К какой войне готовился Сталин?

_Беспримерное в истории цивилизованных народов вероломство._
_Из выступления по радио 22 июня 1941 года В.М. Молотова_

Долгое время в советских учебниках истории, объясняя разгром Красной армии в первые месяцы войны, рассказывали миф о безграничном доверии Сталина к берлинским «заклятым друзьям» после Московского пакта 1939 года. Однако пенсионер Вячеслав Молотов решительно отвергал рассуждения о наивности вождя. «Сталин поверил Гитлеру? — возмущался Молотов. — Он своим-то далеко не всем доверял!»

Пониманию долгосрочных целей советской внешней политики в 1939–1941 годах и сталинских планов в предвоенные месяцы не хватает источников. За последние двадцать лет одни важные документы опубликованы целиком, другие опубликованы, но не полностью, о существовании третьих мы можем лишь догадываться — они до сегодняшнего дня скрыты в архивах под секретными грифами.

Совершенно ясно одно — за период с 1 января 1939 года по 21 июня 1941 года Вооруженные силы Советского Союза значительно выросли: по личному составу — с 2,4 млн до 5,7 млн человек, по количеству дивизий — со 131 до 316, по количеству орудий и минометов — с 55,8 тыс. до 117,6 тыс., по количеству танков — с 21,1 тыс. до 25,7 тыс., по числу боевых самолетов — с 7,7 тыс. до 18,7 тыс. Такое наращивание вооружений за тридцать месяцев свидетельствует с очевидностью о том, что Сталин, целенаправленно и не покладая рук готовился к войне.

Но к какой войне — оборонительной или наступательной? Этого мы с точностью не знаем. Впрочем, когда хотят побудить врага отказаться от агрессии — ему демонстрируют силу потенциального контрудара. Силу скрывают тогда, когда хотят неожиданно ударить сами. 3 августа 1941 года во время посещения штаба группы армий «Центр» в Борисове Гитлер мрачно сказал: «Если бы я знал, что у Сталина столько танков, я вообще бы не нападал на Советский Союз».

# Тайная речь Сталина

Историки спорят о том, создавал ли пакт Молотова–Риббентропа благоприятные условия для развязывания «Второй империалистической войны» в Европе. В этой связи особое значение приобретает полемика вокруг так называемой речи Сталина 19 августа 1939 года, в которой советский лидер будто бы объяснил своим соратникам по Политбюро полезные резоны грядущего советско-германского соглашения. Пакт, по словам Сталина, убедит Гитлера в нейтралитете СССР, а затем приведет к затяжному вооруженному столкновению между нацистской Германией и англо-французским блоком. В результате этой кровопролитной борьбы неизбежно откроются перспективы для советизации разоренной и ослабленной Европы:

«Вопрос мира или войны вступает в критическую для нас фазу, — якобы объяснял Сталин. — Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия откажется от Польши и станет искать модус вивенди с западными державами. Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный для СССР характер. Если мы примем предложение Германии, она, конечно, нападет на Польшу, и вмешательство Англии и Франции станет неизбежным <…> [тогда] мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну. Опыт 20 последних лет показывает, что в мирное время невозможно иметь в Европе коммунистическое движение, сильное до такой степени, чтобы захватить власть. Диктатура партии становится возможной только в результате большой войны. Мы сделаем свой выбор, и он ясен. Мы должны принять немецкое предложение и вежливо отослать обратно англо-французскую миссию. Первым преимуществом, которое мы извлечем, будет уничтожение Польши <…>. В интересах СССР, чтобы война разразилась между рейхом и капиталистическим англо-французским блоком <…и > длилась как можно дольше с целью изнурения двух сторон».

Оппоненты утверждают, что пресловутой «речи Сталина» 19 августа 1939 года на самом деле не было, а ее известный пересказ, независимо от вариативности существующих редакций и переводов, не более чем плод журналистских домыслов. И непоколебимое решение Гитлера напасть на Польшу никак не зависело от Московского пакта.

Здесь, правда, возникает закономерный вопрос о том, почему же тогда Берлин так настойчиво добивался приема министра иностранных дел Германии Йоахима Риббентропа в Москве именно до начала вторжения Вермахта в Польшу. «Время не ждет, торопит, — сообщалось в меморандуме от 15 августа из Берлина для Молотова. — Желательно, чтобы события не опередили и не поставили нас перед совершившимися фактами». 17 августа посол Германии в СССР Вернер фон дер Шуленбург сообщил Молотову, что «центр тяжести» нового советско-германского соглашения будет составлять не сам пакт о ненападении, а секретный протокол. Поэтому «желательно получить от Советского правительства хотя бы эскиз протокола». Молотов ответил, что содержание протокола следует тщательно обсудить.

