Кубертен избегает прямого разговора о бюджетах

Благодаря своему происхождению и связям барон имел возможность договариваться о проведении Игр с наследными принцами, дипломатами и знатью. Аристократия рубежа XIX–XX веков была увлечена античностью (мода на танцы Айседоры Дункан в духе греческой вазописи возникла в интеллектуальной среде в те же годы) — идея Кубертена многим понравилась. Его доклад на парижском конгрессе 1892 года о возрождении античных Олимпийских игр был встречен аплодисментами, все желали барону большого успеха, «но ни один человек меня не понял. Это было началом полного, можно сказать, абсолютного непонимания. И оно продолжалось еще довольно долго» — многие думали, что это очередное театрализованное шоу на ипподроме в античном духе, спектакль без намека на настоящие спортивные победы.

Как вышколенный прекрасным образованием человек Кубертен был готов к долгой просветительской работе. Принцам и журналистам, зрителям и спортсменам он не уставал излагать свои принципы — атлетическое движение может вызвать к жизни как самые благородные страсти, так и самые низменные; оно может развить бескорыстие и чувство достоинства, так же как и любовь к наживе; оно может быть рыцарски благородным или развращенным, мужественным или брутально жестоким; его можно использовать как для укрепления мира, так и для подготовки к войне. И в самом деле — когда между Грецией и Турцией разразилась война за освобождение Крита, бытовало мнение, что в большой степени этому способствовали Олимпийские игры. Кубертен настаивал: духовные силы играют в спорте гораздо большую роль, чем им приписывают, — эта доктрина всегда была интеллектуальным и философским смыслом начинания барона, заботившегося о нравственной роли спортивной силы.

Потому ему было жаль несостоявшихся Олимпийских игр в Риме — тогда движение «снова облачилось бы в роскошную тогу, вытканную искусством и духовным совершенствованием», — он с самого начала желал видеть олимпийское движение облаченным в эти одежды. Тем не менее конференция 1906 года предложила Международному олимпийскому комитету (МОК) учредить пять конкурсов по архитектуре, скульптуре, музыке, живописи и литературе для всех ранее неизвестных публике произведений, напрямую вдохновленных идеей спорта; конкурсы должны были сочетаться с празднованием каждой Олимпиады. Маркиз де Полиньяк профессионально организовывал конкурсы в сфере искусств: в театре на Елисейских Полях он устроил «сезон искусств VIII Олимпиады». Благодаря ему парижане услышали Девятую симфонию Бетховена, а фрагмент «Ода к радости» стал для барона гимном олимпийского движения.

Щепетильность Кубертена не знала границ — руководители государств предоставляли стадионы и площадки, аристократия сама тратилась на Олимпиаду, и так продолжалось довольно долго: «Ни одного сантима дотаций не поступало в наши кассы. Мы сознательно отвергли абсурдный и гнетущий полог административной рутины, бумажной волокиты, бесполезных документов и невыносимого ярма машинописной бюрократии». Девиз, высказанный отцом Дидоном на открытии спортивных соревнований в коллеже, которые финансировал Кубертен, впоследствии ставший девизом олимпийского движения — Citius, Altius, Fortius! («Быстрее, выше, сильнее!»), — еще не оброс, как ракушками, высокобюджетными коннотациями. В любом случае Кубертен избегает прямого разговора о бюджетах. Его волнует отношение разных видов спорта к идее Олимпиады, возвышенный дух в развитом теле, философия спортивного патриотизма, религия атлетизма — чистота античной идеи. Он пишет: «Лучший способ заплатить дань прославленному прошлому — это вынести из него соответствующие уроки, чтобы приготовиться к будущему».