места, нельзя так идти к платному образованию, не дождавшись повышения уровня жизни до пристойных величин, не обеспечив малоимущих льготными кредитами и займами. Ну, не может пока наша страна с ее бедным населением сокращать эти социальные гарантии!

Не удивительно, что университетское сообщество всколыхнулось безо всяких революционных призывов. Письмо ученого совета Филфака МГУ – это жест отчаяния. Я согласен далеко не со всеми позициями в их заявлении (главным образом, по части идеализации «советского прошлого». Но событие это практически совпало с попыткой вдвое урезать бюджетные места на знаменитом филфаке Санкт-Петербургского университета (отнюдь не включенного в какие-либо «черные списки»). Видимо, сработало и чувство солидарности, и чувство опасности: а не займутся ли завтра и нами?

Мы переживаем сейчас очень важный, поворотный момент. Страна перестала гордиться своей культурой. Страна гордится другими вещами, и власть это поощряет. Стране не нужно много университетов, достаточно 15% от нынешнего количества; не нужно и гуманитарное образование, в том числе, педагогическое (так, по всем признакам, считают власть имущие).

Все это очень тревожно.

Михаил ГОРБАНЕВСКИЙ, доктор филологических наук, профессор, председатель правления Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам

В нашей «подмороженной демократии» авторитарный, непрофессиональный и бездумный государственный патернализм — это печальная особенность деятельности органов власти в России. Характерно, что особых «успехов» в развале образования добились те кадры, которые успешно сформировались в советских исполкомах, райкомах и обкомах. Правда, теперь в своих кабинетах они сидят под другими портретами. Максимилиан Волошин поставил сей болезни точный диагноз в поэме «Россия» (1924 г.) (о ней школьникам на уроках словесности, разумеется, не рассказывают):

Все имена сменились на Руси. (Политика — расклейка этикеток, Назначенных, чтоб утаить состав), Но логика и выводы всё те же…

Заявление ученого совета филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова равносильно крику великого писателя: «Не могу молчать!» Коллеги абсолютно правы в том, что ситуация в гуманитарном секторе образования школ и вузов равнозначна национальной катастрофе, чревата сломом механизмов исторической преемственности и прерыванием самой национальной культурной традиции. Я полностью разделяю основные тезисы этого документа, озабоченность и боль, которыми пронизаны его строки.

«Гласность в настоящее время составляет ту милую болячку сердца, о которой все говорят дрожащим от волнения голосом, но вместе с тем заметно перекосивши рыло в сторону…» Эти слова вышли из-под пера М.Е. Салтыкова-Щедрина. Но именно сейчас, когда гласность в России ежедневно и ежечасно уменьшается как шагреневая кожа, проблеме российского образования, пронизанного как метастазами сталинско-брежневского наследия, так и злокачественными новыми опухолями «низкопоклонства перед глобализмом», президент страны должен, по моему мнению, услышать этот крик ученых-филологов и уделить системе образования самое пристальное, ПЕРВОСТЕПЕННОЕ внимание. Почему? Еще и потому, что опасность реванша в России темных сил становится все более реальной. И президент начал понимать, что выстроенная им вертикаль власти не просто не эффективна, но и во многом вредна и для отечества, да и для него самого.

Я настоятельно рекомендую Владимиру Владимировичу Путину перечитать роман братьев А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом». Там есть и такие мудрые строки: «Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные».

Справка

Доля россиян с законченным средним образованием — 72%, в США — 87%, в Канаде — 83%. Высшее образование: в России 16% граждан, в США — 29%, в Канаде — 21%. В США объем выданных образовательных кредитов приближается к $1 трлн. В России доля расходов на образование составляет 3,5% ВВП, В США — 7%.

1. Несколько лет подряд отдельные представители гуманитарного сообщества предупреждали о возможности катастрофы как в школьном образовании вообще, так и в его гуманитарном сегменте в частности. Ситуация изменилась качественно: катастрофа произошла, и русская классическая литература более не выполняет роль культурного регулятора образовательного процесса.

