Политическая атмосфера в России накаляется. В воздухе запахло серостью. Новые уголовные дела выскакивают из телевизора, как черт из табакерки. Всплывают на экране и новые лица, которые при ближайшем рассмотрении оказываются еще безобразнее старых. Власть медленно, со скрипом поворачивается вокруг собственной оси. Общество с любопытством наблюдает за этой политической каруселью, при помощи которой Кремль пытается проложить новый курс по старой колее.

Демократическая общественность не верит в способность власти предложить новую политическую повестку дня. Все действия Кремля интерпретируются ею исключительно как пропаганда. Но власть продолжает оставаться мощным политическим игроком, способным менять правила игры по своему усмотрению. Сегодня она заложила крутой вираж, стремясь перехватить инициативу у оппозиции. Нет, однако, уверенности в том, что ей удастся закончить этот маневр.

Из того глубокого и затяжного кризиса, в котором Россия находится уже без малого полвека (если отсчитывать его начало от конца 1970-х), нет простого и однозначного выхода. В равной степени не существует и какого-то одного достоверного сценария развития событий. У этой исторической драмы может быть несколько продолжений, и каждое из них в той или иной степени вероятно. Какой из сценариев будет взят историей за основу, зависит от множества обстоятельств, в том числе случайных, учесть которые не под силу ни одному аналитику. Остается лишь обрисовывать сценарии и оценивать их относительную перспективность в режиме «онлайн».

Нет ничего удивительного в том, что в первую очередь внимание к себе привлекают крайние варианты, о которых я уже имел возможность высказаться. Это либо праворадикальный переворот, во многом подготовляемый (осознанно или неосознанно) политикой властей, либо революция, тоже в общем-то провоцируемая Кремлем, с неизбежно следующей из нее диктатурой (природа которой непредсказуема).

Однако, кроме сценариев, которые предполагают то или иное разрешение проблемы, могут быть и сценарии, ориентированные исключительно на то, чтобы отложить какие бы то ни было решения в «долгий ящик». Одним из таких сценариев является бюрократическая оптимизация режима.

Я полагаю, что мы являемся свидетелями важного поворота в политике Кремля. Это странный «серый поворот», о котором не говорят вслух. Потому что официально никакого нового курса не существует. Только из-за зубчатой стены каждый день теперь вылетают «ошметки» какого-нибудь нового высокопоставленного чиновника. Перефразируя классика, можно сказать, что по мере продвижения к стабильности клановая борьба возрастает.

Кремль начал бюрократическую оптимизацию режима. Это его ответ на несостоявшуюся революцию. Одной рукой подавляя революционное движение, он второй рукой пытается по-своему воплотить в жизнь главные лозунги революции. Это уже вторая попытка трансформировать систему, инициируемая властью за последние 5 лет. Первая попытка, предпринятая в период президентства Дмитрия Медведева, провалилась. Но либеральная оптимизация в духе Михаила Горбачева, заявленная, но так и не осуществленная Медведевым, — как оказалось, не является единственной возможной формой бюрократической оптимизации. Похоже, в Кремле с опозданием на 30 лет и в совершенно новых исторических обстоятельствах решили-таки реализовать «андроповскую» версию перестройки.

Нельзя недооценивать политическое значение шквала уголовных разборок в высших эшелонах власти, списывая все исключительно на дешевый и конъюнктурный пиар. Пока общественность с изумлением наблюдает за происходящим, удобно расположившись в партере с попкорном. Зрителям кажется, что они все еще смотрят рекламную заставку. Однако на самом деле уже давно идет первая серия фильма. Более того, полагаю, что перед второй серией очень многих попросят выйти из зала с вещами. В том числе тех, кто сидит сегодня в первых рядах. Это — русское кино, у него своя драматургия, без хеппи-энда.

Нет ничего удивительного в том, что реакция постфактум воплощает в жизнь программу проигравшей революции. В истории — как в футболе: если не забиваешь ты, забивают тебе. Историческая инициатива переходит к победителю, но направление исторического движения не меняется. История, и не только российская, знает этому множество подтверждений. Столыпинская аграрная реформа есть не более чем реакционный ответ на требования захлебнувшейся в крови революции 1905—1907 годов. «Сердюковщина», какими бы сугубо личными ни были бы ее поводы, в конечном счете есть ответ на захлебнувшуюся в медийных помоях «болотную» революцию. Горе побежденному — власть всегда обкрадывает несостоявшуюся революцию, топорно и своекорыстно реализуя ее лозунги.

