Можно отмыть русский язык?

Филфак всегда учил учиться: работать с текстами разных типов, сопоставлять позиции и точки зрения, структурировать информацию.  После филфака можно освоить любую гуманитарную специальность — от психологии до социологии. Филолога нельзя подготовить форсирующими темпами. Вот об этом следует подумать. Филфаки разогнать легко. А вот когда понадобится все это восстановить… Кстати, филфаки в истории отечественных университетов не закрывались никогда, что-то подсказывало начальству, что процесс может стать необратимым. А сегодня в небольшом городе Дрогобыч (Западная Украина) бюджетный набор на отделение русского языка и литературы такой же, как и в ГОУ ВПО «Самарский государственный университет».

Первый самарский университет, созданный демократическим правительством Комитета учредительного собрания в 1919 году, начинался с единственного факультета — историко-филологического. В 1969 году в закрытом городе Куйбышеве университет был возрожден.  Отделение русского языка и литературы сначала входило  в состав гуманитарного факультета, а  затем русская филология стала ядром самостоятельного факультета.

В 2010 году русское отделение получило 17 бюджетных мест на дневную и 10 на заочную форму обучения. В этом году мечтают сохранить прежний уровень. Остальное придется добирать платниками. Стоимость обучения около 60 тыс. рублей в год. Для наших абитуриентов, детей тех, кого с брезгливой жалостью называют интеллигенцией, и отдельных энтузиастов, часто поступающих против воли родителей,  сумма, сами понимаете,  какая. Еще в 2005 году  число бюджетных мест на дневное отделение  равнялось 46. В 2006 году — бюджетных мест для дневников было  уже 40, в 2007-м — 35, далее 30, 19…  После перехода на систему «бакалавриат + магистратура», эта самая магистратура, как ожидается, будет исключительно платной. Совет факультета в этом году просит хотя бы 5 бюджетных магистерских мест, а ведь  на филфаке, кроме русского отделения есть еще и романо-германское.

Выводы из этой статистики сделать не сложно. Официальная риторика о защите русского языка, о формировании интереса к чтению и т.д. и т.п. обернулась демагогией.  Подготовка специалистов в области государственного языка переводится на коммерческую основу. Выпускники в процессе трудовой деятельности — преподавателями, музейными работниками, исследователями — при более чем скромной зарплате, надо думать, легко, как сейчас говорят, «отобьют» вложенные в обучение 360 тыс. рублей. И это по минимуму за 4 года бакалавриата и 2 года магистратуры, если ее цена не будет выше. Чтобы вернуть в семейный бюджет эти деньги молодому специалисту года четыре работать придется, если, конечно, не есть, не пить.

Может, в этом есть «сермяжная правда»? Государство не хочет тратить деньги впустую. Но   подавляющее большинство выпускников русского отделения филфака работают по специальности:  учителя, преподаватели гуманитарных дисциплин в вузах, журналисты, редакторы и издатели, музейщики, кураторы художественных проектов, критики, лингвисты-эксперты  в судебных делах. 

Специалист в области национального языка и литературы в любой национальной культуре — это и держатель традиции, и агент модернизации-глобализации в ее цивилизованном виде. Исследователи констатируют  наметившийся  раскол национальной культуры по линии языка. С   одной стороны, наблюдается ориентация модернизированных жителей больших городов, активных пользователей интернета на англоязычную среду,  широкое использование «русангла», по старинному — смешения французского с нижегородским; с другой — языковая маргинализация социально депривированных слоев населения.  Их речь перенасыщена   арго, вульгарным просторечием,  матом. Впрочем, мата — особой формы языковой агрессии — хватает  у всех.   Мы стремительно теряем русский  литературный язык.   Литературный язык — это, возможно, последняя  скрепа российской нации.  ВМПС, как называл его Василий Аксенов, — «великий, могучий, правдивый и свободный» (И.С. Тургенев, кто не знает). Хочется еще раз поставить скобки, чтобы заметить: незнающие существуют и даже руководят некими службами в российских вузах. Собственными глазами в Тольятти видела на фасаде местного университета невразумительную цитату за подписью Н. Грибоедова.

Без литературного языка в его  связи с историей русской культуры прошлое, запечатленное в текстах, может навсегда закрыться для молодых россиян. «Капитанскую дочку» уже понимают с трудом.   Хрестоматийный текст Пушкина,  кроме шуток, скоро нужно будет переводить на «новояз». Причем делать несколько  переводов: на «русангл»,  на какую-нибудь «феню» и отдельно на «олбанский». Русская классическая литература — наш главный, как теперь говорят, культурный бренд. Так вот, бренд  может превратиться в «лейбл»,  этикетку, и только редкие знатоки  смогут отличить фирму от подделки.