На наш взгляд, роковая речь Сталина, в которой он четко обозначил решительную перемену курса — от уклончивого поиска компромисса с западными демократиями к заключению твердого соглашения с нацистской Германией, — все-таки была произнесена советским лидером 19 августа 1939 года. Косвенным доказательством может служить телеграмма Шуленбурга №189, отправленная из Москвы в Берлин 19 августа с отчетом о событиях этого важного дня.

# Два разных Молотова

19 августа Шуленбург _дважды_ виделся с Молотовым. В первый раз они разговаривали между 14 и 15 часами. Германский посол извинился за настойчивость, с которой он добивался встречи. Он знал, о чем говорил: подготовка к нападению на Польшу вступила в последнюю фазу («Время не ждет»). Советский нарком ответил немецкому дипломату с чувством юмора: «Когда того требует дело, то не стоит откладывать». Молотов не скрывал готовности к диалогу, но решительно отказывался «даже приблизительно определить время поездки» Риббентропа в Москву, ссылаясь на туманную необходимость тщательной подготовки такого важного визита. Особое внимание Молотов вновь уделил дополнительному секретному протоколу, который, по сообщению Шуленбурга, советская сторона рассматривала в качестве _составной_части будущего пакта. На том дипломаты и расстались.

Складывалось впечатление, что Молотов по-прежнему тянет время, так как сохраняется неопределенность в выборе между Берлином и Парижем. Сталин продолжал взвешивать все «за» и «против». Такая ситуация, судя по содержанию немецких дипломатических депеш, весьма нервировала Гитлера — вероятнее всего, он действительно не считал возможным отдать приказ о вторжении в Польшу в состоянии неясности на Востоке.

Однако примерно в 15.30 Молотов неожиданно попросил Шуленбурга вновь приехать в Кремль. Они встретились через час. На этот раз глава правительства СССР, нарком иностранных дел вел себя иначе. Он сообщил германскому дипломату, что за прошедшее время _сделал доклад советскому правительству_, получив указание передать Шуленбургу проект пакта о ненападении. Впервые называлась и возможная дата приезда Риббентропа в Москву: 26 или 27 августа. Шуленбург в телеграмме №189 отметил: «Молотов не объяснил мне причины резкого изменения своей позиции. Я допускаю, что вмешался Сталин». И с его предположением трудно не согласиться.

Таким образом, из телеграммы №189 Шуленбурга следует, что в Кремле между 15.00 и 15.30 19 августа состоялось какое-то важное политическое совещание, участники которого обсуждали развитие советско-германских отношений. После совещания, благодаря решению Сталина, как полагал автор телеграммы, позиция Молотова неожиданно стала более благоприятной для заключения долгожданного пакта в ближайшее время. 21 августа дата визита Риббентропа окончательно была назначена на 23 августа.

22 августа на совещании высшего генералитета в Оберзальцберге Гитлер с удовлетворением заявил представителям военной элиты рейха: «Теперь, когда я провел необходимые дипломатические приготовления, путь солдатам открыт». Рейхсканцлер рассказал слушателям о благотворном значении советско-германского сближения для разрушения антигерманской коалиции и ведения успешной войны против Польши. Более чем через тридцать лет Молотов, вспоминая о драматических августовских событиях, назидательно произнес замечательную по своей правдивости фразу: «Гитлер никогда не понимал марксистов».

Кстати, вышеупомянутая речь фюрера в Оберзальцберге совершенно опровергает версию сталинской исторической школы о том, будто бы Московский пакт позволил оттянуть гитлеровское нападение на Советский Союз на два года. _Летом 1939 года у Гитлера не было ни сил, ни ресурсов, ни планов, ни общей границы для полномасштабной войны против СССР на таком огромном театре военных действий._

31 августа 1939 года на внеочередной сессии Верховного Совета Молотов выступил с программным докладом. О Гитлере он не сказал ни слова, но приветствовал «развитие и расцвет дружбы между народами Советского Союза и германским народом». Политиков либеральных стран Запада нарком иностранных дел назвал «зарвавшимися поджигателями войны», требовавшими, «чтобы СССР обязательно втянулся в войну на стороне Англии против Германии». В заключение докладчик подчеркнул: _«Советско-германский договор о ненападении означает поворот в развитии Европы»_. На следующий день поворот действительно произошел.