2. Это произошло не потому, что власть обнаружила свою некомпетентность, а потому, что она сознательно и целенаправленно конструировала это «качественное обновление образовательной ситуации». Об адекватности данной оценки красноречиво свидетельствует, в частности, недавно утвержденная правительством РФ Программа развития образования до 2020 г., из текста которой следует, что правительство РФ полностью удовлетворено сделанным до сих пор в указанной области и не собирается корректировать образовательную политику. Единственный качественный показатель оценки уровня образования, фигурирующий в этой программе, базируется на результатах ЕГЭ и рассчитывается как «Отношение среднего балла ЕГЭ (в расчете на 1 предмет) в 10% школ с лучшими результатами ЕГЭ к среднему баллу ЕГЭ (в расчете на 1 предмет) в 10% школ с худшими результатами ЕГЭ»; по мнению авторов программы, данный показатель «характеризует равенство доступа к качественным образовательным услугам».

3. Политика российских властей в области образования обусловлена совокупностью причин; назовем некоторые, наиболее очевидные.

А) Стремление власти окончательно уничтожить «советскую» составляющую «постсоветского» образования, в случае с русской классической литературой – резко ограничить обсуждение и, тем более, усвоение ее ценностей, чуждых современной политической и экономической элите, а также той части «среднего класса», которая ориентирована на обслуживание этой элиты.

Б) Понимание того, что управление общественным сознанием осуществляется тем легче, чем ниже уровень образования.

В) Стремление власти снять с себя возможно большую часть обязательств по финансированию образования, а в перспективе сделать его частично или полностью платным.

Г) Давление извне, сопровождавшееся, судя по ряду публикаций в СМИ, выделением значительных денежных средств.

4. Основные средства, которыми воспользовалась власть.

А) Создание подконтрольных и хорошо финансируемых вузов, которые должны были выдвинуть программу образовательных реформ; эту роль, в основном, сыграла ВШЭ.

Б) Информационная поддержка СМИ.

В) Конструирование подконтрольной группы «инновационно мыслящих» педагогов, представителей общественности, деятелей культуры, которой был предоставлен режим наибольшего благоприятствования как в СМИ, так и в структурах, подконтрольных Министерству образования.

Г) На этой основе – активная дискредитация сложившейся в СССР системы взаимоотношений по линии школа – университет как коррупционной и манипулирование реальными фактами коррупции по двум основным направлениям:

а) давление на «старый» ректорский корпус с целью нейтрализации его сопротивления «реформам» и

б) «форматирование» общественного мнения, сопровождавшееся рядом демагогических подтасовок (например: сочинение, как выпускное, так и вступительное, принадлежит к числу наиболее «коррупционноемких» видов экзаменов, следовательно должно быть отменено; при этом никто не объяснял [и почти никто не спрашивал], почему отменяют экзамен, а не создают новую систему контроля).

5. Основные результаты, достигнутые реформой.

А) В результате введения ЕГЭ, резкого сокращения часов на преподавание литературы в школе, а в последнее время и упразднения самого предмета «русская литература» (согласно стандарту второго поколения, сейчас в средней школе есть предмет «русский язык и литература»)

а) резко, на порядок упал уровень преподавания русской литературы, уровень знания, уровень ее эмоционального, ценностного, культурно-психологического воздействия на учащихся, фактически лишенных возможности осмыслить литературную культуру прошлого как духовную почву для саморазвития;

б) с отменой сочинения произошли иные, качественные изменения в характере преподавания: учащийся более не рассматривается как самостоятельно мыслящая личность, наделенная аналитическими способностями и умеющая реализовать их на практике в форме связного текста; теперь он должен лишь воспроизводить некоторую часть полученной информации; естественно предположить, что цель такого среднего образования — создание потребителя, «управляемой массы».

Б) созданы условия для деградации учительского корпуса, обреченного на «подготовку к ЕГЭ» и на работу с сомнительными по качеству учебниками, пособиями, методическими разработками.

В) Резко вырос уровень коррупции.

Г) «Единое образовательное пространство» РФ оказалось расколото в региональном6 и социальном отношениях.

6. Общественное противостояние разгрому образования в России незначительно, по крайней мере в том отношении, что власть может себе позволить его игнорировать. К числу симптомов нарастающего сопротивления относятся

а) единичные опыты создания частных школ, работающих по советским учебникам и учебным программам;

б) активное развитие интернет-проектов по «оцифровке» советских и дореволюционных учебников.

