Здоровенная разница

— У нас было сто тысяч!

— Нет, это у нас было сто тысяч! А у вас — 38.

— А у нас на Болотной — 120!

— А у нас на Поклонной — 180!

Всё равно что сравнивать фаллоимитатор и настоящий предмет. Фаллоимитатор можно купить любой длины и толщины; он будет исправно вибрировать и жужжать, но ведь он ничего не чувствует. А настоящий предмет — ого!

Кто пользуется имитатором, может, конечно, зажмуриться и воображать себе искренне любящего партнера. Но кончится батарейка, и придется открыть глаза — опять подписывать сметы, арендовывать автобусы, отправлять разнарядки на заводы и в города…

В минувший четверг Путин выступил в Лужниках на митинге в свою поддержку. Это был День защитника Отечества (23 февраля). Дату выбрали грамотно, она сама настраивала на воинственный лад. Путин сказал:

Удивляетесь: как сюда попал Есенин? Но кто был в Лужниках или смотрел видео — заметили, что Путин сбился, лермонтовские стихи вдруг выскочили у него из головы. Такое с каждым может случиться, он же не по бумажке выступал. И эта, и прочие оговорки — не в счет.

Удивляет другое. Откуда у него ощущение катастрофы? Он в трех последних фразах связал две Отечественные войны.

Бородино — наполеоновское нашествие, невероятно кровавая битва, и — сдача Москвы. (Да, потом была победа, но это мы знаем сейчас. А тогда, в 1812-м, враг взял Москву, и это ощущалось как катастрофа.)

«Победа будет за нами!» — Молотов сказал 22 июня 1941-го — в день катастрофы. (Да, потом была победа, но это мы знаем сейчас. А тогда, летом 1941-го, горели под бомбами города, наши армии гибли в котлах, немцы приближались к Москве, и это ощущалось как катастрофа.)

Сегодня никакой войной не пахнет. Нет внешнего врага (при нашем-то ядерном оружии). А если бы Запад всё же затевал агрессию, то не продавал бы нам военные корабли и начинку для истребителей.

Можно, конечно, зажмуриться и воображать себе агрессора (внешний враг сплачивает нацию, это аксиома). Но когда-то же придется открыть глаза и увидеть: ничьи армии не стягиваются к нашим границам.

Откуда же у Путина ощущение смертельной опасности? Почему кричат «Родина или смерть!»? Значит, мы чего-то не знаем, а Путин — знает. Это крики страха; у человека явное ощущение, что всё висит на волоске.

Но ведь у нас не война, а выборы. Неприлично равнять Отечественную войну за Родину — с выборами, то есть с борьбой за власть. Никакой угрозы власти Путина вроде бы не видно. Но даже если она есть… Типичная ошибка диктаторов: путать интересы режима и Родины. На чужих примерах это легче объяснить. С точки зрения режимов Туркмении, Таджикистана, Узбекистана, было выгодно развалить СССР. В ту же секунду каждый секретарь республиканской компартии (полностью подчиненный Москве и контролируемый ею) стал полновластным султаном; многие — пожизненно; кое-кто даже передал ханство по наследству… Но с точки зрения Родины, с точки зрения России, это была смертельная потеря населения, пространства, производства… Ельцин, Кравчук, Шеварднадзе, Туркменбаши (иных уж нет, других никто не помнит) в личной жизни очень выиграли. Но нам со стороны очевидна разница между успехами политиков (режимов) и интересами Родины. Нет никаких серьезных доказательств, что интересы сегодняшней власти и интересы России — совпадают.

А может, опасность вовсе не государственная, а глубоко личная? Сколько Хлестаков ни рассказывал про 35 тысяч курьеров, как ни куражился, а в глубине души знал, что самозванец, а вовсе не важный чиновник из Петербурга.

…И еще очень яркий момент. Путин (перечитайте) говорит о воинах, «которые перед битвой за Москву клялись в верности Отечеству и мечтали умереть за него».

Клялись в верности — да. Мечтали умереть — нет. Это очень опасная путаница в голове. Выполнить воинский долг — да. Сражаться, не щадя жизни, — да. Но солдаты никогда не мечтают умереть. Это мечта психа, истерического подростка, а не бойца. И политики никогда не мечтают умереть за Родину. Они посылают в бой миллионы, но сами — никогда.

И собравшимся в Лужниках мечта умереть за что-нибудь — была абсолютно чужда. Посмотрите видеозапись — Путин взывает, а публика машет.

…Когда выступает властитель дум — все замирают, слушают затаив дыхание; никому и в голову не придет размахивать руками.

Когда Путин в Лужниках произносил свою важнейшую речь, тысячи собравшихся продолжали размеренно и, так сказать, механически размахивать флагами и надутыми резиновыми шариками. Он говорил о Родине, о счастье, о любви к людям и к России, а они размахивали и размахивали. Они, так сказать, вибрировали…

Вообразите, любимая стоит и что-то говорит о высоких чувствах, объясняется в любви, — настоящий бы замер, затаил дыхание, а имитатор продолжает вибрировать и жужжать. И от этого говорящий о любви выглядит ужасно и неловко.

Что-то было неправильное в этом публичном выступлении. Путин прохаживался по сцене, прохаживался неторопливо, мягко. Человек ходил, как дзюдоист, а кричал, как Кургинян.

Даже мечты у Путина какие-то сомнительные.

Спасибо. Но надежда в душе каждого человека живёт без всяких начальственных усилий. А такие мечты… Он, значит, считает, что у нас в душе надежды уже не осталось; мечтает помочь.

Когда мы читаем статьи президента, мы не видим, как он (или не он) их пишет, не слышим интонаций. Лучше нашим политикам выступать в газетах или хотя бы по радио. По радио не видно лица, не видно жестов. Можно ли говорить о любви с лицом, перекошенным от злобы?

Финальный жест Путина лучше по телевизору больше никогда не показывать. Кто видел — не забудет. На святых словах «Победа будет за нами!» он не поднял грозный кулак, а быстро и хищно схватил что-то в воздухе. Власть, должно быть.

— А на Болотной было 40 тысяч! А в Лужниках — 120 тысяч!

Но это же не мясокомбинат. Считать поголовье — это принципиальная ошибка. Главное — дух.

Главное различие митингов не в численности. На Поклонной и в Лужниках участники выражают (или изображают) любовь к Путину. На Болотной — свои собственные гражданские чувства, а не любовь к тем, кто на трибуне.

Одни приходят (или их привозят) выразить симпатии. Другие приходят выразить протест. На Поклонную приходят к Путину. На Болотную — к себе.

На митингах оппозиции кого-то одобряют, кого-то освистывают, к кому-то люди остаются совершенно равнодушны. На митингах власти — непрерывное одобрение, полный восторг. Точнее, он притворяется полным.

Вроде единодушие получилось; но на хоккее без просьб и приказов орут гораздо громче.

Наверное, уже изобретены имитаторы, которые способны издавать страстные стоны. Но детей от них не бывает. Только напрасные расходы на батарейки и автобусы.