Заза Захарьевич, кахетинский диссидент (для читателей 18+)

 

— Завтра мы едем в Сагареджо, — сказал Гоги. — Зазу хотят снять, надо показать, какие достойные и влиятельные друзья у него есть.

— И?

— И кто захочет с ним связываться, раз такие достойные и влиятельные друзья у него есть? Логично?

— Логично. Кто будет изображать влиятельных людей? — спрашиваю я Гоги Харабадзе, народного, нет всенародного артиста, писателя, красавца, моего друга и брата.

— Все свои. Я, ты — специальный корреспондент из самой Москвы, наш Мишико Чавчавадзе — великий (правда) человек и художник, Лело Бокерия — он председатель Союза архитекторов и Нугзар Попхадзе — начальник телевидения. Мало? Я тебя спрашиваю!?

— Чудная компания для застолья.

— А я что, тебя в Кахетию на партийное собрание зову?! — возмутился Гоги.

— А Заза там кто?

— Заза — наш старый уличный товарищ. Он там санитарный врач. Хинкальные, рестораны, разные общепитовские «дырки»… Это и  в Сагареджо пост! Зазу им надо заменить своим. Отстоим его или нет, а «пурмарили» (по-грузински русскими буквами буквально: «хлеб-соль») будет хороший.

На следующий день мы, вооружившись фальшивыми аргументами в пользу Зазы Мучиашвили, с благородной миссией выдвинулись в Кахетию. Кто не бывал в Кахетии осенью, тот не бывал. Примите сожаления. Поля, сады, виноградники, одна деревня переходит в другую, радуя взгляд и вкус (теперь, увы, забытый) названиями: Цинандали, Мукузани, Гурджаани… Правда, до них мы не доехали, зато проскочили Манави, селение, знаменитое своим не-пов-то-ри-мым зеленым вином «Манавис мцване». На окраине Сагареджо в саду стоял скромный по нынешним временам дом, внутри состоящий из одного только гигантского накрытого стола, описание которого я пропускаю, чтобы раньше времени не лишить вас возможности сострадать нашему герою. Впрочем, может быть, накрывал и не он, потому что в этот день на триумф (или тризну) районного санврача собралось все местное руководство во главе с первым секретарем райкома партии Медеей Мезвришвили. По обе стороны от этой значительной во всех отношениях женщины расположились другие важные персоны Сагареджо — прокурор, судья, начальник милиции и сопровождающие их лица. Напротив — линия защиты: «влиятельные друзья» и певцы, которые своим невероятным искусством всегда украшают победителя.

Сам невысокий и худощавый Заза Захарьевич (не хочется называть его виновником торжества, пока вина не доказана) расположился в торце стола. Он уже опрокинул в себя пару стаканчиков того самого «манави», был весел, обаятелен и не собирался, несмотря на высокое собрание и шаткость своей кадровой позиции, демонстрировать присущий ему (в тех случаях, когда нечего выпить) аскетизм.

Кутеж начался традиционно. После тостов за секретаря райкома и каждого из высоких руководителей за столом начался процесс, который в высокой политике называется «детант» (фр. detentе), то есть ослабление напряженности между враждующими группировками. Заза дружелюбно улыбался и из уважения к собравшимся не пропускал ни одного стаканчика, допивая до дна. Тамада, зная санитарно-эпидемиологическую обстановку в Кахетии, наконец произнес тост, особенно напирая на сильную сторону Зазы Захарьевича, и посматривал на секретаря. Суровость, царившая в начале застолья, немного смягчилась, однако ситуация все еще казалась тревожной.

— Время! — сказал Гоги тоном тренера Анатолия Тарасова, выпускающего на лед забойную тройку. — Лело, давай!

Леван, спокойный и значительный, со стаканом в руке, вспомнил детство Зазы, как он, приходя домой, бросал портфель в угол и говорил родителям: по арифметике — «пять», по истории — «пять», по грузинскому — «пять». Других предметов он назвать не умел, но родители радовались и этим. И думали, какой честный мальчик у них растет.

Заза выпил.

— Чересчур честный! — громко сказал Миша и, опустив голову, затрясся, видимо, от слез умиления.

— Мишико, ты пропускаешь очередь, — сказал Гоги. — Лело, заканчивай. Они разговаривают во время тоста, плохой знак. Сейчас Нугзар, а потом Юра — гость из Москвы.

