История болезни

Когда это началось, я не помню, но матч СССР — Чили 1962 года застал меня, четырехлетнего, уже инфицированным: унесенный рекой времен черт знает куда, я и отсюда отчетливо слышу слово «Численко» и свое учащенное сердцебиение того дня. С тех пор и болею.

Почему футбол? Почему никому дела нет до чемпионата мира по бадминтону? Почему именно этот вирус охватил человечество, и два миллиарда инфицированных со всего мира, заодно со мной, подскакивают и вопят оттого, что кожаный дурак закатился или не закатился за белую линию, проведенную на траве? В чем дело?

Во-первых, демократизм. Без никакого Платини — два ранца, брошенных на асфальт, мячик или хоть коробочка из-под гуталина — и каждый сам себе Зидан. Но не только в простоте дело — дело в свободе! Правила сводят почти любую игру к фиксированной череде навыков. От волейбола до крикета — все жестко регламентировано: время владения, фазы игры, количество касаний… Свободнее других хоккей с мячом, но мяча-то как раз и не видать.

Футбол же ярок, свободен и просторен, как жизнь: под небом, при любой погоде, на глазах у всех, в многотысячной чаше амфитеатра…

Гладиаторы? Актеры?

Какая драматургия! Какое чистое следование ее законам! Завязка, накопление напряжения, и наконец, кульминация — слепящая точка выхода напряжения!

Чтобы вспомнить, кто стал чемпионом мира в 2006 году, надо напрячь память, — Зидан, убивающий Матерацци, встает перед глазами мгновенно и навечно. И я вам скажу: Зидан победил.

Неправда, что главное в футболе  — счет на табло!  Главное — прямо по Станиславскому  — жизнь человеческого духа, здесь и сейчас! Благородство и подлость, жестокость и страдания, справедливость и несправедливость. Поэтому Игорь Нетто велик, а Марадона так и останется мелким жульем с понтами, даже если выиграет еще пять чемпионатов.

Поэтому Стрельцов встал в народном сознании в один ряд с Гагариным.

Поэтому в списке самых потрясающих жизненных впечатлений — секунды взлетов и падений на этом изумрудном прямоугольнике: ради них мы и просиживаем часы у экранов! Немецкий вратарь Шумахер, покалечивший в 1982 году француза Батистона, — мой пожизненный враг. Летучие голландцы семидесятых  — моя пожизненная любовь! Юный Оуэн, прошивающий насквозь аргентинскую защиту, прекраснее всякого ДиКаприо; Дасаев, вытягивающий бразильский мяч из дальней «девятки», — это, я вам скажу, два Барышникова…

Немец Штилике, не забивший пенальти в той полуфинальной серии с французами, опустился на поле, съежился и закрыл лицо руками. Я видел нескольких Гамлетов на могиле Офелии — ни один из них не произвел на меня такого сильного впечатления.

В котле чемпионата мира свариваются вкрутую даже самые вялые. Кто-то назвал это мероприятие виртуальной мировой войной, и, кажется, он прав: почему-то это касается всех! Даже если вынести за скобки такие попадания в нерв, как матч Англия  — Аргентина после Фолклендской войны, — все равно тут явно что-то большее, чем просто игра.

Артистичные итальянцы, организованные немцы, никогда не сдающиеся британцы… Наши, родимые, умом не понятые, способные выиграть в Париже у чемпионов мира, а потом еле унести ноги от Андорры… Узнаю брата Колю! И буду болеть, разумеется, подскакивая на диване и матерясь. Но это — уже начиная с сентября.

А сейчас — уйдите все, я занят! Что на обед, как фамилия премьер-министра, как зовут жену… Ничего не знаю! Уйдите, не мешайте. И не дай бог, любимая, пройдешь не вовремя мимо телевизора. Убью!

До 11 июля я живу полной жизнью. Я там, где все сейчас и навсегда, где все зависит от одной секунды и одного касания, где на страже закона не Чайка с Чуровым, а Уэбб с Росетти, и победа достанется сильнейшему, а счастье — всем.