# Подготовка к наступательной войне

7 сентября в беседе с руководителями Коминтерна Сталин уточнил слова своего ближайшего соратника: «Война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга». По мнению вождя, следовало «подталкивать одну сторону против другой, чтобы [они] лучше разодрались». «Польское государство раньше было нац<иональное> государство. Поэтому революционеры защищали его против раздела и порабощения. Теперь — фашистское государство, угнетает украинцев, белорусов и т.д. Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространили бы социалистическую систему на новые территории и население?.. Надо сказать рабочему классу — война идет за господство над миром». (Запись по-русски Г. Димитрова, сделанная по памяти после встречи в его дневнике. РГАСПИ. Ф. 146. Опись 2. Дело 5. Листы 54-56.)

Все эти высказывания вполне соответствовали смыслу и духу событий 19 августа 1939 года. Так очерчивались контуры войны, которую планировал и собирался в перспективе вести Сталин, но которая оказалась совершенно другой.

В результате реализации Московского пакта 1939 года возникла общая граница между СССР и рейхом. Для победоносной наступательной операции требовались внезапность, решительное использование танковых соединений и ВВС на всю глубину обороны врага, массированное применение парашютных десантов, тщательная маскировка собственных намерений на стадии подготовки, подавляющее превосходство в силах над застигнутым врасплох врагом._Вариант, что враг попытается первым нанести сокрушительный удар, по всей вероятности, в Кремле даже не рассматривался._

14 октября 1940 года Сталин окончательно утвердил «Соображения об основах развертывания» — документ, на основании которого осуществлялось все военное планирование до 22 июня 1941 года. Самая сильная группировка войск разворачивалась в Киевском Особом военном округе. Подготовленный к 11 марта 1941 года очередной вариант «Соображений» предусматривал нанесение главного удара на Юго-Западном направлении. В 1973 году маршал Иван Конев, назначенный в январе 1941 года командующим Северо-Кавказским военным округом, вспоминал о том, как его принимал нарком обороны маршал Семен Тимошенко в связи с вступлением в должность: «Он сказал: «Мы рассчитываем на Вас. Будете представлять ударную группировку войск в случае необходимости нанесения удара». 15 марта 1941 года Тимошенко приказал снабдить войска к 1 мая «смертными» медальонами с личными листками учета по требованиям военного времени.

В тот же день командующий войсками Западного Особого военного округа генерал армии Дмитрий Павлов подписал директиву №008130 (номер в документе вписан от руки), адресованную военным советам армий, областным военным комиссариатам, командирам соединений и частей ЗОВО. Он приказал, ссылаясь на мобилизационный план 1941 года, к 15 июня «привести войсковые части и учреждения Округа в полную мобилизационную готовность» (подчеркивание в 1-м машинописном экземпляре директивы). Для укомплектования войсковых частей и учреждений предписывалось использовать все состоящие на учете возраста начальствующего состава запаса, за исключением лиц, пользующихся отсрочками призыва по мобилизации. Таким образом, мобилизация еще не объявлялась, но в мирное время призывались все командиры запаса, за исключением тех, кто имел бронь. Лица со средним и высшим образованием, проходившие действительную службу в войсках, оставлялись на должностях взводных командиров. Облвоенкоматам следовало производить приписку военнообязанных с десятипроцентной надбавкой к мобилизационной потребности. Датой представления доклада о мобилизационной готовности войск округа назначалось 18 июня. Скорее всего, аналогичные директивы подписали и командующие войсками остальных приграничных округов.

В апреле 1941 года в западных военных округах началось сосредоточение 247 советских дивизий, составлявших более 80% наличных сил Красной армии. 5 мая в Кремле состоялся знаменитый банкет по случаю выпуска командиров, прошедших переподготовку при Военной академии им. Фрунзе. На банкете присутствовали около двух тысяч человек. В числе приглашенных был преподаватель Академии Генерального штаба комбриг Василий Малышкин, кадровый командир Красной армии, освобожденный из тюрьмы в 1939 году во время «бериевской либерализации».

В разгар застолья один из гостей предложил тост за сталинскую миролюбивую политику. Однако Сталин неожиданно возразил, и Малышкин записал основные тезисы его незапланированного выступления: «Утверждение, что советское правительство успешно осуществляло мирную политику, является правильным, однако сейчас несвоевременно подчеркивать мирную политику советского правительства. Это значит неправильно ориентировать народ и направлять его мышление по такому пути, который более не соответствует современному этапу развития. Пришло время объяснить народу, что период мирной политики миновал. Нужно подготовить народ к мысли о необходимости войны, причем наступательной войны. Дальнейшие цели Советского Союза могут быть достигнуты только применением оружия».

Между тем полномасштабное перемещение и накапливание войск на Западе СССР продолжалось. В мае — начале июня 1941 года под видом «Больших учебных сборов» в армию скрытно призвали 805 тысяч человек: 24% от личного состава мобилизуемых на время войны. В середине мая 1941 года в Генеральном штабе РККА был составлен последний, переработанный вариант оперативного плана, предусматривавший на Юго-Западном (основном) направлении разгром противника восточнее Вислы и овладение Краковом. Сосредоточение войск проходило в соответствии с планом, но даты и сроки перехода к активным действиям остаются неизвестными до сих пор.

