Бурлак на корте

На первый взгляд трудно понять, что Николай Давыденко делает в когорте великих теннисных игроков, многократных миллионеров и любимцев фортуны. Вот они, стоят перед нами во весь свой немалый рост: гений тенниса Федерер, знойный красавец Надаль, артист мяча Сафин. Все они на 15—20 сантиметров выше него, на 15 кг мощнее, но даже не это главное. В этих прирожденных победителях, в их лицах и жестах есть явное, нескрываемое ощущение превосходства. Так глядят на мир короли. Так общаются с простыми смертными профессиональные укротители маленького желтого мячика, завораживающего человечество. А он — не такой.

Маленький (177 см), легонький (67 кг), лысеющий Давыденко ходит по корту с сутулой спиной и страданием на худом лице. Вокруг Давыденко не сияет аура вечного победителя, и сладкая гламурная карамель не обволакивает его. Этот упорный теннисный трудяга не позирует на обложках журналов, посвященных яхтам и дорогим часам, и никто даже в шутку не назовет его, примерного мужа и любителя домашних вареников, секс-символом. В Лондоне, на турнире лучших теннисистов мира, у него ни разу даже не попросили автограф. Но он не обиделся: он знает о себе, кто он.

Своих конкурентов Федерера и Роддика Давыденко считает исключительными талантами, а себя всего лишь простым смертным, добивающимся успеха жестким, жутким, все превозмогающим, терпеливым трудом. Умение терпеть — свойство его игры. Он начал терпеть еще в детстве, когда старший брат Эдуард загонял его на корт; он продолжал терпеть в молодые годы, укрепляя свое тело до такой степени, что теперь оно кажется состоящим из мускулов и сухожилий, к которым добавлена страдальчески взбухающая жилка на виске; он терпел там, где другие выезжали за счет физической мощи или природной одаренности; терпел тогда, когда другим везло, а ему нет; терпел, когда у него месяцами болела пятка; и еще терпел, когда Федерер раз за разом обыгрывал его — и так двенадцать раз подряд.

За десять лет своей карьеры Давыденко не выиграл ни одного турнира Большого шлема. Если ты играешь изо всех сил, если ты превратил себя в живое олицетворение терпения, если ты работаешь на корте как проклятый, а самые высокие успехи не приходят, то тогда следует спросить себя: где та точка, в которой все еще прячется твоя слабость? «Все проблемы у меня в голове», — сказал однажды Давыденко фразу, достойную чудотворца, собирающего совершить акт левитации. И он, превративший свое тело в машину по заколачиванию мячиков точно в угол корта, иссушивший себя в тысячах геймов, отработавший свой удар слева до немыслимой точности и автоматизма, в последние годы тренировал уже даже не столько мускулы своего сутулого, жилистого и невероятно выносливого тела, сколько именно голову.

В финале Мирового тура — а это турнир турниров! — Давыденко обыграл двухметрового гиганта Дель Потро, но выше этой конечной победы я ставлю его победу в полуфинале над Федерером. Так безошибочно, как Федерер, люди не играют. Если бы швейцарские часы играли в теннис, они бы делали это, как Федерер. Но Давыденко, убитый этими играющими швейцарскими часами двенадцать раз подряд, почему-то оказался жив и в тринадцатой игре в решающий момент третьего сета продемонстрировал свою натренированную, собранную, ясную, четкую голову. Может быть, тело маленького Давыденко в момент последней решительной перестрелки с большим Федерером уже испытывало усталость, и щеки ввалились, и сильнее прежнего билась жилка на виске, но мозг его был ясен, как зеркало озера в тихий день. Он переиграл Федерера в том, в чем тот всегда был сильнее: в крепости нервов и в точности.

Теннисный гений Федерер не пожал простому смертному Давыденко руку у сетки, а со скучающим лицом дал ему пожать свою. Николай уважительно пожал расслабленные пальцы гения, а потом сел на лавку и смотрел на мир с неброской улыбкой на исхудавшем лице. Это была улыбка человека, который годами таскал на горбу кирпичи и бурлаком впрягался в груженые вагоны. И тут вдруг все совпало: терпение обернулось победой.