Не стоит примитивизировать людей, сидящих в Кремле. В конечном счете они не глупее и не умнее тех, кто заседает в Координационном совете. У них просто разные цели. Но они не настолько неадекватны, как это иногда кажется после просмотра вечерних новостей. Когда разговор ведется в узком кругу и не под протокол (в хорошем смысле этого слова), многие из тех, кто отвечает за политический курс Кремля, демонстрируют и всестороннюю информированность, и глубокую проницательность, и завидную изобретательность.

Власть не может не ощущать и, как следствие, не осознавать, в чем состоит главный вызов времени. Она прекрасно осведомлена о том, что именно правовой произвол и коррупция, а вовсе не социальная политика (которую удается удерживать на плаву за счет уникально высоких цен на энергоносители), являются главным триггером политического брожения в стране. Она также понимает, что на всякий политический вызов должен быть дан симметричный политический ответ, и она судорожно ищет подходящий формат для такого ответа. В общем, то, что мы сегодня наблюдаем, — это первый эскиз, черновой набросок некоей новой политики.

Если поиграть в исторические аналогии (отдавая, однако, себе отчет в том, что любые аналогии хромают), то на исторических часах новой России где-то 1907—1908 годы. Власть, придя в себя от испуга, пытается решить две взаимоисключающие задачи: охладить общество и разогреть общество. С одной стороны, оно обрушивает репрессии на головы революционеров, не особенно церемонясь с выбором средств. С другой стороны, она потакает обществу, пытаясь по-своему решить те проблемы, которые были поставлены в повестку дня революцией.

«Болотная» революция поставила в политическую повестку дня два вопроса: о борьбе с коррупцией и о реформе политической системы (включая конституционную реформу и судебную реформу в самом широком смысле слова). Власть пытается решить одну из этих задач в удобной, приемлемой для себя форме — организовав борьбу с коррупцией, не меняя системы в ее существенных чертах. Причем я допускаю, что речь идет именно о желании бороться с коррупцией (так, как они себе это представляют), а не только о стремлении продемонстрировать видимость этой борьбы.

Отвечая на вопрос журналистов о судьбе Сердюкова, Владимир Путин неожиданно бросил фразу о том, что «у нас же не 1937 год». Действительно, не 37-й, но в глубине души, наверное, ему иногда очень хочется, чтобы был именно он.

У всех тех криминальных историй, которые обрушивает сейчас на головы обывателей государственное телевидение, есть один общий знаменатель. Будучи разными по своей природе, происхождению, составу заинтересованных лиц и другим важным элементам, они все вместе являются частью политики «управляемого террора». Пока управляемого…

Скорее всего, кроить новую политику будут по старым лекалам «борьбы с олигархами». В этом случае, возможно, Анатолию Сердюкову (или кому-то пожиже, если Сердюков «отмолит» грехи) предстоит стать вторым Михаилом Ходорковским. На примере одного, самого крутого, станут «лечить» остальных чиновников. В конечном счете все они должны усвоить, что в России может быть только один «неприкасаемый».

Десять лет назад, когда Владимир Путин еще был мужиком, «едущим на ярмарку», он создал себе политическую репутацию на борьбе с олигархами, перехватив у оппозиции 1990-х ее лозунги. Теперь, когда Путин стал мужиком, «едущим с ярмарки», он, скорее всего, попытается повторить свой успех и восстановить свою растерянную репутацию, создав себе имидж борца с коррумпированной бюрократией.

На этот раз бюрократы, как объект тщательно культивируемой государственными средствами массовой информации ненависти, должны заменить собою в массовом сознании ставших менее актуальными олигархов. Борьба с бюрократией станет, по-видимому, главным лозунгом нового политического сезона. Теперь на рядовое чиновничество может обрушиться тот самый «бессмысленный и беспощадный» террор, который до этого момента испытывали на себе рядовые предприниматели. Чиновники в будущем начнут поступать в СИЗО пачками и скоро составят там конкуренцию коммерсантам. Быть рядовым сотрудником налоговой инспекции, полицейским и даже агентом спецслужб будет уже не так комфортно и безопасно, как прежде.

Впрочем, как и в случае с олигархами, террор затронет отнюдь не всех чиновников, хотя неуверенность почувствуют многие. Власть не может ставить своей целью уничтожение бюрократии, являющейся ее опорой, как ранее она не могла по тем же причинам ставить своей целью уничтожение олигархии. Задача не в том, чтобы стереть бюрократию с лица земли, а в том, чтобы сделать ее послушной, сломать ее буйное своеволие, внушив страх. Своеволие бюрократии должно быть подавлено так же безжалостно, как в свое время было подавлено своеволие нуворишей. И те и другие должны постоянно помнить, кому обязаны всем, что имеют.

