Частный космос

**_В экспозиции выставки «Геометрия космоса» возрожденный и приведенный в соответствие с технологиями и ориентирами ХХ_** **_I _** **_века Московский планетарий и архитектор, дизайнер, изобретатель, художник Вячеслав Колейчук счастливо нашли друг друга._**

«В экспозиции впервые в практике музейного дела в таком всеобъемлющем виде, в таком единстве использовались звук, освещение, оптические эффекты, проекционная аппаратура, новейшие конструкции. Человек, пришедший сюда, должен пережить максимально возможное «погружение в космос на земле», - написал когда-то Колейчук о мемориальном Музее космонавтики, в оформлении которого принимал участие. Слова эти вполне – и даже в гораздо бόльшей степени  - соотносимы и с нынешней выставкой.

Принципу «погружения в космос на земле» он следовал и тогда, когда, продолжая на практике идеи конструктивизма и супрематизма, утверждая преемственность художественного опыта, реконструировал работы Иогансона, Родченко, братьев Стенбергов, Медунецкого, созданные ещё в 20-х годах прошлого века. И тогда, когда, уже в 2012 году создавал концептуальный проект «Музей русского авангарда».

Стремясь выйти за пределы привычного, увидеть в обыденном неведомое «четвертое измерение», Колейчук изобретает новые технологии. Одна из них –  «самоколлаж». Это когда в привычном пейзаже прорисовываются вдруг необычные  геометрические объемы, возникает иллюзия нашего личного присутствия «на пыльных тропинках далёких планет» и изображение обретает новый, уже глобально-космический смысл. Парадокс состоит в том, что художник добивается этого результата не какими-то сложными компьютерными обработками, а простыми перестановками частей изображения внутри него самого при помощи ножниц и клея, и, конечно, благодаря своему, особому взгляду, тонкой интеллектуальной игре,  которая поражает нас своей логической простотой.

Он с легкостью манипулирует зрительным восприятием. Удивляя - удивляется сам. И этот дух первооткрывательства воплощается в самых разных работах, каждая из которых могла бы стать его визитной карточкой: «Космос», «Одинокая звезда», «Бесконечное пространство», «Живая линия», «Сферы», «Солнечный парус», парадоксальные «Невозможные объекты», «Мебиус», «Куб-трансформобиль» и многое другое.

В конце 1900-х он обобщает свой художественный и научный опыт и создает авторскую учебную программу по формообразованию. И уже с 1996 года вводный курс «Формообразование» читается в трёх столичных учебных заведениях – Московском архитектурном институте, на отделении дизайна Московского государственного открытого педагогического университета и в Центре изучения современного искусства.

Есть, по крайней мере, два буквальных, «вещественных» доказательства прямого отношения Вячеслава Колейчука к освоению космического пространства и к его первопроходцам.

Ещё в 60-е годы прошлого века, когда на устах молодых людей всех континентов уже были «спутник» и «Гагарин» и вот-вот готовы были присоединиться к ним  слова «Аполлон»,  «Луна»,  «Армстронг», он предложил проект космического самовозводящегося радиотелескопа. Его чертёж поразительно напоминает те конструкции,  которые на разных околоземных орбитах и на межпланетных маршрутах работают нынче в ближнем и дальнем космосе.

И второе свидетельство. Когда Колейчук изобрёл новый вид изобразительного искусства и к живописи, графике, скульптуре прибавил свою штриховую стереографию (её тут же окрестили рукотворной голографией), Третьяковская галерея предоставила залы для демонстрации этого открытия.

Выставку посетил один из основателей нашей и мировой космонавтики, отправлявший вместе с Королёвым на орбиту Гагарина. Тогда, в 1961-м, оба ещё числились «великими без фамилий». Но ко времени рождения рукотворной голографии имя академика Бориса Раушенбаха было безоговорочно авторитетно не только для тех, кто рассчитывал космические траектории, но и в искусствоведческой среде. Его знали как автора глубоких исследований пространственных отношений в искусстве разных веков и народов – от рельефов на саркофагах  Древнего Египта и икон Древней Руси до Сезанна и Ван Гога.

Узнав, что он побывал на выставке Колейчука и дал ей самую высокую оценку, я позвонил ему домой, спросил о впечатлении. Борис Викторович ответил: «Художники веками бились над передачей объема на плоскости, создавали для этого целые знаковые системы. А этот человек «одним жестом» решил проблему безо всяких физических и технических премудростей, которые сопровождают объемные изображения в современной голографии. Если в двух словах: гениально просто. Не «просто гениально», а именно «гениально просто». Тут важен порядок слов».

Есть ещё и третье свидетельство. Но оно скорее имеет отношение к освоению космоса научной фантастикой. Не забудем, что вторая половина ХХ века была временем не только первого реального прорыва в космос, но и господства в молодых умах пророческо-философских прозрений Рэя Брэдбери, Станислава Лема, Ивана Ефремова,  братьев Стругацких. Общеизвестны слова Армстронга о Гагарине: «Он всех нас  позвал в космос». Менее известны слова самого Гагарина в одном из интервью о том, что его в космос позвала ефремовская «Туманность Андромеды».

