Адам Михник: «Не имеешь права прощать от имени тех, кого предали на рассвете»

Когда его спрашивают, какой политической ориентации он придерживается, Михник отвечает: гавеловской. Как и Гавел, Михник не причисляет себя ни к правым, ни к левым. Так же не восприимчив ни к каким бациллам тоталитаризма. Ровно как и к тем настроениям в обществе, которые подталкивают власть к правому авторитаризму. Смеется: «Я, как и Гавел, в этом смысле произошел от «другой обезьяны».

«Его» обезьяна ни с какой диктатурой не совместима. Даже с той, что есть грех (или ужас) праведности.

Вот дико трудная (впрочем, не трудных у Михника не бывает) тема: поляки и евреи.

«В период гитлеровской оккупации евреи были отгорожены стеной. Возникло два разных мира, две разные реальности, две разные памяти. Поляки запомнили прежде всего собственные переживания: облавы и экзекуции, страдания и конспирацию. Евреи запомнили Холокост. И те и другие запомнили правду. Свою собственную правду. Но и те и другие запомнили и взаимную неприязнь. Поляки с удивлением смотрели на еврейскую пассивность, не понимая, что активное сопротивление было бы равнозначно самоубийству. Евреи с удивлением и ужасом смотрели на польское безразличие, не понимая, что акт помощи был проявлением героизма. <…>

Но кроме героев каждый народ порождает еще и собственных изменников и негодяев. Сила национальной культуры заключается в том, чтобы иметь мужество признать и свое гадкое лицо».

Адам Михник — поляк с еврейскими корнями. Почти всю его семью поглотил Холокост. Но в споре поляков с евреями Михник не просто становится то на одну, то на другую сторону, он и евреям, и полякам говорит — прямо глядя в глаза — очень жесткие вещи. Те, которые почти никто не может себе позволить из-за страха прослыть антисемитом или плохим поляком. Но мне кажется, будь Адам только поляк по крови или только еврей, он был бы так же честен и бесстрашен, свободен и искренен. Это какая-то неполитическая политика, но именно потому, что совершенно неполитическая, она и есть самая настоящая.

Первая фраза эссе «Шок Едвабне»: «Убивали ли поляки евреев вместе с немцами?» Ничего себе вопросик, да? Это о книге Яна Томаша Гросса «Соседи», вскрывшей правду об убийстве в Едвабне 1600 евреев, совершенном польскими руками. Правду, которую поляки не знали целых 60 лет.

На вопрос: «Убивали ли поляки евреев вместе немцами?» — Михник отвечает сразу: «Трудно найти больший абсурд и более фальшивый стереотип. Не существовало польской семьи, которая бы не пострадала от гитлеровского нацизма и советского коммунизма. Эти две тоталитарные диктатуры поглотили 3 миллиона поляков и 3 миллиона польских граждан, отнесенных гитлеровцами к евреям». И все же, все же, все же… Едвабне была. И были 1600 евреев, убитых польскими руками.

Михниковские тексты — всегда! — исследование. Он никого и никогда не старается перекричать и между криком и размышлением (опять и опять) выбирает размышление.

«В годы гитлеровской оккупации польские правые националисты и антисемиты, в отличие от большинства стран Европы, не пошли по пути сотрудничества с нацистами, а принимали активное участие в антигитлеровском подполье. Польские антисемиты боролись с Гитлером, а некоторые из них даже принимали участие в акциях по спасению евреев, хотя им за это грозила смерть. Вот он, специфически польский парадокс: на польской оккупированной земле можно было быть одновременно антисемитом, героем антигитлеровского движения Сопротивления и участником акций по спасению евреев».

Это не то что переверстать судьбу или зайти с другой карты. Никаких наборов слов о демократии. Просто очень ясные и очень внятные суждения очень умного человека.

«В дальнейшей жизни поляков, помеченной сознанием бессильного свидетеля преступления, постоянно присутствовала особая рана, дающая о себе знать всегда, когда возникают споры на тему антисемитизма, польско-еврейских взаимоотношений, Холокоста. Ведь где-то на уровне подсознания люди в Польше помнят, что это они вселились в квартиры, которые покинули согнанные в гетто евреи, истребленные потом немцами».

Михник пишет этот текст с особой осторожностью, тщательно подбирая, взвешивая слова. Осторожно, но страстно. Страстно, но осторожно. А может, здесь не разделительный союз «но», а соединительный «и»? Страстность и осторожность — вот что такое перо Адама Михника.

Реакция в Польше на книгу Гросса была сверхэмоциональной. Обычный польский читатель не мог поверить, что что-то подобное могло произойти. Михник признается, что и он был не состоянии в это поверить, и считал, что его друг Ян Томаш Гросс стал жертвой мистификации.

Дискуссии на тему Едвабне продолжались в Польше долго. Им были присущи серьезность, вдумчивость, печаль и ужас.

Михник не верит в коллективную вину и коллективную ответственность. Кроме ответственности моральной. И совести персональной.

«Я не чувствую себя виновным по отношению к этим убитым, но я чувствую себя ответственным. Не за то, что они были убиты, — этого я не мог предотвратить. Я чувствую себя ответственным за то, что после смерти они были убиты во второй раз, не были похоронены по-человечески, не были оплаканы, не была вскрыта правда об этом гнусном преступлении, но при этом было позволено в течение десятилетий распространять ложь. А это уже моя вина. Недостаток сообразительности, нехватка времени, приспособленчество и духовная лень не позволили мне поставить перед собой определенные вопросы, и я не искал на них ответа. Почему? Ведь я принадлежал к тем, кто принимал активное участие в раскрытии правды о катынском преступлении. Я принимал активное участие в раскрытии правды о сталинских процессах. О жертвах коммунистического аппарата репрессий. Так почему же я не искал правды о евреях, убитых в Едвабне? Может быть, я подсознательно боялся этой жестокой правды об участи евреев того времени?»

А вот что антикоммунист с огромным подпольным стажем Михник пишет о двух факторах, которые реально спасли Польшу от советского вторжения 1981—1982 годов. Первый фактор: рассудительная позиция руководителей «Солидарности» и католической Церкви. Второй фактор: политика группы Ярузельского, которая не стремилась к кровавой расплате и не провоцировала кровавой реакции реванша. Во-о как! Поставить в один ряд «Солидарность» с Ярузельским! И кто это делает? Тот, кого Ярузельский не раз сажал!!!

Сложно относиться к сложному.

Это мне очень напоминает моего любимого философа Мераба Мамардашвили, который говорил: «Культура — это умение практиковать сложность». Здесь каждое слово ударное. Умение — не декларация, а владение приемом, искусство. Практиковать — опять же не провозглашать, а включать в реальную ткань повседневности. И именно — сложность, а не упрощенность. Мне кажется, это тоже как-то очень по-михниковски.

Михник еще в тюрьме обещал себе две вещи: во-первых, никогда не вступать ни в какую ветеранскую организацию, где будут давать ордена за борьбу с коммунизмом, а во-вторых, никогда никому не мстить.

Но, мотая сроки по коммунистическим тюрьмам, Адам Михник все время повторял про себя строфу из стихотворения Зигмунта Герберта: «И не прощай, ты не имеешь права прощать от имени тех, кого предали на рассвете».

…И напоследок: Михник пишет о том, как нужны сегодня демократии в Польше смелость, полет фантазии и милосердие. Блин! А почему нам — только стабильность? У нас что – смелости, полета фантазии и милосердия уже навалом?