Чехословакия сдалась своему «лучшему другу и освободителю» последней. Уже «отлучили» Югославию (с нее все и началось), уже были «обезврежены банды гнусных предателей, титовских и англо-американских шпионов» в Венгрии, Болгарии, Албании, Румынии, Польше. Процесс над «группой Сланского» в конце 1952 года стал завершающей операцией сталинских «хирургов» по стерилизации стран народной демократии.

Подкрадывались исподволь. В феврале 1948 года в Прагу прибыл заместитель министра иностранных дел, бывший посол СССР в Чехословакии Валериан Зорин. Сталинский эмиссар привез высочайшее пожелание Кремля, чтобы коммунисты Чехословакии воспользовались разразившимся правительственным кризисом для захвата власти. Во избежание неожиданностей Москва предлагала помощь Советской армии. От этого предложения Готвальд отбился: «…Компартия справится своими силами» (она и справилась — в результате переворота к власти тогда пришли коммунисты).

Отказ от «доброго совета» Сталин Готвальду не простит и при первом же удобном случае выскажет свое недовольство в самых резких тонах. Рабочий президент Чехословакии постоянно будет чувствовать на себе это дыхание ненависти, а летом 1952 года, когда в его квартире обнаружат подслушивающее устройство, он поймет, что впал в такую немилость, из которой исход только один — летальный. Но тогда, в феврале 1948 года, Готвальд еще держал удар, хотя и на него, и на генсека КПЧ Рудольфа Сланского Москва давила крепко, считая, что сами чехословацкие коммунисты с ситуацией не совладают. И если уж не целую армию, то хотя бы советников госбезопасности из СССР Прага должна пригласить непременно.

Перелом произошел осенью 49-го. 3 сентября Матьяш Ракоши, руководитель Венгерской партии трудящихся, предупредил Готвальда: в Чехословакии в высших эшелонах власти действуют шпионы западного империализма. Спустя две недели после этого предупреждения из Праги в Москву ушла шифрограмма: «Тов. Маленкову. После раскрытия подрывной банды в Венгрии было выявлено, что ее нити ведут в Чехословакию. Просим ЦК ВКП(б) направить к нам специалистов, знакомых с результатами судебного расследования в Венгрии, которые помогли бы нам вести следствие в этом направлении».

Помощь была оказана незамедлительно: «отработав» дело Ласло Райка2, сталинские «хирурги» прибыли из Будапешта. Незадолго до этой роковой просьбы Сланский заявил: «Дальнейший путь к социализму будет сопровождаться обострением классовой борьбы против остатков капитализма. Ушедшая в подполье реакция еще теснее сплотилась с внешними врагами, и прислуживая им, идет по пути диверсий, шпионажа и бандитизма». Мог ли генеральный секретарь ЦК КПЧ предположить тогда, что всего через два года лихие ребята в следственных кабинетах пражской тюрьмы Рузине «попросят» и его рассказать, как он сам шел по «пути диверсий, шпионажа и бандитизма»?

У процесса над коммунистами был кровавый пролог. С 31 мая по 8 июня 1950 года в Праге судили активистов Национально-социалистической партии, «главарей вредительского заговора против республики». Итог — четыре смертных приговора. Впервые в истории Чехословакии за убеждения казнили женщину. Был в биографии Милады Гораковой один эпизод, который коммунистический режим простить ей не мог и не хотел: 10 марта 1948 года, узнав о загадочной гибели министра иностранных дел республики Яна Масарика (официальная версия — выбросился из окна), она сложила с себя полномочия депутата парламента. Это был отчаянный протест против надвигающейся диктатуры. На суде Милада Горакова, прошедшая через фашистские концлагеря, держалась спокойно и мужественно, спокойно и мужественно выслушала приговор. Перед казнью сказала палачам: «Ухожу без ненависти к вам». Помилования Гораковой добивались Альберт Эйнштейн, Бертран Рассел, Джон Десмонд Бернал. Тщетно. Повешена 27 июня 1950 года, реабилитирована 40 лет спустя.

Расчищая путь к светлому будущему, «карающий меч» опускался на головы священников и генералов, участников антифашистского Сопротивления и крестьян-единоличников… С октября 1948-го по декабрь 1952-го суды вынесли 233 смерт-ных приговора. Дошло до того, что министерство юстиции рекомендовало временно приостановить рассмотрение дел, «потому что приговоры к высшей мере могут достичь высокой степени концентрации на коротком отрезке времени».

«Чужие» были повержены. Пришла очередь своих.

