Синдром «арабской улицы»

Во время второй иракской войны в правительстве Саддама Хусейна был министр пропаганды, его называли «арабским Геббельсом», — Мухаммед Саид Аль-Сахава. Клоун и брехун. Весь день мелькал на экранах телеканалов и рассказывал, как доблестная иракская армия «выбивает зубы» американской военной машине. Каждый день рассказывал о десятках тысяч убитых американских солдат. Когда американцы заняли Багдадский аэропорт, он упоенно рассказывал о победах иракской армии. Об отрубленных головах янки. И когда уже в телерепортажах были слышны выстрелы, он все равно не сдавался. Через пару часов в кадре свергали статую Саддама Хусейна.

И как реагировали люди на улицах? Они были убеждены, что это «военные хитрости наших генералов», как уверял уважаемый Мухаммед Саид Аль-Сахава. Выражение детского изумления на лицах «арабской улицы» неуловимо напомнило эмоции на лицах наших граждан, в третий раз доверивших свои вклады очередной финансовой пирамиде. Или узнавших из новостей о новых тарифах естественных монополий, коммерциализации бюджетных учреждений и проч.

На мой взгляд, одна из самых слабых точек нашего национального самосознания — полное равнодушие к природе той власти, которая нами управляет. Народ — объект власти, а не условие. Сакральность власти для большей части общества естественна и привычна.

У Шаламова есть фраза: «Интеллектуальное расстояние от мужика до Иммануила Канта (я заменяю его на «гражданина». — С. П.) гораздо больше, чем между мужиком и его лошадью».

Как мало людей, понимающих, что нельзя допускать в политику флюгеры. Электорат не утруждает себя критической оценкой происходящего.

Почему люди так терпимы к лицемерию и отсутствию принципов? Да потому что сами не имеют своего мнения и предпочитают плыть по течению. Иметь убеждения — странное чудачество.

Несколько месяцев назад, будучи в Индонезии, я увидел огромную демонстрацию. Спросил людей: «Чего вы здесь собрались?» Я впервые увидел жителей тех мест на картинах Поля Гогена — туземцы с толстыми губами, мне казалось, им еще триста лет до нашего развития. Сейчас эта демонстрация была против спасения какого-то банка. Правительство решило спасти банк и выделило $700 млн. Индонезийцы вышли на улицы. Спрашиваю у парня на мотороллере с флажком: «И ты вышел?»  — «Да, оппозиция попросила нас выйти и поддержать, сегодня будут большие дебаты». Наутро открываю газету: правительство отменило решение. То есть эти, как мне казалось, «папуасы»  могут сегодня без битья витрин, без сжигания машин выйти на улицы и сказать своему правительству: «Нет, мы не согласны с тратой $700 млн».

Как этому научиться? Мы всегда между родиной и истиной будем выбирать, конечно, родину, какая бы она там ни была. Иногда будем путать ее с начальством. Для успеха, для эффективности это страшный удар.

Какой общественный изъян заставляет наших людей быть доверчивыми и пассивными? Если ты заранее признаешь, что человек во власти умнее тебя, — нет шансов. Такие люди были просто обречены 73 года жить при советской власти.

Одни жили, танцуя рок-н-ролл и создавая Силиконовые долины.  Другие — тоже делали ракеты и дрожали от страха перед своей властью. Сегодня дрожать вроде перестали. На вопрос: «Вы что, не доверяете нашим органам?» — мы уже не вжимаемся в стену и не сливаемся с собственной тенью. Но до понимания, что самая большая опасность обществу исходит от собственного правительства, нам еще бесконечно далеко. Нам не приходит в голову, что получать разрешение на митинг — это ставить с ног на голову общественный договор. Улица принадлежит народу. Это понимает любая английская домохозяйка, которой демонстрация на улице мешает пройти с коляской. Она спокойно уступает дорогу, признавая право граждан на протест.

Пока общество продолжает верить на слово власти, «синдрома изумления арабской улицы» не избежать.