Когда Георгий Данелия снимал фильм «Кин-дза-дза» о злоключениях землян на неведомой планете, загвоздкой было, ну а как, собственно, должны выглядеть окружившие их «инопланетные» вещи. Да так, чтобы  весь этот «космический» реквизит и соответствовал выбранному жанру комедии, и поражал, удивлял зрителя. Решить задачу предложили Колейчуку. Сам Вячеслав так вспоминал об этой не совсем обычной работе, о том как слова из сценария  стали предметами:

«Почти никакой установки, что это за предметы такие, не было. Были названия – цак, тренклюкатор, гравицапа, музыкальные инструменты, визатор, звуковые колонки, деньги и т. д. Что это, как это – непонятно. В первый момент потянуло на хай-тек. Полированный металл, прецизионное исполнение. А потом, когда съездили в пустыню, всё встало на свои места. Кстати, в пустыне металл ржавеет мгновенно. Концентрация солей в воздухе запредельная. Это одна из причин появления миражей. Так появилась идея всё сделать ржавым, окислённым, но работающим. Светящимся, вращающимся, движущимся. Дал мне как-то Г. Данелия кругляшек из 10 мм латуни, битый-перебитый. Понравился он мне. Отпилил я от него четверть, поставил её на шарнир, затем набил на поверхность диска стальные шарики, вставил микро-лампочки, линзочки. Принёс Г. Данелии. Он посмотрел, пощупал, положил в карман – значит, понравилось. Оказалось что это машинка перемещения. За время съёмок было сделано более двадцати предметов неизвестной цивилизации».

Это не единственное  соприкосновение Колейчука с миром кино и театра. Одно из его изобретений – музыкальный инструмент овалоид, металлозвукосинтезатор с иллюзией глубины звукового пространства, недоступной сегодня ни одной стереоустановке в мире. И когда Константину Райкину в «Сатириконе» потребовалось в постановке «Превращения» по Кафке необычное, «неземное», «космическое» даже, если хотите, музыкальное оформление, он пригласил Колейчука с его овалоидом.

А сегодня сам Вячеслав известен как создатель своего театра, продолжившего заложенные ещё в начале прошлого века традиции синтеза разных искусств на сценических подмостках.    Тут судьба сделала Вячеславу бесценный подарок. Дочь Аня пошла по его пути, стала тем человеком, который на практике осуществляет идеи Тотального театра Вячеслава Колейчука. В его репертуаре – спектакли «Два Кандинских»,  «Птицы сна»,  «Путешествие квадратика» (последний номинировался на «Золотую маску»).

Но это всё приложения, следующие из его личных открытий, порой имеющих самое непосредственное отношение к тем фундаментальным переменам, которые вошли в жизнь планеты людей с космическими полётами, обузданием ядерной энергии, компьютером, Интернетом, со всеми этими «теориями струн», залежами «темной материи» во Вселенной, с этой загадочной «частицей Бога» -- бозоном Хиггса, которую, кажется, физикам удалось-таки заманить в сети своего адронного коллайдера.  Да, это приложения. Так сказать, ближний космос Вячеслава Колейчука. А дальний – сами открытия.

Уже самое первое из них      развернуло перед архитекторами поистине безграничные возможности в формообразовании, оставлявшие в прошлом диктатуру прямой линии и куба в первоэлементах (кирпичи, плиты, блоки), из которых веками возводились дома, дворцы, храмы.

Почти одновременно патенты на это открытие были выданы в США и в СССР. За океаном такой патент получил великий американский архитектор Бакминстер Фуллер, а у нас студенты Московского архитектурного института Слава Колейчук и Юра Смоляров. Речь шла о вантово-стержневых или самонапряженных конструкциях, в которых «игра сил» используется с оптимальным КПД. Оттого они исключительно прочны и надежны, несмотря на то, что внешне выглядят хрупкими. Не случайно на них тут же обратили внимание творцы космической техники. Но впервые идея самораскрывающихся на орбите антенн и солнечных батарей родилась именно у Колейчука. И тоже – еще в студенческие годы.

Визитной карточкой этого открытия стала гигантская модель атома, которая вращалась высоко в воздухе на площади перед Курчатовским институтом под электронную музыку, написанную адресно, специально по этому случаю, легендарным человеком – Львом Терменом, которого звали «советским Фаустом» и который за свою долгую жизнь побывал создателем первого в мире электромузыкального инструмента терменвокса (он, между прочим, обучал игре на терменвоксе Ленина), американским миллионером, узником ГУЛАГа, и даже успел в 60-70-х годах прошлого века благословить на творчество Вячеслава Колейчука, Булата Галеева и других молодых первопроходцев возрождающегося отечественного авангарда.