7. Ситуация катастрофического обрушения уровня гуманитарного школьного образования усугубляется массовым закрытием школ в российской провинции и резким сокращением числа бюджетных мест, выделяемых филологическим факультетам вузов, а вместе с тем политикой слияния и закрытия самих вузов. Фактически это означает, что в самое ближайшее время будут аннулированы достижения советской образовательной системы, а вместе с тем будут окончательно преданы забвению традиции русской дореволюционной школы. Это национальная катастрофа, чреватая сломом механизмов исторической преемственности и прерыванием самой национальной культурной традиции.

Вузы

1. Университеты столкнулись с рядом сложностей, связанных с необходимостью повышения гуманитарных знаний студентов, сдавших ЕГЭ и испытывающих огромные трудности с выражением своих мыслей на письме, а подчас откровенно неграмотных (одна из симптоматических попыток преодоления продолжающей ухудшаться ситуации – введение в МГУ курса «Русский язык и культура речи» на негуманитарных факультетах). В ближайшей перспективе, если тенденция сохранится, организация курсов ликвидации неграмотности по образцу тех, что создавались в СССР на заре «всеобуча».

2. Неспособность внятно формулировать мысли – внешнее выражение неспособности самостоятельно мыслить: потребитель «информации» в лучшем случае научится ориентироваться в ней, но не сможет осуществить ее экспертизу, а значит, и оказать сколько-нибудь существенное воздействие на информационное пространство.

3. В данной ситуации министерство образования развернуло кампанию по сворачиванию филологического (и, шире, гуманитарного) образования в вузах. По данным УМО филологического факультета МГУ, на протяжении последнего десятилетия бюджетный набор на фундаментальные университетские направления гуманитарной подготовки («Филология», «История», «Философия» и др.) сократился как минимум втрое (примерно с 300 до 100 человек в крупных университетах, со 100 до 30 человек в менее крупных; в Новгородском, Челябинском и некоторых иных вузах он составляет ныне 10–15 чел.).

Подобное сокращение набора привело к изменениям традиционных вузовских структур, реализующих гуманитарную подготовку: вместо ранее самостоятельных факультетов и отделений (филологических, исторических и т.п.) в целом ряде университетов появились Институты гуманитарных наук (или иные подразделения с подобными названиями), ведущие обучение по всей совокупности открытых в вузе гуманитарных образовательных программ. В составе новых подразделений ранее самостоятельные факультеты представлены одной- двумя кафедрами филологического, исторического и т.п. профиля, которые в создавшихся условиях вынуждены обслуживать в основном смежные направления подготовки и постепенно теряют специализированный характер, переставая быть выпускающими кафедрами.

4. В последнее время министерство образования перешло к политике прямой дискредитации гуманитарных вузов и объявило «неэффективными» РГГУ, Литературный институт, Московский педагогический государственный университет, МАРХИ, опираясь на анекдотически неадекватные «критерии» оценки «эффективности» вузов, разработанные ВШЭ8. В самое последнее время, согласно сообщениям СМИ, два вуза исключены из списка – Литинститут и МАРХИ, но, во-первых, их репутации нанесен серьезный урон, во-вторых же вновь неизбежно возникает вопрос о качестве «экспертизы»: если признается, что она дает неверные результаты в одних случаях, то откуда уверенность в том, что в других случаях она адекватна?

5. При этом из сферы общественного сознания постепенно, но последовательно вытесняется представление о культурообразующей роли филологии, которая все чаще третируется как нечто незначительное и необязательное. Один из ярких симптомов этого процесса – скандальная ситуация на филологическом факультете СПбГУ, где количество бюджетных мест на русском отделении бакалавриата ныне ограничено двадцатью пятью.

Позволим себе напомнить о том, что еще недавно казалось самоочевидным.

Во-первых, филология — это не только и не просто обучение родному и «иностранным» языкам, это система знаний о принципах возникновения и развития языков, о механизмах их воздействия на культуру; без этих знаний невозможно само обучение языкам, т.к. любые серьезные учебники, пособия, методические разработки создаются на основе понимания системных процессов в области языковой деятельности.

Во-вторых, филология – это критика текста и герменевтика, предоставляющие человеку и обществу возможность интеллектуальной независимости, т.е. позволяющие установить правильный текст памятника и дать его адекватную интерпретацию; при этом разработанные филологами принципы и приемы критики текста позволяют осуществить экспертизу любого письменного или устного сообщения на предмет установления его подлинности или подложности, явных и скрытых информационных возможностей, датировать его (т.е. включить в культурную историю, а также в историю науки: ведь все без исключения науки имеют дело с текстами) и установить его автора, а вместе с тем и цели, которые он преследовал, создавая данное сообщение.