Из-за строгости Гоги о роли Зазы в развитии современной грузинской архитектуры Лело сказал мало.

Нугзар Акакиевич не ждал открытия калитки, а как настоящий лидер нападения (и защиты) — выпрыгнул на лед (фигурально выражаясь) через бортик —  и сразу влепил шайбу сопернику.

— Республика может гордиться Сагареджойским районом, который невероятно успешно возглавляет многоуважаемая калбатоно Медея Мезвришвили. Многие годы она дает пример сильного, мудрого и гуманного… — Тут он посмотрел на нас с Гоги: как, мол? Мишико из-под стола показал большой палец. — Гуманного управления, где каждый творческий и трудолюбивый человек занимает достойное его место. — Заза рассеяно заулыбался: — Правильно. Мы, друзья Зазы Мучиашвили, — продолжал Нугзар, — счастливы, что он под руководством умного и опытного политика включает свой труд в общие достижения района.

Силовой блок одобрительно закивал головами. Секретарь тепло посмотрела на Зазу.

— Мастер, — оценил речь Гоги. — Двинулось! Давай, — сказал он мне, — закрепи. Что-нибудь про его высокие связи в Москве.

— Он бывал в Москве?

— Не важно, давай про Максимыча.

Я встал. Заза с трудом сфокусировал на мне глаза.

— Впервые я увидел Зазу в доме первого секретаря Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Виктора Максимовича Мишина. — Заза опустил голову, видимо, от скромности. Силовой блок гордо выпрямился.

— Давай, — сказал Гоги. — Хорошо идет!

— Там были и другие секретари ЦК комсомола…

— ЦК комсомола, маму я е…л! — вдруг отчетливо сказал поднявшийся со стула Заза. И для верности, повернувшись к северному окну, повторил по-грузински: ЦК комсомола — шени деда м…..хан! (Смысл тот же, что и по-русски.  — Ю. Р.)

За столом наступила бы мертвая тишина, не нарушай ее всхлипывания Миши, Лело и Нугзара. Плача от смеха, Гоги наклонил меня к себе и сказал:

— Выше поднимай, с подробностями. Комсомол… Что Зазе комсомол?

— Наш с Гоги товарищ Саша Филиппенко был женат на дочери секретаря ЦК КПСС Зимянина, и там, в его доме, на дне рождения я встретил Зазу.

Секретарь райкома выпрямилась, подняла брови и с настороженностью посмотрела на все еще твердо стоящего на ногах героя вечера. Гоги одобрительно похлопал меня по спине.

— Михаил Васильевич часто встречался с Зазой Захарьевичем и очень его ува…

— Этого Зимянина маму я тоже…

— Нет!!! — закричали прокурор, судья и начальник милиции.

— Да! — непреклонно и печально сказал Заза, словно отчитался за нелегкую, но необходимую для всех работу. — Да!

Все руководство района стало спешно покидать стол, как тонущий корабль. Гоги закрыл лицо рукой, друзья опустили головы и вздрагивали. Я стоял один, как айсберг, о который только что разбился санитарно-эпидемиологический «Титаник» Сагареджойского района. Тут Заза поднял стакан и сказал вдогонку своему руководству:

— Я не закончил свой тост: и всего ЦК КПСС! С их Политбюро.

Он сел на стул и тут же заснул.

В те годы в Кахетии еще никто публично не вступал в столь близкие отношения с Центральным Комитетом Коммунистической партии. Заза опередил время и был уволен с высокого поста в тот же день.

— Чересчур близкие, — сказал бы Мишико.

Доживи Заза до наших дней, сколько у него было бы интимной работы с руководством России и Грузии. Но он бы справился.

Через месяц я снова оказался в Тбилиси. Мы с Мишей сидели у Гоги, когда дверь открылась и на пороге показался стройный и бодрый Заза Захарьевич.

— Вот, — сказал Гоги. — Посмотри на нового начальника санэпид службы в Кварели.

— Я пришел пригласить вас туда на «пурмарили». Будут все наши. Надо отпраздновать назначение.

— Как они решились после Сагареджо?

— А… Перспективу видят. Им нужен влиятельный человек.

— Чересчур влиятельный! — замечательно засмеялся Миша.

И Заза засмеялся. В этот момент я его и снял. (Что я написал? Кто мог снять Зазу с его связями? Сфотографировал, конечно.)