Есть книги, от которых чувствуешь почти физическую боль. «Признание» Артура Лондона3 — из этого ряда. Когда читаешь его публицистическую исповедь, особенно бросается в глаза: политические процессы в Чехословакии — почти точный слепок с судебных расправ 30-х годов в СССР. Масштабы, естественно, не те, но в целом… «Признание» запомнилось картинами произвола, всесилия палачей и какой-то фатальной обреченностью их жертв. И еще одно понимаешь, прочтя эту книгу: по сути дела, чехословацким следователям была отведена роль статистов в игре. «Режиссеров» пригласили со стороны.

Наши парни держали слово, данное следователем по особо важным делам полковником МГБ Лихачевым сразу по прибытии в Чехословакию: «Организовать процессы, не дискутировать, а снимать головы и свертывать шеи». Назовем тех, кто «снимал и свертывал». Кроме полковника Лихачева (расстрелян в 1954 году) это Макаров, Есиков, Бесчастнов, Борисов, Громов, Морозов, Чернов, Смирнов, Галкин, Петухов, Боярский… О роли последнего — особо.

В докладе комиссии ЦК КПЧ, которая в 1968 году («пражская весна») под началом Яна Пиллера занималась реабилитацией политических заключенных, на странице 53 говорится: «При Боярском жестокость допросов достигла наивысшей степени. По совету и при личной чрезвычайной активности советников из СССР людей подвергали беспрерывным допросам, которые сопровождались жестокими избиениями. Подследственных пытали голодом, мучили жаждой…»

Ярмила Тауссигова, которая в конце 40-х по линии партийного контроля собирала компромат на сотрудников чехословацкой госбезопасности, хорошо знала Владимира Ананьевича Боярского4. «Знакомство» не спасло ее от лагерей. Впоследствии она свидетельствовала: «Я сказала ему, что разделяю точку зрения Сланского: у нас не может быть того, что было в Венгрии. Тогда он напомнил о раскрытых шпионах и спросил: «Кто является нашим главным врагом?» «Западные империалисты», — ответила я. «Ошибаетесь, — сказал Боярский. — Нашим главным врагом является международный сионизм и его шпионские организации».

Боярский добился согласия Готвальда на создание в структурах чехословацкой госбезопасности специального антисионистского отдела. На эту версию — еврейского буржуазного заговора против коммунистического режима в Чехословакии — без устали работали все «советские советники». Забегая вперед, скажем: работали не зря. Спустя годы Ярмила Тауссигова напишет в показаниях для парткомиссии Яна Пиллера: «Только после ареста и впоследствии на суде мне стало ясно, что Боярский играл со мной в кошки-мышки для достижения сверхцели: раскрытия в Чехословакии шпионско-заговорщического центра, которому по масштабам не было бы равных в странах народной демократии».

14 марта 1950 года был снят с поста министр иностранных дел Владимир Клементис. 6 мая нью-йоркское радио (пражское хранило молчание) сообщило о тесных связях Клементиса с бывшим председателем корпуса уполномоченных Словацкого национального совета Густавом Гусаком. Советские эксперты помогли чехословацким товарищам «выкорчевать корни словацкого буржуазного национализма».

24 мая председатель компартии Словакии Вильям Широкий выступит на IX съезде КПС: «В 1939 году, после подписания советско-германского договора, который имел огромное значение для прогресса человечества, потому что срывал планы англо-американских империалистов, Клементис занял антисоветскую позицию, позицию классового врага. На этих позициях он стоял и в период советско-финляндского конфликта, в момент освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии советскими войсками». Это уже было посерьезнее, чем «буржуазно-националистический уклон».

К июню 1951 года Боярский собрал и отправил в Москву материалы на Сланского. Но Сталин не торопился санкционировать арест генсека братской партии. Более того, в письме Готвальду властелин заметил, что для обвинения «нет никаких оснований», но с поста руководителя КПЧ его лучше бы снять. Так и сделали. 23 июля в Кремле состоялось совещание с участием Сталина, Молотова и Алексея Чепички. Ждали Готвальда, но он не приехал, сославшись на недомогание. Готвальд не сомневался: если он приедет в Москву, то домой уже не вернется.

Чепичка привез своему тестю обнадеживающую весть: Иосиф Виссарионович считает, что Сланский невиновен. В Праге это восприняли как доброе знамение и на 50-летие со дня рождения вручили генсеку КПЧ высшую чехословацкую награду. Правда, бдительный Готвальд в последнюю минуту вычеркнул из правительственного адреса упоминание о том, что юбиляр принадлежит к его самым верным соратникам. Обостренная страхом интуиция не подвела президента: все ждали поздравлений из Москвы, но их-то как раз и не последовало. Москва молчала, и это было воистину гробовое молчание.

