Мой добрый приятель, московский бизнесмен Дима Вознесенский купил не так давно парусный катамаран (находил на нем уже больше 10 000 морских миль) и отправился на нем в кругосветку. Началось все с получения лодки на верфи Canet en Rossillon Франции, перехода через Майорку и Гибралтар на Канары, откуда и стартовало неспешное путешествие. К декабрю они со старым яхтсменом Александром Ивановичем Роговым дошли до Гран-Канария.

Здесь "встретили всех, кого могли": на Канарах несколько десятков марин, но все наши столпились в одной. Тут они и проводили в трансатлантический переход лодки Гены Гришина, Литау и Кишилова. А катамаран Вознесенского, названный в честь жены "Лида", завис на островах почти на три месяца. Поэтому, его переход в конце февраля с Канар на Кабо Верде был уже подготовительным этапом перехода через Атлантику.

Тут жена Вознесенского, в процессе всех этих пертурбаций родившая второго ребенка, и имевшая свои понятия о том, как годовалому пересекать океаны, идти в пучину временно отказалась. Но и мужа на одного Рогова Лида оставлять не решилась. Встал вопрос о третьем.

Александр Иванович, когда перед Новым годом позвонил мне с предложением идти через Атлантику, говорил как бы, между прочим. И словам его я большого значения не придал. А зря: моряки народ упертый, все доводят до конца. И пришлось мне, не ходившему далее чем от Скрадина до Дубровника, слегка оробевшему, лететь на острова Кабо Верде.

В 1974, когда случилась революция гвоздик в Лиссабоне, на Островах Зеленого мыса окончательно утвердилась вредная мысль о полной независимости от Португалии. За нее долго боролся африканский герой Амилькар Кабрал, оставшийся в памяти островитян в названии аэропорта, ну, и на деньгах, как водится. Независимость они тогда получили без особых препирательств, но что делать дальше не решили. И решение затянулось до сегодняшнего дня. Островитяне - народ радушный, веселый и ленивый, как полагается креолам. Отношения между ними за годы независимости развились совершенно социалистические: повсеместно считается, что работа мешает счастью, а законы мешают жизни. Общая характеристика после беглого осмотра – умеренная нищета.

Здесь Дима Вознесенский встретил живого еще студента Ростовского университета (специальность не установлена). Россию, где он после учебы бомжевал по разным углам еще 7 лет, Юра (так нам представился этот пьющий по-русски абориген) вспоминал очень тепло. Не в пример Португалии, бросившей островитян на произвол идей Амилькара Кабрала: "Они нам слишком мало дали", - обидчиво отвечал он на вопрос, зачем тут учредили независимость.

Что нам будет непросто, мы с Роговым поняли сразу по прилете: две девушки из авиакомпании, торговавшей билетами к месту стоянки "Лиды", в разгар рабочего дня вывесили на стеклянной стене табличку Closed и весело посоветовали зайти через час-другой - они просто решили поболтать.

Дима в своих планах освоения мирового океана не предусматривал карнавала на Островах Зеленого мыса. А он-таки случился. Напрасно четыре дня подряд он пытался уговорить чиновников поставить нам в паспорта штамп «выезд». Служилые люди приходили в контору к часу, обедали и начинали собираться на карнавал.

Помочь было некому - вся полиция острова Сао-Висенте четверо суток с перерывом на опохмел изображала трансвеститов (таков был их творческий замысел, костюмы шили за полгода). Поскольку формально они числились на службе, танцевали с пистолетами. По всему городу Минделу, отхлебывая на ходу жуткое пойло, которое, совсем потеряв совесть, упорно называли ромом, шли многотысячные толпы танцующих островитян. Создавалось впечатление, что независимость они получили на этой неделе.

Уставший от их энтузиазма Дима махнул рукой и посоветовал нам с Роговым причаститься к местному празднику, на что ушло два часа. На исходе второго к Рогову, ему сейчас 70 лет, подошла поговорить местная дама. Обтанцевав его со всех сторон, обтерев всеми частями темпераментного тела, она спросила его о чем-то, совершенно, впрочем, не интересуясь ответом, и смачно поцеловала взасос.

Александр Иванович смутился, глаза его подобрели. Дама решительно требовала продолжения, мы начали отступать к марине. Там охрана, хотя и не быстро, помогла нам отбиться от веселой жизни.

Итак, с выходом в море мы опоздали на три дня - еще сутки после карнавала на работу в городе никто не ходил, даже банки работали через одного. Но вышли, наконец, курсом на Малые Антильские острова (2200 миль) экипажем из трех человек.

На маленьком пространстве яхты под рокот валов русский человек склонен думать о глобальном. Рогов, когда звал меня в плавание, так и сказал: «Мы решаем там не что на ужин готовить, а какому богу молиться». Неудивительно, что океан рождает мысли о свободе и ее границах в рамках государства, куда всем нам предстоит вернуться. Мои спутники относятся к вопросу примерно одинаково.

У Вознесенского самые яркие воспоминания о государственной машине остались от армейской службы. Его, сержанта и командира танка, тогда послали с Западной Украины на Урал получать новую технику. На Челябинском тракторном их поселили в общежитие и посоветовали ждать.

