Победа контрреволюции

В Москву из регионов свозят шесть тысяч бойцов ОМОНа, МВД предупреждает о провокациях на митингах пятого марта, а ФСО обещает защищать чуть ли не до последнего патрона «памятник ЮНЕСКО» — Кремль.

Если в России и есть люди, которые искренне верят в возможность скорой победы какой бы то ни было революции, то все они обитают на территории того самого памятника.

Они по-настоящему боятся. Но кого?

Лимонова, который бросит своих нацболов штурмовать ЦИК? Или Навального, который, предположим, поведет на Кремль «хомячков» с белыми лентами?

Как-то это несолидно. Даже если эта угроза по внутреннему ощущению топ-элиты реальна, ее легко купировать с помощью того же ОМОНа. Причем не в формате «кровавого понедельника», а быстро, жестко и аккуратно. Ведь людей, реально готовых к силовым акциям, сейчас немного — по одному на двух-трех омоновцев.

Они боятся не нас. Они боятся друг друга.

Действительно, для того чтобы развернуть масштабные репрессии против собственного народа, власть должна быть монолитна. Реальному тридцать седьмому году предшествовал тридцать четвертый.

У нас же власть совсем не была монолитной и до декабря прошлого года. Они ели друг друга поедом последние десять лет. А когда случилась Болотная, элиты и вовсе впали в ступор.

Потому что в самоорганизацию граждан они верить органически не способны, как средневековые монахи в систему Коперника, — это вне их культурного кода. В госдеп да, верят, но ведь самому сильному и коварному внешнему врагу нужны пособники внутри страны, и более того — внутри системы.

Изменников обязательно будут искать. В первую очередь среди силовиков и в ближнем кругу. Ведь именно там сконцентрированы основные деньги и административный ресурс.

Уже сейчас растут папки с компроматом. Вот этот бросил деньги на кошелек Романовой. Вот у того дома в шкафу висит оранжевый галстук. А этот вывел деньги в офшор, вместо того чтобы скинуться на Лужники.

Принимаются превентивные меры. Многие чиновники класса «А» поставлены в известность о том, что в обозримой перспективе они не смогут вылететь из страны — в аэропортах будут ждать ответственные сотрудники. А работникам федеральных министерств и ведомств, включая их верхушку, предписано в обязательном порядке после выборов участвовать в уличных провластных акциях — то есть непосредственно любить Родину, прикрывая ее святыни физически, своими телами.

Так что главным измерением политической борьбы будет не классовое, а клановое.

У разных групп в этой борьбе будут разные задачи, реализация которых прямо завязана на внешний фон.

Умеренным, тем, кто хочет просто сохранить свои позиции и после нескольких месяцев кошмара либо просто вернуться к тихой кулуарной жизни, либо, от греха, выйти в кэш и свалить, нужно, чтобы протестные настроения рассосались. Они лоббируют мирные политические решения и пока преуспевают.

Но тем, кто хочет сорвать куш, а не просто устоять в клановой войне, на руку, наоборот, было бы обострение. Ведь чем реальнее внешняя угроза, тем большие полномочия получают борцы с ней, тем большим успехом пользуется компромат, тем длиннее «расстрельные списки», в приложениях к которым — должности, погоны и активы.

Главный риск в том, что эти люди могут попытаться сыграть в свою игру. То есть не согласовывая свои действия с самым «верхом», в режиме спецоперации, способствовать любым видам провокаций и даже самостоятельно их организовывать, а потом максимально жестко подавлять, вызывая реальное возмущение обычных людей — и так до полной Белоруссии.

Мы должны четко осознавать эти риски и строго держать себя в рамках мирного гражданского протеста. Потому что победа контрреволюции на волне нашей политической активности — худший из возможных сценариев.