# «Гитлеру ничего не оставалось делать, кроме как напасть на нас»

Пенсионер Молотов, рассказывая о последних предвоенных месяцах 1941 года, в частных беседах ограничивался полупризнаниями, но в то же время весьма многозначительными: «Ошибка была допущена, но, я бы сказал, второстепенного характера, потому что боялись сами навязать себе войну»; «Гитлеру ничего не оставалось делать, кроме как напасть на нас, хотя и не кончена война с Англией, да он бы никогда ее не закончил — попробуй закончи войну с Англией!»

Конечно, Молотов имел представление о геополитических взглядах Гитлера, изложенных в «Mein Kampf». Но бывший нарком иностранных дел связывал нападение Германии на Советский Союз летом 1941 года не столько с идеологическими установками нацистов, сколько с какими-то другими причинами, о которых предпочитал не слишком распространяться.

24 мая 1941 года в Кремле Сталин провел расширенное и беспрецедентное по представительству военно-политическое совещание. В нем участвовали Молотов, Тимошенко, начальник Генерального штаба Красной армии генерал армии Георгий Жуков, из пяти западных округов — командующие войсками, члены военных советов и командующие авиацией, а также начальник Оперативного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Ватутин и начальник Главного управления ВВС РККА генерал-лейтенант авиации Павел Жигарев. До сих пор, кроме проведения самого факта совещания, никакие подробности о нем не известны.

4 июня Политбюро приняло решение о формировании к 1 июля 238-й дивизии, «укомплектованной личным составом польской национальности и лицами, знающими польский язык». Такое же национальное соединение, только финское, для использования в составе Красной армии было создано осенью 1939 года, накануне советско-финляндской войны.

Кстати, сторонники классической версии о «миролюбивой сталинской политике» утверждают, что ни в одном архиве не найдены какие-либо документы, которые бы указывали на политическое решение Сталина о начале боевых действий против Германии. Однако нападение Советского Союза на Финляндию 30 ноября 1939 года тоже состоялось без какого-либо письменного решения о начале войны в указанный день и час.

«Политическим решением» мог стать непосредственный приказ об открытии огня и переходе границы по достижении момента полной готовности. Но вот без подготовительных мероприятий к часу «икс», как и в случае с Финляндией, было не обойтись.

19 июня 1941 года последовал приказ Тимошенко о создании фронтовых управлений на базе штабов западных военных округов. Фактически это означало готовность к открытию боевых действий в самое ближайшее время, потому что фронтовые управления создаются для войны. Вот один из таких документов, поступивший из Москвы 19 июня 1941 года на имя командующего Прибалтийским Особым военным округом генерал-полковника Федора Кузнецова, — из микрофильмокопированной коллекции генерал-полковника Дмитрия Волкогонова, хранящейся в Гуверовском архиве Стэнфордского университета в Пало-Альто (орфография сохранена).

**«Шифровка №5439, 5440**
Подана 19.6.41 в 4.00 Принята 19.6.41 в 4.20
Поступила в ШО округа 19.6.41 в 4.25
ВРУЧИТЬ НЕМЕДЛЕННО
КОМАНДУЮЩЕМУ ВОЙСКАМИ ПРИБОВО Л И Ч Н О

НАРОДНЫЙ КОМИССАР ОБОРОНЫ ПРИКАЗАЛ ВЫДЕЛИТЬ УПРАВЛЕНИЕ ФРОНТА И К 23 ИЮНЯ 1941 ГОДА ПЕРЕВЕСТИ ЕГО НА КП ПОНЕВЕЖ, ТЩАТЕЛЬНО ОРГАНИЗОВАВ УПРАВЛЕНИЕ ВОЙСКАМИ.

Риге оставить подчиненное ВАМ Управление Округа во главе Вашим заместителем.

Исполнение телеграфте.

Выделение и переброску Управления фронта сохранить строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа.

№560/ЗНГШ Ж У К О В

Расшифровал 04 час. 40 мин. «19» июня 1941 г.».

На бланке есть подчеркивания текста и рукописные пометки. Но кому они принадлежат, еще предстоит выяснить. Таким образом, версию о том, что Сталин и советское военно-политическое руководство не готовились к войне, необходимо сдать в архив.

«Мы были готовы! — кипятился пенсионер Молотов, отвечая на замечания о неготовности. — Как это не были?» Были, конечно. Готовились. Только вот к чему?..

**Кирилл АЛЕКСАНДРОВ**