Юбилей отмечали в конце июля 1951 года, а 11 ноября в Прагу прибыл Анастас Микоян с личным посланием Сталина Готвальду, в котором предписывалось арестовать Рудольфа Сланского — чтобы не сбежал за границу.

Один из следователей по делу генсека КПЧ поведал как-то Артуру Лондону: «Партии нужны не ваши головы, а политический процесс большого масштаба». Он начался 20 ноября 1952 года…

«Уважаемый товарищ! Требую для моего отца смертной казни. Только сейчас я осознал, что это существо недостойно называться человеком, потому что в нем никогда не было ничего человеческого. Он был и остается моим закоренелым, моим самым страшенным врагом», — писал прокурору сын одного из обвиняемых по «делу Сланского». Действительно, читая в «Правде» отчеты о пражском судилище, начинаешь проваливаться в бездну: «Следствием установлено, что Сланский предпринимал активные шаги к сокращению жизни президента республики Клемента Готвальда. В этих целях он подобрал для него лечащих врачей из враждебной среды, с темным прошлым, установил с ними тесную связь, рассчитывая использовать их в своих вражеских планах».

Процесс проходил по выверенному до мелочей сценарию. Судьи, прокуроры и адвокаты выучили наизусть свои речи. И обвиняемые по настоянию советников должны были знать свои выступления на память. На всякий случай их записали на магнитофонную ленту, а запись предварительно прослушали на заседании президиума ЦК КПЧ. Все шло как по маслу. Лишь однажды обвинитель перепутал последовательность вопросов, и подсудимый, как его учили, начал отвечать не на тот вопрос, что прозвучал, а на тот, который был предусмотрен сценарием. Мелочь, конечно…

Бывший член президиума ЦК КПЧ Йозеф Франк рассказал, как «попав в 1939 году в немецкий лагерь смерти в Бухенвальде, быстро вошел в доверие к гитлеровцам, избивал русских и французских военнопленных, составлял списки заключенных, которых фашисты потом расстреливали». После реабилитации Йозефу Франку присвоят звание Героя ЧССР посмертно.

Из предсмертного письма осужденного Людвига Фрейки Клементу Готвальду: «…Когда я понял, что Вы, господин президент, меня считаете вредителем и предателем и что подобной точки зрения придерживаются органы безопасности, которые во время следствия представляли трудовой народ, я подумал, что, по всей вероятности, мое субъективное представление о самом себе неверно. С этого дня, господин президент, я честно и беспощадно встал на позицию чехословацкого трудового народа и заставил себя видеть всю свою деятельность глазами следственных органов».

«Особенно заботливо Сланским и другими заговорщиками поддерживалась и поощрялась подрывная деятельность сионистов, этой надежной агентуры американского империализма». В Советском Союзе в это время выкорчевывали «безродных космополитов», а медработник Лидия Федосеевна Тимашук готовилась получить орден Ленина «за помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц». В Чехословакии не отставали от «Большого брата». На одном из допросов истязатель Артура Лондона майор Смола скажет своему подследственному: «Мы сумеем уничтожить вас и вашу паршивую расу! Не все, что делал Гитлер, было хорошо, но с жидами он расправлялся отлично. Жаль, что не все они попали в газовые камеры, многие улизнули. Но то, что он недоделал, завершим мы… На десять метров под землю, вот куда мы вас загоним — вас и ваше паршивое отродье!»

Из 14 обвиняемых по «делу Сланского» 11 представляли «паршивое отродье». В «Литературной газете» их называли «жабами у чистого родника», которые «мечтали превратить Чехословакию в космополитическую вотчину Уолл-стрит, где властвовали бы американские монополии, буржуазные националисты, сионисты вместе со всяким сбродом, погрязшим в преступлениях».

Пражское судилище стало последним из «монстр-процессов» в «странах народной демократии». Сталин осуществил «экспорт террора».

Задолго до окончания суда Готвальд обмолвился в кругу близких соратников: «Дадим одиннадцать «шпагатов» и три пожизненных…» Приговоренных повесили 3 декабря 1952 года, тела сожгли, пепел развеяли по ветру. Лишили гражданства, конфисковали имущество. «Наказание обосновывается глубиной измены трудовому народу, большими масштабами преступления для общества, строящего социализм, и всех народов, борющихся за мир во все мире», — писали чехословацкие газеты.

11 лет спустя пленум ЦК КПЧ восстановит их в партии, а Верховный суд республики реабилитирует осужденных, полностью сняв с них обвинения.