«Атом» с площади Курчатова попал даже на советскую почтовую марку, выпущенную к очередной Всемирной выставке. А в оформлении павильонов СССР на последующих Всемирных выставках он сам уже принимал непосредственное участие. Особенно хороша была предложенная им и Юрием Шалаевым «Сеть Жизни» – сверхлегкое сетевое покрытие, которое охватывало всю экспозицию советского павильона на Всемирной выставке на Окинаве, посвященной освоению и охране Мирового океана. С прозрачным философским подтекстом: нарушь лишь одно звено в единой цепи – и жизнь на Земле может погибнуть.

Философия философией, но в основу тут все же были положены строгие расчеты великого русского математика Пафнутия Чебышева, исследовавшего сетчатые поверхности и предложившего формулы, которые позволяют описать любую геометрическую конфигурацию в пространстве.

В то же время для всемирных выставок Колейчуком были созданы самонапряженные композиции «Крылья», «Космическая спираль», проект космического «Парящего объекта».

А уже в наши дни за самонапряженную композицию «Парус» на Площади наций в столичной новой Олимпийской деревне Колейчук удостоился Государственной премии России. Выглядит этот «Парус» хрупко-воздушным. Но вот случился на излете прошлого века в Москве страшный ураган. Он скатал в рулон одну из крыш в Кремле, понес ее по воздуху, обламывая знаменитые «ласточкины хвосты» стен, обрушил трехтонную груду металла рядом с Мавзолеем. «Парус» Колейчука удары урагана выдержал.

С улыбкой вспоминаю, как однажды попала впросак моя родная «Комсомольская правда». Речь шла о так называемых невозможных фигурах. Их можно изобразить на бумаге, но невозможно построить в реальном пространстве. Ну, например, знаменитый треугольник Пенроуза с тремя прямыми углами. Публикацию о невозможных фигурах «Комсомолка» завершила тогда саркастической фразой: «Тот, кто построит треугольник Пенроуза, может считать себя гением».

На самом деле к этому времени Колейчук уже построил и треугольник Пенроуза, и другие фигуры, ранее считавшиеся невозможными.          Ларчик тут открывался «просто»: ему удалось так «перекрутить» треугольник Пенроуза в пространстве, что под определенным углом зрения он на фотографии приходил в полное соответствие с «фантастическим» рисунком.    Да, конечно, для такой «перекрутки» нужна нечеловеческая, звериная какая-то интуиция. Но – и точное знание. Не случайно, занимаясь этой проблемой, Вячеслав разработал собственную теорию возникновения иллюзий в человеческом зрении.

Однажды довелось от него услышать: первооткрывателями были те, кто придумал колесо и ножницы. А дальше, будь то колесо древней боевой колесницы или колесо лунохода, - это всего лишь практические приложения. Сам он наоткрывал столько «колес» и «ножниц», что на одних их приложениях давно мог бы сколотить в нынешней рыночной России миллионное состояние. Но это он оставляет другим. Ему это неинтересно. Он идет дальше, к новым «колесам» и «ножницам». Впрочем, открывая их и в уже открытом им самим.

Все бесконечное семейство самонапряженных конструкций, например, строится из модулей, «первоатомов», в которых взаимодействие сил между вантами и стержнями сведено до минимума. Дальше упрощать некуда. Но – Колейчук «упростил» и этот первоатом. И снова (в который раз!) – всё гениально просто.

Одна из самых удивительных его конструкций, переворачивающих наши бытовые представления о возможном и невозможном в окрестном мире, - стоящая нить. Она создаёт ошеломляющее зрителя впечатление, будто на его глазах опровергается закон всемирного тяготения, будто можно преодолеть притяжение Земли и не достигая второй космической скорости, не испытывая гигантские перегрузки ракетных стартов. Действительно, обыкновенная нитка сама поднимается от земли вертикально вверх, да еще и несет на себе ввысь какие-то сверкающие на свету железки.

В реальности тут срабатывает все тот же принцип самонапрягающихся конструкций. Только от предельной простоты сделан еще один, запредельный, шаг – к тому, что «гениально просто». Череда связанных между собой маленьких «луков», натягивает и устремляет вертикально вверх эту нить – стрелу.

Это, так сказать, «техническая» разгадка. Но вот что я при этом ещё думаю.  Стоящая нить – ещё ведь и некий символ, родовой знак Мастера. Не только его творчества. Но и самонапряжения его жизни. Жить так, чтобы, не размениваясь на бизнес-приложения, оставляя их идущим следом, стремиться всё дальше и дальше. Выше и выше. Только так.

Вячеславу Колейчуку.

_А знаешь, только так и надо жить,_

_Как устремленная к зениту нить,_

_Что рождена твоим воображеньем._

_Не только формо -- миросотвореньем_

_Дано добро нам в жизни утвердить._

_Чтоб там, где вечно счастье невозможно,_

_Свой взор подняв от истины подножной,_

_От бездорожья дураков и дур,_

_От невозможных мыслей и фигур,_

_Сказать себе упрямое: «Возможно!»._