Артем ЛОСКУТОВ, художник, организатор новосибирских шествий «Монстрация», лауреат конкурса «Инновация», один из авторов икон в защиту Pussy Riot на улицах Новосибирска, рассказывает, почему он редко ходит в книжные магазины
Артем ЛОСКУТОВ, художник, организатор новосибирских шествий «Монстрация», лауреат конкурса «Инновация», один из авторов икон в защиту Pussy Riot на улицах Новосибирска, рассказывает, почему он редко ходит в книжные магазины
Вообще читать я научился года в четыре и читал достаточно много — детские книжки, энциклопедии (у многих была такая советская, желтая, в 10 томах), — до чего мог дотянуться в книжном шкафу. Зато потом школьную программу по литературе проигнорировал, кажется, почти полностью — разве что «Мастера и Маргариту» прочитал сам, да и то это было до ее изучения по программе. Лет в 12 у меня появился компьютер и через год-два интернет — по-моему, всего Пелевина, что тогда был на Lib.ru, я прочитал с экрана монитора. Сейчас, когда интернет есть под рукой практически круглосуточно, книги в моей жизни свои позиции сдали — читаю с разных экранов все меньшие и меньшие литературные формы: от публицистики и новостей к твиттам. Количество информации в атмосфере заставляет форму сокращаться максимально. Надо бы купить ридер: иногда всё-таки чувствуется необходимость в большом тексте, в дороге например. Бумажные книги покупаю редко: негде хранить, да и, кажется, незачем — вообще от собирательства полезного и бесполезного стараюсь отказываться; иметь какой-то мобильный минимум, не обрастать вещами, хламом.
По роду деятельности приходится регулярно заглядывать в КоАП и УК, в ФЗ-54 («О митингах…»), отслеживать изменения, оценивать риски занятия различными формами акционизма. Например, с недавних пор за «несогласованную публичную акцию», которой суд может признать что угодно, минимальный штраф составляет 10 тысяч рублей. За «партизанское» размещение «икон Pussy Riot» в уличных лайтбоксах весной этого года я получил два штрафа по 500 рублей. В примитивных финансовых оценках это оказалось в 10 раз дешевле, чем один раз постоять с такой иконой в руках на запрещенном пикете. И с художественной стороны это интереснее, да и с точки зрения медиа, как выяснилось. После нововведений в законодательстве стало еще больше понятно, что нужно искать более эффективные и менее затратные формы, чем участие в митингах. В Москве вот в июле была попытка провести «Монстрацию» — получили штрафов на 50 тысяч. Не хочу кормить власть: она здесь не самая голодная.
Поэтому читаю, например, «Искусство и революция: художественный активизм в долгом 20-м веке» Геральда Раунига (издательство Европейского университета в С.-Пб, 2012), купленную в магазине «Циолковский» в Политехническом музее этой зимой. В «Циолковском» была лекция о художественном активизме от организаторов проекта partizaning.org — парни рассказывали об изменении городской среды, делали это интересно и посоветовали купить книгу — я им поверил. Книжка об активистских практиках с середины XIX века; о пересечении искусства и революции от Парижской коммуны до венского акционизма и действий «антиглобалистов»; о теоретической составляющей их действий, об ошибках и поиске пути.
«Параллельная травля акционистов бульварной прессой и реакционными австрийскими судами создала одновременно медийную и юридическую волну криминализации. И таким образом до того действовавшая лишь на ничтожно малом секторе поля искусства и аморфная группа была вовлечена в механизм медийной репрезентации, закреплена коллективной идентичностью «университетских свиней», а позднее «венских акционистов», сегментирована и, наконец, выслана обратно по разрозненным карьерным тропинкам (отчасти в немецком изгнании) в поле искусства».
Олег Азелицкий, Кирилл Иванов. Рейволюция. — Амфора, 2007.
Купил как-то на развалах типа «Всё по 20» в «Ашане» из-за очень китчевой обложки и знакомой фамилии Кирилла Иванова. В моем плеере как раз тогда были его «песни» («Самое Большое Простое Число»), и, по иронии судьбы, где-то в те же дни я рассказывал ему что-то про СИЗО для его текста в «Афише». Мне культура рейва не очень близка, но принцип исторификации субкультуры интересен. Про «Монстрацию» в какой-то момент придется писать что-то подобное: слишком много слухов, штампов, небылиц и вообще недорассказанного в этой пока девятилетней истории.
«Олег Назаров (промоутер): В 1990 году мы с Денисом Одингом искали сквот. Я тогда как раз вернулся из армии. Мастерскую найти было несложно. Существовала целая технология: ты с самого утра выходишь на улицу и, задрав голову, ходишь, смотришь на дома. Если в здании окна не горят и разбиты стекла, значит, дом расселяют. Ты заходишь в парадную, выбираешь заброшенную квартиру, вскрываешь ее фомочкой, ставишь железную дверь — и всё! Теперь у тебя есть бесплатная мастерская в центре города. Ну, может быть, еще начальнику жэка дашь пузырь из валютного магазина «Березка».
Виктория Ломаско, Антон Николаев. Запретное искусство. — Бумкнига, 2011.
Эту книгу-арт-объект мне подарил ее автор, новосибирско-московский художник Антон Николаев. Он писал тексты к рисункам Вики Ломаско о суде над Ерофеевым и Самодуровым за выставку «Запретное искусство-2006». Очень трогательный момент: она написана от руки, поэтому рассказанную историю воспринимаешь как-то ближе, хотя куда уж ближе: здесь, в Новосибирске, когда прокуратура передавала это дело в суд, мы устраивали перформанс «Мокрые попы» с публичными чтениями обвинительного акта и «мочиловом» возмущавшихся «еретиков», а через два года оказались в коридорах Таганского суда рядом с разбрасывавшим тараканов из коробок от чоко-пая Петей Верзиловым. Это вот одна из тех книг, которые хочется хранить, конечно.
«Внезапно двери суда отворились, и несколько охранников выволокли сопротивлявшегося молодого человека. Это был Петя Верзилов, активист группы «Война». Он запланировал «террористический акт»: собирался выпустить во время чтения приговора 620 шипящих мадагаскарских, 900 венесуэльских и 2000 мраморных тараканов. Но охранники на входе заподозрили неладное при виде шуршащих коробок с «кукурузными хлопьями». Они разорвали коробки, и освобожденные тараканы расползлись по зданию суда. Петю по земле тащили в милицейский автобус. Он сопротивлялся и кричал про «тараканий суд». Хоругвеносцы изгоняли из Пети бесов молитвенным пением, а Симонович-Никшич осенял его своим огромным крестом».
Борис Гройс. Утопия и обмен. Стиль Сталин. О новом. Статьи. — Издательство ЗНАК, 1993.
Гройса моя подруга Маша взяла почитать у нашего старшего товарища художника Кости Скотникова в его огромнейшей библиотеке в мастерской. С возвратом мы не торопимся и пытаемся небольшими фрагментами постигать: Гройс к прочтению обязателен, если вы хоть как-то связаны с искусством.
«Юмор возникает прежде всего из-за того, что художник постоянно хочет быть искренним и аутентичным, но с тем же постоянством терпит поражение, поскольку обречен пользоваться уже готовыми формами визуального языка, которые ему не подчиняются — при этом создание новых, собственных визуальных знаков, по существу, также является готовым приемом, потому как повторяет ставший уже традиционным авангардный жест».
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»