- Да мы же за танками приехали!

- Все вы такие скорые, вам только танки подавай! Лучше пошли бы, устроились к нам на мясокомбинат.

Ну, оформились. Работать грузчиками на мясном, пока их танки ковала Родина, танкистам пришлось за колбасу: деньги за них кто-то получал в другом месте. Брать полагалось столько, сколько могли набить в одежду перед проходной. Часть отдавали вахтершам в общежитии. Назад на Украину будущий покоритель океанов, устав от колбасы, ехал лежа, раскинув руки на брезентовом чехле танковой кормы и глядя в звездное небо. В дальнейшей жизни государство ему не докучало.

У Рогова окончательные представления о взаимоотношениях с государством сформировались гораздо позднее в результате перелома позвоночника. После шестидесяти помимо парусов он полюбил еще и на параплане летать – его Вознесенский приучил. В 2005 на Алу-Денис в Турции у Александра Ивановича свернулся купол, он падал и до последнего пытался его развернуть, что ему и удалось за несколько метров от земли. Его ударило о валун, и позвоночник не выдержал такого отношения.

В турецком госпитале сделали, что могли, точнее, подготовили к транспортировке по всем правилам. Друзья, летавшие с Роговым организовали перевозку в Москву (в ЦИТО). К рейсу турки привезли Рогова на носилках загодя. Это были пустые хлопоты: русский экипаж уехал за покупками. Самолет стоял беспризорный полтора часа.

Наконец, пилоты сняли модные солнечные очки, увидели носилки и остолбенели. Никаких условий для транспортировки покалеченного не было, да и сообщить о таком пассажире никто им не удосужился, хотя все были оповещены. Турки Александра Ивановича загружали специальным подъемником - у них-то все было. Уложили его на картонные коробки из-под вина «Арбатское». По счастью, этим рейсом летел яхтсмен Гена Гришин (тот, что ушел через Атлантику в декабре) с двумя медсестрами из Риги. В полете и медицинская, и дружеская помощь были обеспечены. Узок и тесен круг российских яхтсменов.

По прибытии выяснилось, что наступило 9 мая 2005. По случаю 60-летия Победы в Москву явился Ширак, Внуково перекрыли, а заодно и всю правительственную трассу до Москвы. Но Рогова так все любили, что нужные люди выправили ему на машину спецпропуск №514!

Шел дождь. Минут через 40 пришли два сильно пьяных грузчика в тапочках. Они и поволокли Александра Ивановича с самолета. Подъемников как у турок на правительственном аэродроме не было. "Ничего, - сказали наши, - сейчас еще двое придут".

И четверо в тапках понесли его по трапу. Войлочный тапок на мокром трапе поскользнулся, грузчик упал, за ним попадали остальные в тапках, и понеслись носилки со сломанным позвоночником по трапу с высоты второго этажа. Но ловкий Рогов успел вцепиться в поручень трапа и повис на одной руке. Наконец, его спустили на асфальт, а поскольку «скорую» к трапу ему не положено (это вам не Турция), потащили по каким-то переходам бесконечными километрами. Тут он всех остановил и приказал:

- Кладите меня на асфальт, суки! Больно.

Надо знать Александра Ивановича, если такой сказал «больно», значит он на грани потери сознания.

Такими историями и зарабатывается уважение. Юля, жена бизнесмена Зинченко, ученика Александра Ивановича, даже написала про него в модный журнал "Сноб": "Пока мы были совершенно не знакомы с этой стороной жизнедеятельности и решили встретиться с яхтсменами российскими. Удача не обошла нас, первый человек, который вывел Владимира на воду был, увы, ныне покойный, Александр Рогов... Нашему восторгу не было конца и края". Наш герой решил ответить поздравлением с 8 марта: «Поздравляю. Увы, ныне покойный, Александр Рогов".

Сутки, пока экипаж адаптировался к вахтам, прошли в хлопотах и деловой тишине. На следующий день уже пошли характерные разговоры.

- Их осталось - всего одна деревня, - Рогов с досадой бросил очки на стол. И снова через пару минут в сердцах:

- Одна деревня осталась!

- Александр Иваныч, ты о чем, о родне во Владимирской области?

- Да нет, одна деревня осталась доколумбовых жителей.

- Где?

- Да на Сан-Винсенте, - Рогов снова углубился в лоцию.

Вот такие мысли посещают иногда русских моряков после вахты.

Между тем, корабельная жизнь вошла в колею. Со стороны это выглядело примерно так. Посреди ночного Атлантического океана, взлетая на волну и падая вниз, режет гребни посудина из клееной стеклоткани не длиннее городского троллейбуса. На корме, в освещенном кокпите сидят три человека и, подперев головы рукой, слушают, как Маркин поет им песню юности про сиреневый туман. На столе бутылка красного сухого и салат. Топ мачты накрепко увяз в созвездии Ориона. Полная луна освещает белоснежный грот и геную, могучие валы в белых бурунах. И если смотреть с луны, то на тысячу миль вокруг – одни волны. Ни огонька.

