Вся сцена закрыта наклонной стеклянной крышей. Наборные стекла и аскетический железный каркас запылены дождями и автомобильными выхлопами Нью-Йорка. Так же аскетичен, на том же черном железном каркасе держится двухэтажный лофт за стеклом. Там вспыхивает свет и мучительно, медленно, с хриплым дыханием и непроизвольными вскриками нешуточной боли движутся две фигуры. Журналист Джеймс (Сергей Юшкевич) привез из госпиталя домой фотокорреспондента Сару (Чулпан Хаматова).

Нога в броне гипса. Ортопедический воротник. Бритая голова со следами отека. Сара и проводник-переводчик Тарик подорвались на заминированной дороге. Он — насмерть. Ее долго держали в искусственной коме, «штопая» множественные черепные ранения.

Ну-с… а съемка вышла бесценная. Респектабельный глава фотослужбы Ричард (Александр Филиппенко) готов говорить с респектабельным издательством об альбоме.

Тут речи нет о карьере на ужасах чужой войны. В этих ребят летели настоящие пули. Кровь и мозг местных жителей, погибших рядом, летели им в лица. Их нервные срывы, их бессонницы, их кошмары, их ночные разговоры о том, зачем они все-таки едут в Ирак, Афганистан, Камбоджу, Сьерра-Леоне — и меняет ли это хоть что-нибудь? — настоящие.

И судить-оценивать спектакль (уж так, по-честному) должен тот, кто и сам там был.

Стеклянный щит лофта почти все время разделяет сцену и зал. В конце первого акта, когда на заднике крупным планом идут кадры, снятые Сарой на войне, — это милосердно.

Потому что всерьез, включая сознание, — на это немыслимо смотреть даже из партера.

…Но есть люди, которые на это смотрят — в упор. Через объектив. По принципу классика жанра Роберта Капа (1913–1954): «Если ваши фотографии получаются недостаточно хорошими, значит, вы недостаточно близко фотографируете».

И есть та человечья икра (включая самые мелкие икринки), та икра, не защищенная приличным паспортом и медстраховкой, — на головы которой летят бомбы в Багдаде.

А когда так уж ложится фишка мировой истории — бомбы летят в Белграде. В Ленинграде, Лондоне, Дрездене. А авторам идеи и руководителям проекта «ковровых бомбардировок» потомки ставят памятники в великих столицах, возле церквей.

К тексту пьесы Дональда Маргулиса (пьесы, впрочем, умной и добротной) много добавляет буклет спектакля, сделанный «Современником». Буклет с подлинными словами коллег сценической Сары Гудвин. На вопрос — зачем их, адреналинщиков, туда несет? — исчерпывающе отвечает Мари Колвин, погибшая 22 февраля 2012 года в Сирии: «Широкая общественность имеет право знать, что наше правительство и наши вооруженные силы действуют там от нашего имени».

Впрочем, вернемся к премьере. Та жесткая, сильная, почти невыносимо резкая девочка, которую играет Чулпан Хаматова, — выточена войной, обглодана войной, обречена войне. С юной, безбашенной, добросердечной и кокетливой Мэнди (Дарья Белоусова), воплощающей путь тысяч женщин, Саре трудно спорить и странно сидеть рядом. Мирное американское материнство (пробудившее в юной Мэнди такие бездны здравого смысла, что оторопь берет) — и аскеза Сары, добровольно обреченной своему смертному риску снимать и свидетельствовать, несопоставимы. Как путь мира и путь подвижника.

Хотя мир, несомненно, использует этого подвижника. А то и лакомится его специфическим, его экстремальным опытом. Типа как французскими сырками с пеплом.

Пьеса Дональда Маргулиса на российской сцене хороша уже тем, что она — новая. Рассказывает новую историю, ставит новые вопросы, добывает новые смыслы.

Самый жесткий вопрос — о двух несопоставимых, но существующих рядом мирах. Мир нью-йоркского лофта и мир взорванного багдадского рынка предельно сближены в наше время. Они ясно видят друг друга. Нью-Йорк видит Багдад через объектив камеры Сары. Багдад видит Нью-Йорк в устарелых стеклах телеэкрана, в жестоком раю телесериалов.