«Русский язык и литература» не просто одна из  специальностей на гуманитарном факультете. Это  вторую сотню лет существующая  институция, поддерживающая не только культуру живого языка, но и  культуру чтения. Культура чтения — это  критическая оценка прочитанного,  умение извлекать из текста смысл, а точнее продуцировать этот смысл в диалоге с книгой. Отечественная филология  за долгое время несвободы, когда художественная литература была нашим «единственным всем», выработала богатейший набор техник и технологий интерпретации текстов, целую космографию  смыслов.  Чем была бы российская культура без школы Лотмана, Лихачева, Бахтина, наследие которых пока живет, развивается, тихо и скромно, хотя, возможно, здесь и не хватает хорошей агрессивности. Классическая литература, преподаваемая и в советской школе, продолжала формировать общий набор символов, которые  сохраняли национальную культуру. Именно  «легенда русской литературы» (выражение Ю.М. Лотмана), да, идеологически приспособленная, но все же сохраняющая преемственность в наборе имен, тем и произведений, транслировала советским и  постсоветским людям этические нормы и практические нравственные посылы, об  эрозии которых сегодня говорят (или просто трындят?) все — от городских сумасшедших до высокого начальства.  Русская литература — это всеобщее достояние. Опыт ее прочтения, прежде всего опыт критический,  вырабатывался филфаками,  где изучают не только и не столько орфографию, сколько историю языка и литературы, теорию языка и текста, теорию литературы и обязательно  проблемные дисциплины в виде авторских спецкурсов.  Спецкурсы — это, по определению, инновационные дисциплины  с мощной креативной составляющей. «История и теория русского авангарда», «Современные дискурсивные практики», «Гендерная история русской литературы», «Литературное пародирование», «Современная языковая личность», «Язык рекламы», «Теория метафоры», «Русская ономастика», «Когнитивная лингвистика», «Современная художественная критика». Никакие лингвистические факультеты и новообразованные узкие специальности не предполагают такого набора курсов и тем.

Считается, что современная Россия открывается в мир, что современные школьники и студенты,  специалисты, конкурентоспособные на рынке труда, должны  свободно владеть как минимум двумя иностранными языками. Но углубленное изучение иностранных языков невозможно без  знания родного языка и  его культуры. Почитайте современные переводы. Понять, что там написано, — невозможно:  убогие транслитерации, неудачные кальки, мутные определения. А без хорошего перевода иноязычный текст не может стать достоянием отечественной мысли и культуры. Наш Гомер — это Гнедич и Жуковский,  а наш Данте — это Лозинский, потому что они смогли пе-ре-вести, то есть включить  текст в систему понятных русскоязычному читателю языковых и культурных ассоциаций.

Филологические факультеты  производят  культурную среду: через своих студентов, выпускников, преподавателей, через  конференции, публичные лекции, междисциплинарные семинары, исследования. В Самаре это точно так.   Мы все печемся о модернизации, о нравственности, культуре, о формировании  общества граждан, думаем, чего бы здесь такое инновационное придумать, чтобы активизировать… Но, право, как в известном анекдоте про чумазых детишек, может, лучше  отмыть уже существующих, чем плодить новых?

**Тем временем**

13 мая выяснилось, что набор на  отечественную филологию Самарского госуниверситета не просто существенно сокращается, но практически срывается, по крайней мере в этом году. Абитуриенты факультета оказались жертвами сначала нерасторопности, а затем своеобразной оперативности Минобрнауки.

24 января 2011 года министерство соорудило приказ № 86 «О внесении изменений в перечень вступительных испытаний в образовательные учреждения высшего профессионального образования, имеющие государственную аккредитацию» и разместило его проект на своем сайте.  После его появления  многие вузы изменили старый перечень вступительных испытаний — ведь время записи на ЕГЭ заканчивается 1 марта, и необходимо было  к этому сроку оповестить абитуриентов о наборе испытаний на специальности и направления. Так было и  в нашем вузе на направлении «Филология», в рамках которого для профилей «Отечественная филология» и «Прикладная филология» на 1 февраля 2011 года третьим испытанием значился иностранный язык, а в середине февраля он был заменен историей, как рекомендовал приказ № 86.

Но Минобрнауки свой приказ зарегистрировало только 1 марта, то есть формально он начал действовать после всех самим же министерством установленных сроков. Посыпались жалобы, последовала критика президента. И вот  во второй декаде мая, когда все сроки записи на ЕГЭ прошли (!), появляется   письмо Минобрнауки, предписывающее вернуть все, как было 1 февраля. Для филологов Самарского университета  Минобрнауки от 13 мая предполагает возвращение в перечень вступительных испытаний по иностранному языку.  Абитуриенты в момент, когда вот-вот начнутся ЕГЭ, не могут ничего изменить в наборе выбранных ими экзаменов — запись закончилась 1 марта! В результате совершенно непродуманных действий Минобрнауки выпускники школ, планирующие поступать на профили «Отечественная филология» и «Прикладная филология», оказались в патовой ситуации. Набор экзаменов, который они избрали — русский язык, литература, история, — не позволяет участвовать в конкурсе ни на одну другую специальность. Вузы не могут помочь абитуриентам в решении этой проблемы — это не в их компетенции.