Сеанс одновременной игры

На конкурсе «Евровидения» победил, как известно, Петр Налич, «народный музыкант». Пару лет назад никому не известный архитектор в виде шутки разместил в Сети клип «Гитар, гитар», и шутник проснулся знаменитым. Звезды сошлись, Петя в одночасье завоевал страну. События последних дней поставили этого вполне штучного мальчика на грань попсы. Тонкач, обожаемый толпой. Свой среди чужих.

С чего начинали семнадцать лет назад выпускники эстрадного отделения ГИТИСа Ростислав Хаит, Леонид Барац, Камиль Ларин и Александр Демидов, мало кто помнит, но после премьеры в 2001-м «Дня радио» (режиссер Сергей Петрейков), «Квартет И» проснулся знаменитым. Через два года на «День выборов» ломилась уже вся Москва. Звезды сошлись, квартет завоевал Москву. Потом пошли фильмы, и четверо абсолютно штучных ребят по полной ответили, так сказать, за базар, уличенные в попсе.

А между тем тонкачи, не хуже Налича, играют свою игру. Или в свою игру. Для своих ребят. Капустник? Безусловно. Но театральный капустник есть одно из самых тонких и рафинированных зрелищ. Чехов сочинял «Чайку» как капустник — для тех, кто понимает.

Со «Дня выборов» и «Дня радио» к театру в ДК имени Зуева по силовым линиям, природу которых можно определить как общую знаковую систему, примагнитило специальных людей. Алексей Кортнев. Александр Цекало. Игорь Золотовицкий. Нонна Гришаева. Владислав Пельш. Василий Уткин. Люди, готовые играть. Играть — именно не лицедействовать, а выдумывать, импровизировать и создавать в конце концов продукт, который никто, кроме них, повторить не сможет. Потому что их игра — сумма только этих мозгов, только этого юмора, только этих взаимоотношений и только этой конкретной психофизики. Другими словами: игра «Квартета И» уникальна.

Фильмы «День выборов» и «День радио» сняты двумя разными режиссерами практически одинаково. С одной и той же методологической ошибкой: на экран перенесена не игра, не чудесная забава, а некий сценический текст, смешной, конечно, но вовсе лишенный объема. Воздух выпустили, и фейерверк свели к анекдоту. Такие комедии на «Кинотавре» эпохи Рудинштейна назывались «кино для всех». Живое вещество хеппенинга не только перешло в разряд попсы, но лишилось главной пружины «Квартета» как театрального организма: для тех, кто понимает. Собственно говоря, я вообще теряюсь в догадках, зачем были сняты эти два фильма. Ну разве добавить пацанам популярности. В сущности — то же «Евровидение», мясорубка народной любви.

То, что пишут для своего театра двое из квартета — одесситы Ростислав Хаит и Леонид Барац, а потом разминается всей компанией, пускает новые побеги, обрастает, как елка, игрушками пародий, абсурдистских ловушек и прочими всякими фишками, — пишется для себя. Авторы не знают мук непонимания между драматургом и театром. Камиль Ларин и Александр Демидов — часть того же организма. Все четверо произносят свой текст, и говорить им его, как правду, легко и приятно.

В новом фильме «О чем говорят мужчины» режиссер Дмитрий Дьяченко доверился уникальности «Квартета». Спектакль «Разговоры мужчин среднего возраста о женщинах, кино и алюминиевых вилках» необычайно ловко вписался в русло фильма. Ожидать этого было трудно, потому что механизм театра — именно «разговоры», в отличие от кино, где механизм — действие. Хотя «разговорный» жанр в кино не новость, он требует особой свободы проживания на экране. Нужен высокий пилотаж, чтобы «слова, слова…» стали «муви». Здесь не обойтись без кинематографического мышления, допустим, Тарантино; без владения профессией, допустим, Миндадзе. Откуда всему этому взяться у четырех театральных актеров и малоизвестного режиссера?

Пленительный треп четверых мужчин среднего возраста, едущих в автомобиле из Москвы в Одессу, к морю, динамичен и полон юмора сам по себе, флеш-бэки стремительны и смешны ровно настолько, насколько бывает смешна жизнь мужика в пересказе друзьям, а образы их россказней и фантазий из разряда «вот хорошо бы…» вспарывают жанр путешествия, как летящий камень, о котором герой Платонова говорит, что им движет радость полета. В фильме то и дело, набирая абсурдного комизма, возникает тема бабки, которую надо перевести через дорогу. А потом один из мужиков видит сон, где в тумане идет грузин-шашлычник и спрашивает: зачем дорога, если через нее нельзя перевести бабку?

И вся эта дорога вдруг как бы телескопически раздвигается и вбирает в себя собственно жизнь, на горизонте которой — море, и по нему, как ночные лодки, плывут титры…

Значит, есть еще какие-то вещи, кроме профессии?

Несколько лет назад на «Кинотавре» мальчик из Владивостока (учившийся в видеотеках) своим дебютом «убрал» всех мастеров (не будем дразнить гусей и называть фамилии). В первом фильме самоучки сверкала такая раскованность, поражало такое высокое умение, что мастера, задохнувшись от злости, не дали ему ничего.

Я болею за «Квартет И», как тогда — за того паренька. И на этот раз понимаю, зачем они затеяли делать кино после феерического спектакля, за каким вообще чертом далась им эта неблагодарная бодяга. Людям интересно осваивать новый язык. В какой-то момент они заговорили на экзистенциальном языке трагифарса («Быстрее, чем кролики»), и изъяснялись на нем блестяще, как Петя Налич на придуманном им самим языке. Потом стали постигать самую прекрасную науку — смешно говорить о грустном. Теперь помножили это на иную реальность кино. У меня всегда было ощущение, что кино, хотя и моложе, но как-то взрослее театра. (Аксенов писал, и я с ним согласна, что девяносто рублей кажутся более серьезной суммой, чем сто.) Эти ребята не переживают кризис среднего возраста, они просто взрослеют.

Профессия — дело наживное. Умение же — от Бога. Вот родится человек с голосом, как у Пелагеи или того же Пети Налича. И это дано, как дорога. А уж куда по ней ехать: на «Евровидение», к морю или в иную реальность — вопрос свободного выбора.