В своей апологии «возвращения» Андрей Колесников из «Коммерсанта» пишет, что Путин вернулся, чтобы сломать созданную им же вертикаль. На самом деле, он хочет не сломать вертикаль, а спрямить ее. Сегодня вертикаль ниспадает вниз потоками, как Ниагарский водопад, а должна бить, как струя из брандспойта. Действительное политическое содержание нового курса не осмыслено пока и самим Путиным. Он действует, более полагаясь на интуицию, чем на расчет. Тем не менее, по сути, новая политика Кремля сводится к установлению (восстановлению) режима «личной власти».

Кому-то это покажется странным, но сегодня Владимир Путин обделен властью. Россией правит не он, а некое «властное облако». Он создал систему, которая, в конце концов, вышла из-под его контроля. Он не собирается менять эту систему (он не умеет по-другому управлять государством, и система как таковая его полностью устраивает), а хочет только вернуть себе утерянную власть. Поэтому я не исключаю, что в процессе этой реорганизации «кооператив «Озеро» может существенно пострадать, хотя суть режима от этого нисколько не изменится. Это не разрушение вертикали, а ее совершенствование.

В каком-то смысле новый курс Путина направлен против элит вообще. Путину не нужны элиты, не только ответственные и самостоятельные, но даже коррумпированные и зависимые. По-разному, но все они создают угрозу стабильности его власти. Ему нужны послушные и запуганные исполнители его воли, которые являются приводными ремнями между ним и «народом». Как ни странно, его старые друзья на эту роль уже не подходят. В новых условиях они оказались политически нефункциональны. Слишком много «ресурсов» теряется на «промежуточных стадиях». В сытное и мирное время на это можно было закрывать глаза. Но в эпоху кризисов и волнений они стали обременением.

Теоретически есть два способа контролировать бюрократию. Во-первых, демократически, при помощи гражданского общества в условиях экономического и политического плюрализма. Этот путь Путину не подходит по определению. Во-вторых, за счет установления тотального личного контроля над аппаратом власти. Этот путь ему гораздо ближе, и, судя по всему, он как раз в эту сторону и сдвигается. Но мало иметь амбицию, нужна еще и амуниция. Режим личной власти должен опираться на свой собственный аппарат насилия, которого у Путина пока нет. Все, на что он может опереться, — это спецслужбы, напичканные его друзьями, которые и крадут у него власть.

Ключевая проблема — в отсутствии рычага, при помощи которого Путин мог бы перераспределить власть внутри вертикали в свою пользу. Это только Мюнхгаузен мог вытащить себя из болота за волосы. Путину для этого требуется политический инструмент. Он не может ограничить власть «питерских чекистов» до тех пор, пока они являются его единственной опорой. Выясняется, что для устойчивости вертикали требуется не один, а целых два стержня, чтобы можно было опираться на них попеременно. Вывод, скажем, для России не новый. Со времен опричнины самодержавие так только и выживало.

В каком-то смысле перед Путиным стоит та же задача, которая стояла перед Сталиным в начале 1930-х годов. Только для него препятствием являются не обуржуазившиеся «старые большевики», а превратившиеся в мафиози «питерские чекисты» (разумеется, это собирательный образ), которые растворили Владимира Путина во власти, как сахар в стакане воды. Чтобы выжить, Путин должен стать Сталиным. Кому-то это покажется смешным, но чисто теоретически алгоритм формирования аппарата личной власти существует. Дополнительный стержень созрел и ждет, чтобы его употребили по назначению.

Нет и не было за последние годы более презираемого общественным мнением политического института, чем «Единая Россия», как бы в насмешку называемого партией власти. Превращенная объединенными усилиями «креативного класса» в почти эпическую «ПЖиВ», она мало кем воспринимается сегодня всерьез. Над ней так долго и изощренно потешались, что не заметили, как «гадкий путенок» превратился в злобного птеродактиля. «Птичий двор» продолжает над ним хохотать, а пора бы уже и прослезиться.

До последнего времени «Единой Россией» заправляли преимущественно бывшие чиновники, страдающие политической недостаточностью. Партийная работа была для них ссылкой, сюда попадали те, для кого не нашлось лучшего предложения. Они относились к своим партийным обязанностям как к отработке политической барщины. О косности и интеллектуальной деградации партийных функционеров ходили легенды.