Для бывалого моряка такой переход - забава. В их мире свои критерии и знаменитости. И ревность к чужому успеху среди известных яхтсменов, к сожалению, случается. Порой и поощряется самим сообществом иногда странными методами.

Николай Литау, имея за плечами десять-двадцать тысяч миль, добрался до Кейптауна и зашел в бар яхт-клуба. Уселся на понравившееся место, не успел сделать заказ, а у него уже интересуются: а сколько у вас, любезный, миль за плечами? Стыдиться было нечего, наш яхтсмен ответил. И его вежливо попросили пересесть в угол - эти места для тех, у кого ближе к 100 000. Вот так: бывают бары, где столы для курящих и некурящих, а на оконечности Африки – для тех, у кого больше тысяч миль за кормой.

После этого Литау сходил в океан по разным делам, из них пару раз вокруг Антарктиды, и, набрав больше ста тысяч, получив от англичан и американцев самые престижные для яхтсмена награды, снова вернулся в кейптаунский бар. Там он слегка оторопел - на местах морских волков оживленно беседовали две несерьезные девицы. Николай Андреевич спросил у нахалок о пройденных путях и получил в ответ: тысяч сто двадцать - сто пятьдесят. То были молодые перегонщицы катамаранов «Леопард», которые делают в Южной Африке. Одна доставила клиенту яхту куда-то в Европу, вторая вернулась из Тихого океана. Поистине, на каждого мудреца довольно простоты.

На левом борту, что над пропастью вырос, стоит наскоро намазанный средством от ожогов тропического солнца москвич. Это я. Пятый час несу вечернюю вахту и все жду, когда же солнце зайдет за край генуэзского паруса, и я окажусь в спасительной тени. Напрасные надежды: на этой широте светило, не коснувшись паруса, погружается во тьму почти вертикально. Это вам не московский закат, часами прорезающий половину неба наискосок.

Тут соприкосновение со стихией самое непосредственное, через тяги штурвала. Ветер и волны упрямо разворачивают суденышко, ты с таким же упорством возвращаешь его на прежний курс. По судовой роли я матрос с правами, расширенными до обязанностей кока. И мне за это многое прощается. Таких на русском флоте времен матроса Кошки звали "кастрюльный адмирал". Тем не менее, вахта, как у остальных 8 часов, и мозоли от штурвала - вовсе не образное выражение.

Что касается собственно перехода, то описать его лучше так. Судно постоянно подвергается многочисленным изгибам на излом по всем векторам, отчего постоянно скрипит и охает. Ветер в такелаже все время норовит перейти в вой.

Постоянно взбираясь на волну и скатываясь с нее боком, яхта непрестанно выписывает носом восьмерку. И если ты спишь в носовой каюте, то голова твоя так и выписывает восьмерку высотой метра два в крайней амплитуде весь недолгий сон. Чуть круче волна, и в камбузе начинается грохот сковород и кастрюль. Как ни прокладывай бутылки вина и пива полотенцами и детскими игрушками, они упрямо находят друг друга в беспрерывной вибрации и затевают свою асинхронную музыку.

Волны с грохотом бьют со всех направлений в борта и днище салона. Все это, плюс шум кильватерной струи, создает такой грохот, что с трех метров надо уже кричать, чтобы тебя поняли. И так две недели, без перерывов на обед и сон. Не считая качки, конечно.

Ночью встали на якорь в Антигуа, впервые спим в тишине. И на восходе нас разбудила зычным криком абсолютно обнаженная и прекрасная в ярости женщина. Ветер поменялся, и «Лиду» понесло на соседа – семейную яхту американского путешественника из Калифорнии. Тут его жена и выскочила, предупреждая столкновение.

Знакомство вышло занимательным. Ему 70, ей 50, он плавает с тридцати и за сорок лет ни одной ночи не провел на берегу, в доме или квартире. В Атлантике ходит непрерывно уже 7 лет. На борту у него живет огромный кот Тигр, ему уже 16, и всю жизнь этот кот плавает.

Мы вели вежливую беседу кошатников:

- А моего кота зовут Васька.

- Странные у русских имена.

– Это я его так назвал в память о Васко да Гама, – удачно соврал я.

- А это кто?

- Это знаменитый португальский моряк, первый открыл морской путь в Индию вокруг Африки.

- Really?

Я ему нарисовал карту плавания да Гама вокруг Африки в 1497 г. Через полчаса стало ясно, что человек, который 40 лет плавает по океанам и морям, вообще ничего не знает о том, как плавали до него другие. Знает, что Америку открыл Колумб, он был испанец. Я уточняю:

- Колумб был из Генуи.

- А это где?

Боже мой, как можно не знать, где Генуя, если вся твоя жизнь – плавание и география? За 40 лет у него было столько времени, чтобы прочитать о море несколько больше, чем написано в лоции! Рогов с Вознесенским могут при желании лекцию прочесть об истории мореплавания в каком-нибудь калифорнийском университете.

Таковы, видимо, эти места. В западном полушарии можно плыть 40 лет как Моисей и ни разу не поинтересоваться, что за бортом. Вот так. Мы переплыли Атлантику.