Герои «Скрытой перспективы» непрестанно повторяют друг другу: так было и будет.

Джеймс и Сара в пьесе постоянно думают: зачем нужны наши свидетельства?

— О, какие прелестные зверства лежат у нас на кофейном столике… Мэнди, передай орешки! — бормочет пьяный Джеймс, теребя «сигнал» их долгожданного альбома.

Черно-зеленые от злости, они возвращаются из небродвейского интеллектуального театра. Джеймс снова взрывается: эта публика ловит в документальных спектаклях о войне тот же адреналин, который народ попроще ловит в блокбастерах! Но интеллектуалы еще и горды собой: они выполнили гражданский долг, отсидев полтора часа в зале! Ненавижу!

И тут он прав. И в Европе нет приличного фестиваля без таких гражданских радений.

Но правда, которая в финале снова уводит Сару-Чулпан в Кабул, — другого порядка.

И она вовсе не в том, что своими репортажами и своей съемкой эти ребята пишут «скрытую перспективу» мировой истории. Или хотя бы — дают ей бесценные источники.

Хотя и это — чистейшая правда.

Про нас

Спектакль открывается сценой приезда тяжело раненной Сары домой в Нью-Йорк. Ранение минно-взрывное, полученное где-то в африканской или азиатской горячей точке. После взрыва ее оперировали в Германии. Медицинский воротник на шее и гипс на ноге.

Ее привез коллега и любящий человек Джеймс (Сергей Юшкевич), который много лет работает в горячих точках, начал, как он говорит, сразу после окончания колледжа. Ему это надоело, хочется любви, детей — простого человеческого счастья. Спать не на голом полу, от чего болит спина, а на кровати.

Начальник Сары и Джеймса немолодой редактор Ричард (Александр Филиппенко) благодарит их за возможность спокойно работать, сидя в мягком кресле дома, в Нью-Йорке, когда они посылают репортажи из горячих точек.

Молодая подруга Ричарда — Мэнди (Дарья Белоусова) — родила ему ребенка и мечтает о втором. У каждого из четырех героев спектакля своя гармония.

Но есть еще и пятый — проводник Сары, местный житель той условной страны, бывший студент Тарик, незримо присутствующий в пьесе. Та мина, которая тяжело ранила Сару, убила Тарика. Гибель в горячей точке — это и есть «скрытая перспектива» любого работающего там журналиста.

Так что же, не говорить миру о том, как убивают людей, как страдают и гибнут на бесконечных войнах дети?

Кто-то же должен это делать. Кто-то сидит на мягком диване в Нью-Йорке или в Москве, а кто-то снимает и пишет обо всех ужасах войны и террора, о раненых, о стонущих от боли людях, о больных детях.

И вот здесь вечный спор: если ты видишь человеческое страдание, раненого ребенка, что ты как журналист должен делать: снимать или спасать?

Сара, которая прошла многие горячие точки, сама была тяжело ранена и находилась на волосок от смерти, говорит: «Снимать, выполнять свою работу». А Мэнди, которая никогда не была на войне, говорит: «Спасать». И это вечный вопрос каждого журналиста на войне, и каждый решает его по-своему.

А в конце спектакля молодая Мэнди и немолодой Ричард остаются в Нью-Йорке. Джеймс, который много повидал в горячих точках, тоже остается, хотя по-прежнему любит Сару. А Сара в очередной раз, только отойдя от тяжелого ранения, снова едет на войну. Она там нужна. Ведь кто-то должен сказать миру правду.

Я смотрел этот спектакль вместе с мамой нашего погибшего журналиста Игоря Домникова, Руфиной Семеновной. И в том образе Сары, который создала очень талантливо Чулпан Хаматова, я видел нашего Игоря, нашу Аню Политковскую, нашего Юру Щекочихина, нашу Наташу Эстемирову и многих других погибших журналистов, а также, слава богу, живых, которые постоянно уезжают в горячие точки: Лену Милашину, Олю Боброву, Эльвиру Горюхину, Иру Гордиенко…

Вячеслав ИЗМАЙЛОВ, военный обозреватель «Новой»: Здесь вечный спор: если ты видишь человеческое страдание, раненого ребенка, что ты как журналист должен делать: снимать или спасать?