Догнать Португалию на особом пути

Поиск особого пути не разделяет нас с Европой, а, наоборот, объединяет, поскольку многие европейские страны в свое время пытались подчеркнуть свою особость. Это — болезнь роста: с одной стороны — мучительная, но с другой — демонстрирующая, что мы действительно растем и переживаем трудности, которые раньше пережили наши западные соседи. Сильный спрос на концепции особого пути появляется в кризисные моменты, когда общество чувствует фрустрацию и пытается найти себя с помощью разного рода идеологических конструкций.

Одна из первых попыток поиска особого пути была предпринята Португалией в первой половине XVII века, когда после долгого периода величия страна попала в зависимость от испанской короны. Понадобилось доказать самим себе, что мы еще ого-го-го, что мы не поем под дудку «мадридского обкома», что у нас — своя культура, свои герои, свои цели и задачи. И вот «выяснилось» вдруг, что само появление Португалии входило изначально в замысел Господа. То есть существование данной страны является не исторической случайностью, но составной частью Божественного плана по сотворению мира. Господь лично спустился на Землю, чтобы создать новое государство, и Сам беседовал об этом с военным лидером Афонсу Энрикишем, который стал первым португальским королем.

Теория особого пути возникла и в Англии в середине XVII века — в эпоху английской революции, когда народ испытывал чрезвычайные трудности. Англичане времен восстания пуритан считали себя вторым Израилем, постоянно возвращаясь к этой метафоре в парламентских спичах и памфлетах, а также в церковных церемониях. Именно себя пуритане считали народом избранным, народом мессианским, народом, призванным установить истинную церковь на земле взамен разложившейся римско-католической.

Во второй половине XVII столетия теорию особого пути разработали поляки. Ряд военных катастроф поставил под сомнение существование некогда мощного государства. В ответ на это появилась идеология сарматизма. С одной стороны, утверждалось, что поляки — древний народ, происходящий от сарматов. С другой — закрепилось представление об исключительной роли поляков в осуществлении божественного промысла. Сам Бог, мол, покровительствует Речи Посполитой. В итоге среди шляхты пользовался популярностью миф о Польше как об оплоте христианства, убеждение, что именно Речь Посполитая призвана защитить Европу. Это убеждение получило подкрепление в связи с тем, что польский король Ян Собеский одержал несколько побед над турками и остановил их продвижение.

Но самый близкий нам пример — это, конечно, германские поиски. Примерно так же, как считают сегодня многие в России, немцы рубежа XIX—ХХ веков считали Запад неким расплывчатым целым, отличающимся от Германии отсутствием духовных начал. На Западе доминировала Цивилизация с эксплуатацией человека человеком и бездумным использованием рынка. В Германии же над ценностями Цивилизации превалировала Культура. Она предполагала формирование развитой, эффективной экономики без тех эксцессов, которые сопровождают развитие хозяйства на Западе. Утвердив в сознании свое культурное превосходство над врагом, немцы тем самым компенсировали трудности становления рынка, нищету и убогость жизни, социальное неравноправие. «Просить немца быть приверженным тому… что народы Европы называют свободой, — писал Томас Манн, — было бы… равнозначно требованию к нему совершить насилие над своей природой».

Наш русский особый путь в те же самые годы принял коммунистическую окраску. И хотя коммунизм ныне мертв, проблемы, породившие фрустрацию революционных времен, никуда не ушли. На практике мы будем все больше сближаться с Западом, но при этом в головах многих людей еще надолго останется утешающая в трудные годы идея особого пути.