Из рыцарских времен

**На сценах «Мастерской  Петра Фоменко» и «Школы драматического искусства» прошли  гастроли Театра «Пушкинская школа» Государственного Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге.**

Я был на трех спектаклях из восьми и могу свидетельствовать: залы были полны, билетов не достать, «пушкинцы» свое дело сделали.

А вот что сделали мы — в ответ на то, что с нами попробовали поговорить напрямую, без изощренных игровых подначек и «концепта»?.. Я чуть было не употребил слово «душа», да уж больно оно скомпрометировано и захватано. А ведь к нам привозили живое (воспользуюсь помощью Андрея Платонова) вещество рыцарства. Настоящее, беспримесное. Разве такое бывает?

Ладно, вот сейчас, в мае, Государственный Пушкинский театральный центр (частью которого и является лабораторный театр «Пушкинская школа») получит, руками своего худрука Владимира Рецептера, почетный диплом «За верное служение Пушкину». Хорошее дело.

Что до «верного», то эта театральная труппа действительно преданно верит Пушкину и почти 20 лет упрямо разгадывает пушкинский гений.

Еще раз: не тщеславие свое и самолюбие упражняет, не самовыражается за его, пушкинский, счет, но пытается как можно вернее станцевать от михайловской ли, болдинской ли — печки.

Дело это немодное, зато — чистое и очень сложное.

Нынешним апрелем Рецептер со своими молодыми артистами показал кусочек явления, о котором когда-то страстно писал Александр Блок: «Первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина случайная и временная, — является чувство пути. Эту истину, слишком известную, следует рассматривать постоянно, и особенно в наше время».

Рецептер «со ученики» бесконечно рассматривает эту истину.

Как и почему Владимир Эммануилович это делает, понаписано и порассказано много. И сам он несколько книг сложил — от сборника «Играем Пушкина» до «Записок театрального отщепенца». Все эти годы Рецептер напряженно пытается понять, что такое пушкинский театр, пушкинская драматургия. Ищет очертания этого самого пути, о котором твердил Блок.

Кстати, они — «пушкинцы» — до сих пор пользуются словом лаборатория.

Вернусь к рыцарству и тем трем спектаклям, которые видел. Это были главные имена, которые в работе театра непрерывно отражаются друг в друге: Шекспир, Пушкин и Блок. Первой была постановка «Гамлета», безусловно, отсылающая памятливых знатоков к прошлому (знаменитый моноспектакль Владимира Рецептера).

Перевод Бориса Пастернака, строгий метафорический ряд, знакомые костюмы и никакого, простите, травестирования.

Правда, играют очень молодые люди.

Словом, то — поразительно, насколько то! — что говорил актерам Большого драматического, закрывая в мае 1920 года театральный сезон, все тот же Блок: «…Мы не хотели делать Отелло бледнокожим, мы не захотели бы срывать корону с короля Клавдия прежде, чем захотел этого Шекспир, мы не превращали Позу (герой трагедии Шиллера «Дон Карлос». — П. К.) в современного неврастеника либерализма. И мы не рыли пропасть между режиссером, автором, художником и актером, но мы искали, чем заполнить эту пропасть, все равно неизбежную, все равно глубокую».

Конечно, в спектакле Perpetuum Mobile («Драматическая хроника рыцарских времен по произведениям А.С. Пушкина») Владимир Рецептер отважно соединяет те самые «Сцены…», «Скупого рыцаря» и лирику в единое целое. Соединяет темой рыцарства — этого неотложного лекарства, которое глотнуть бы поскорее нашему дикому и напыщенному времени.

А на следующий день, перед тем как начать блоковскую «Розу и Крест», Рецептер выходит к длинному столу, за которым сидят его молодые актеры, его вчерашние ученики.

Он выходит и тихо объясняется со зрителем и самим собою. Говорит о «пушкинской школе», о своих молодых партнерах, о взятом на себя самопоручении — узнать, догадаться, как понимать и как играть Пушкина.

Но — узнать это можно только от самого поэта.

Узнать, что же это такое — «театр пушкинского направления». И почему они, артисты, заинтересовались рыцарскими временами в наше время.

И перед тем как окунуться в ХIII век, открыто следуя Блоку, обращавшемуся в зал и к артистам, читает от его имени, заглядывая в листок: «…Искусство связано с нравственностью. Это и есть «слово», проникающее произведение… Психология действующих лиц — вечная, все эти комбинации могут возникнуть во все века. Почему же я остановился именно на XIII веке? Потому что современная жизнь очень пестрит у меня в глазах и слитно звучит в ушах. Мне нужен сжатый язык, почти поговорочный, в прозе или — стихотворный. Это не есть скучное повторение, которым дарит нас история, а — новая попытка осознать и осмыслить наше время. Позвольте мне пожелать всем нам, чтобы мы берегли музыку, которая для художника — всего дороже, без которой художник умирает. Будем защищать ее, беречь ее всеми силами, какие у нас есть. Будем помнить прямо в упор обращенные к нам, художникам, слова Гоголя: «Если и музыка нас покинет, что будет тогда с нашим миром?»

* * *
Я мог бы рассказать здесь о том, что «Розу и Крест», которую Корней Чуковский в 1921 году громогласно назвал «мудрейшим из всего написанного Блоком», — вы не увидите больше ни в одном российском театре. Мог бы напомнить, как станиславский МХАТ двести раз ее репетировал, да так и не довел до премьеры.

Я мог бы поведать, как на следующий день после спектакля, в ночном Переделкине, мы обменялись впечатлениями с поэтом Олегом Чухонцевым, и я услышал ценнейшее: «Сегодня только так и надо. Если что-то выживет и что-то нас вывезет — то только такое, настоящее, герметичное искусство».

…И как не у меня одного закипали слезы при гениальной игре двух весьма немолодых актеров «старой школы» (Владимир Рецептер и Леонид Мозговой играли Бертрана и Гаэтана), окруженных очень старающейся, тянущейся молодежью. Но это другой рассказ.

О «Розе и Кресте», о Гамлете, о пушкинских «Сценах…» — то есть о рыцарстве, долге и самоотверженности сегодня говорить — трудно.

И даже странно.

И очень необходимо.