Все изменилось буквально в последние несколько лет. Стабильность не прошла даром. В партию власти потянулся «политический середняк», ищущий путей пробиться наверх. Для него партия является социальным лифтом, может быть, вообще единственной возможностью улучшить свое социальное и материальное положение в ставшем совершенно закрытым, клановом российском обществе.

Вместе с тем изменился и социальный облик партии. На смену тем, кто до сих пор конвертировал во власть те или иные конкурентные преимущества (представители номенклатуры, мафиози и даже просто интеллигенты), в политику потянулись те, чьим единственным преимуществом является отсутствие всяких преимуществ. Поскольку движение внутри партии пошло не только сверху вниз, но и снизу вверх, то и партия в целом стала более «народной».

Эту специфическую «народность» гениально предвосхитил Максим Горький, описывая психологический портрет «среднерусского» человека эпохи посткоммунизма: «На мой взгляд, это будет не очень «милый и симпатичный русский народ», но это будет — наконец — деловой народ, недоверчивый и равнодушный ко всему, что не имеет прямого отношения к его потребностям. Он не скоро задумается над теорией Эйнштейна и научится понимать значение Шекспира или Леонардо да Винчи, но, вероятно, он даст денег на опыты Штейнаха и, несомненно, очень скоро усвоит значение электрификации, ценность ученого агронома, полезность трактора, необходимость иметь в каждом селе хорошего доктора и пользу шоссе». Все новое — хорошо забытое старое. Деловитость и серость скоро снова станут отличительными чертами российского функционера.

Как-то незаметно партия власти перестала быть внешним придатком власти, слившись с ней в единое целое. Еще свежи в памяти анекдоты о том, как наставлял и поучал партийцев всесильный Владислав Сурков, презиравший это «пушечное мясо» политики. И тогда, и сейчас «Единой Россией» управляли клерки из кабинетов на Старой площади. Разница лишь в том, что теперь в этих кабинетах сидят выходцы из этой самой партии.

Почти неизбежно будущее полевение партии, которой придется-таки обзавестись массовой идеологией. Это будет означать закат «системной» левой оппозиции, в которой отпадет нужда. Еще это будет означать, что Михаила Ходорковского обворуют второй раз, покусившись на его интеллектуальную собственность, — потому что серый поворот со временем станет-таки левым.

Возвращение партии власти во власть, если оно состоится, будет своего рода восстановлением исторической справедливости. Этот шаг был бы логичным продолжением реставрационной политики Владимира Путина. Невозможно заниматься воссозданием СССР по всем фронтам и не пытаться возродить КПСС. Обновленная «Единая Россия» неизбежно будет пытаться занять место КПСС как руководящей и направляющей силы общества.

Безусловно, двум стержням будет трудно ужиться в одной берлоге. Столкновение «молодых волков» и «питерских чекистов» почти неизбежно. Это лишь вопрос времени.

Через «Единую Россию» в политику хлынул поток беспринципных и напористых карьеристов. В массе своей они — искренние государственники, потому что, кроме как на государство, им рассчитывать не на кого. Их много, сзади и снизу их подпирают те, кто не протиснулся в первые ряды. Это по-настоящему массовое движение (в отличие от оппозиционного), новый железный поток. Новые люди уже сейчас готовы занять все существующие государственные должности. Но на хлебных местах как в центре, так и в провинции расселись чекисты и бандиты.

То, чего не удалось сделать демократическим путем, может случиться вследствие институализации клановой конкуренции. Борьба «партийцев» с «чекистами», возможно, приведет к тому, что наиболее радикальные и откровенные проявления коррупции будут действительно пресечены. Их место вновь займут регулируемые чиновничьи (номенклатурные) привилегии.

Возможно, произойдет существенное перераспределение властных полномочий внутри путинской вертикали, многие ныне доминирующие кланы потеряют свое абсолютное влияние. Случись такое, больше всех выиграл бы Владимир Путин, под руками у которого оказалось бы два властных рычага вместо одного. Ведь ему остро нужен новый, дополнительный аппарат власти, на который он смог бы опереться в борьбе не только со своими врагами, но и со своими друзьями. Это, конечно, не спасет режим, но существенно продлит срок его эксплуатации.

Серый поворот — это попытка удвоить власть Путина. Другое дело, что в этот поворот еще надо суметь вписаться так, чтобы не вылететь на обочину истории. Если Путин не сможет совладать с собственным окружением, то затеянная им «нелиберальная оптимизация» режима захлебнется, и политическая кампания выродится в пропагандистскую. В этом случае новый курс Путина останется одним из неиспользованных черновиков истории.

___