Шестьдесят пять лет назад именно в этот день на свободу вышли узники Освенцима. Почему эта дата отмечается в Калуге? Первым гетто на европейской части мира, которое было освобождено Красной армией в декабре 1941 года, стало калужское...
Шестьдесят пять лет назад именно в этот день на свободу вышли узники Освенцима. Почему эта дата отмечается в Калуге?
Первым гетто на европейской части мира, которое было освобождено Красной армией в декабре 1941 года, стало калужское гетто. Акция в Калуге — старт мероприятиям Российского еврейского конгресса, посвященным 65-летию Победы.
…Дом музыки. 12.00. Идут последние репетиции торжественного выноса знамени 157-й стрелковой дивизии 50-й армии, освободившей Калугу. Восьмиклассницы Маша и Настя в военной форме. Белые банты под пилоткой. Руки в белых перчатках сжаты в кулак. Они сопровождают знаменосцев Сашу и Всеволода, учеников 10-го класса.
Спрашиваю, что такое Холокост? Не знают. Не знает этого и женщина, которая репетирует чеканность шага.
— Наверное, если есть слово «жертва», речь идет о войне, — говорит она.
Сегодня они узнают, что такое Холокост, столкнувшись лицом к лицу с жителями Калуги — узниками гетто. Их, прошедших через гетто, сегодня в Калуге девять человек. Первая, с кем я познакомилась, оказалась личностью уникальной. Ей 86 лет. Попала в львовское гетто, когда ей не было семнадцати. Королёва Мария Изидоровна. Помимо днепропетровской тюрьмы, где пытались определить ее еврейство, она прошла пять концлагерей.
— Первый лагерь Равенсбрюк — транзитом через Бухенвальд, — произносит Мария, пытаясь юмором сбить слезы. Она перечисляет все лагеря и вдруг забывает четвертый лагерь. К концу дня она обязательно его вспомнит.
Они все отчетливо помнят каждую минуту своего пребывания за колючей проволокой.
— Что вчера было, не помню, а то, что хотел бы забыть, все еще — воочию, — говорит Наум Зисман, узник калужского гетто.
Вот что поразительно, доминанта в воспоминании — это не только ужасы и кошмары, а непременно те случаи или даже мгновения, когда сквозь зверское насилие проступали человеческие черты этого мира.
— Всю жизнь я буду помнить день освобождения. Немцы жгли помещения гетто. Сами расположились у заборов с автоматами. Люди проходили сквозь узкое отверстие. Нас было трое. Мама, я — семи лет, и четырехлетняя сестра. Сквозь сполохи огня нам бы не пробиться, и тогда немец, такой молодой и светленький, автоматом пробил щель в заборе. Через нее мы и вышли. Хочу думать, что он жив (Галина Гебрук).
А Елизавета Давыдова не забудет, как из гетто вырвалась с братом в детдом. Но и там началась карательная акция. Прошел слух, что среди русских детей скрываются евреи. И тогда директор детского дома снабжает 13-летнюю Лизу документами на Стефаненко и отправляет ее за территорию детского дома. Трое суток девочка бредет по белорусским дорогам. Доходит до деревни. Крестьянин Касп Пчеленков берет ее в дом, и три года вплоть до прихода наших она живет в семье. Сегодня она знает: они догадывались, что она еврейка.
…Отца Наума Зисмана расстреляли при выходе из гетто. Он, просидевший в подвале гестапо, почти лишился ног. Гетто довершило свое дело. Отца можно было только вынести. Не дали вынести. Науму шел восьмой год.
— Вы уж не пишите, что наш малый срок в гетто почему-то не учитывается.
Однажды узники решили задать этот вопрос президенту. Отборщики сказали, что этот вопрос несущественный.
— А вопрос о собачке президента существенный? — спрашивают узники.
Было в калужской акции поминовения нечто такое, чему и слова-то не подберешь. Музыка, пение, стихи, разговоры о жизни имели какую-то сверхзадачу. Да, память — это важно. Это, как сказал раввин из синагоги на Поклонной горе Александр Фегин, — наш билет в будущее. Да, был сильный покаянный мотив, когда военный атташе из Германии господин Леманн говорил о Холокосте как неотделимой части истории страны. Беспокоящей части! Военный человек произнес очень важное слово, так редко встречающееся в словаре всех властей. Он сказал, что преступление вызывает возмущение, негодование и стыд. Вот оно, ключевое слово: стыд. Стыд за то, что сделал не ты. Стыд за то, что сделали другие. Стыд — как генетическое начало совести.
Помимо горечи слез была и надежда, что человечество все-таки найдет такую форму объединения людей, когда чудовищные события прошлого века не повторятся. Об этом сказала узница пяти концлагерей Мария Королёва.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»