В-третьих, филология – это история литературы, которая объясняет, как и почему оказались связаны друг с другом тексты, разнесенные в пространстве и времени: без этих знаний вся национальная культурная традиция (в конечно счете – и вся мировая культура) неизбежно предстанет хаотическим нагромождением случайных письменных памятников, что может устроить только тех «креативно мыслящих» «деятелей культуры», которые сознательно работают на ее разгром.

Понимая свою ответственность перед обществом, нижеподписавшиеся заявляют:

1) о неприятии политики разгрома российского гуманитарного образования, которую проводит министерство образования;

2) о недоверии тем чиновникам всех уровней, которые эту политику разрабатывают и реализуют;

3) о целесообразности предания гласности всех данных, которые позволят обществу оценить эффективность деятельности министерства образования за последние двадцать лет и уровень нанесенного им ущерба, в т.ч.:

а) о количестве закрытых школ по регионам и об общей динамике в этой области;

б) о размерах государственного и иного (включая зарубежные фонды) финансирования программ министерства образования;

в) о результатах ЕГЭ по всем регионам России и по всем образовательным дисциплинам с момента его внедрения и о необходимости профессионального анализа этих результатов.

4) о необходимости развертывания широкой профессиональной дискуссии о путях выхода из создавшегося положения.

Принято единогласно на заседании Ученого совета филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова 22 ноября 2012.

Члены Ученого совета филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова:

Авраменко А.П., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой русской литературы ХХ-ХХI вв.;

Александрова О.В., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой английского языкознания;

Ананьева Н.Е, доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой славянской филологии;

Архангельская А.В., кандидат филологических наук, доцент, зав. учебной частью;

Братчикова Н.С., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой финно-угорской филологии;

Волков А.А., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой общего и сравнительно-исторического языкознания;

Всеволодова М.В. доктор филологических наук, профессор, заслуженный профессор МГУ, почетный профессор шанхайского университета;

Гвишиани Н.Б., доктор филологических наук, профессор;

Голубков М.М., доктор филологических наук, профессор;

Жданова Л.А., кандидат филологических наук, доцент;

Ивинский Д.П., доктор филологических наук, профессор;

Катаев В.Б., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой истории русской литературы;

Кедрова Г.Е., кандидат филологических наук;

Клинг О.А., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой теории литературы;

Клобукова Л.П., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой русского языка для иностранных учащихся гуманитарных факультетов, вице-президент РОПРЯЛ;

Кобозева И.М., доктор филологических наук, профессор;

Ковтун Е.Н., доктор филологических наук, профессор, зам. Председателя Совета по филологии УМО по классическому университетскому образованию;

Короткова О.Н., кандидат филологических наук, доцент;

Красильникова Л.В., доктор филологических наук, доцент, зав. кафедрой русского языка для иностранных учащихся филологического университета;

Кузнецова И.Н., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой французского языкознания;

Кузьменкова В.А., кандидат филологических наук, доцент;

Машкова А.Г., доктор филологических наук, профессор;

Михайлова М.В., доктор филологических наук, профессор, академик РАЕН, член Союза писателей Москвы;

Назарова Т.Б., доктор филологических наук, профессор;

Носова Е.Г., кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой немецкого языкознания;

Панина И.В., зав. аспирантурой ;

Ремнева М.Л., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой русского языка, декан филологического факультета;

Самойлов С.М., заместитель декана филологического факультета;

Сидорова М.Ю., доктор филологических наук, доцент;

Соловьева Н.А., доктор филологических наук, профессор;

Солопов А.И., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой античной филологии;

Сутугина И.А., заслуженный преподаватель МГУ, ученый секретарь филологического факультета;

Толмачев В.М., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой истории зарубежной литературы;

Шешкен А.Г., доктор филологических наук, профессор

http://www.pravmir.ru/o-reforme-obrazovaniya-ee-itogax-i-perspektivax-zayavlenie-uchenogo-soveta-filologicheskogo-fakulteta-mgu/