Путешествие из Лимы в Сантьяго

К закату мы обогнули горку и выехали на соляное озеро Уюни. Теперь я знаю, как выглядит рай для автомобилиста.

Рай — это соляное озеро. Озеро словно замощено гигантскими пятигранниками, беззвучно рушащимися под колесами. Соляное озеро — это тысячерядное шоссе, в котором ширина дороги равна ее длине. Идеально ровная поверхность и сцепление лучше, чем на асфальте.

Я затоптала педаль газа до упора (на такой высоте это, впрочем, только 125 км в час) и за полчаса на такой скорости доехала до кактусового острова посередине озера.

Потом мы повернули налево и ехали час. Была уже ночь. Мы были замыкающими. По совету напарника я выключила фары и ехала 125 км в час в полной темноте, не считая красных габаритов далеко впереди. Космос.

Вот оно счастье.

Ночевали мы на берегу озера в отеле из соляных блоков. В отеле все было соляное: соляной пол, соляные кровати, соляные столики, только генератор, который завели к нашему приезду, был не из соли.

В здешних краях все строят из соли, потому что тут только соль и кактусы, а из кактуса ничего не построишь. В темноте, правда, мне показалось, что кроме соли и кактусов здесь есть еще столбы вдоль дороги, но утром оказалось, что я ошиблась.

Бегать на высоте 3800 метров опять не получилось; я пошла гулять и замерзла как цуцик. Зато сняла, как добывают соль.

Мы разомлели на солнышке, утратили бдительность — и одна из наших машин, приняв грейдер за шоссе, кувырнулась на нем при скорости в сотню км. Два бензиновых бака отскочили с крыши, как пуговицы. Тяжеленный домкрат вспорхнул с заднего сиденья и улетел через вылетевшее уже стекло. Ребята были пристегнуты; ни царапины.

Заночевали мы в горном отеле на высоте 4500 м. В 5 утра, когда я выползла гулять, из освещения были Южный Крест и Луна. Было -10оС, ветер был, а кислорода не было.

Отель принадлежит частному человеку, но выстроен на деньги общины, в которой этот частный человек является влиятельным человеком. Капитализм — это когда берешь деньги в банке и строишь отель. А коммунизм по-боливиански — это когда община строит отель влиятельному человеку. Кстати, отопление в таком отеле на ночь забывают включать.

Несмотря на то что мы были высоко, дорога была не горной, а равнинной. Мы ехали по гладкому плоскогорью на высоте 4500—5200, сбоку вставали казавшиеся невысокими шеститысячники. Мы видели по пути розовых фламинго, похожих на поросят на ножках, фумаролы и Зеленое озеро — Laguna Verde. Зеленым оно называется не потому, что там есть зелень, а потому, что оно зеленое. А озеро, в котором живут фламинго, розовое из-за рачка, который в нем водится. Фламинго едят этого рачка и тоже становятся розовыми. А так бы они были белые.

Но красивее зеленого озера и розовых фламинго была дорога. То есть ее отсутствие.

Тысяча километров этой 60-полосной трассы соединяют Ла Паз с границей Чили.

Как только мы пересекли чилийскую границу, природные условия изменились: появилось прекрасное шоссе. Мы спустились вниз на километр и попали в городишко Сан Педро Атакама, расположенный посреди самой безводной пустыни в мире. Городишко весь состоял из зелени, лавок и ресторанчиков и жил только одним — обслуживанием туристов, которые едут в Боливию посмотреть на розовых фламинго и зеленые озера.

Почему такой же городишко или хотя бы кафе нельзя построить непосредственно при фламинго — это вопрос, на который отвечают Адам Смит и Эрнандо де Сото.

Сантьяго-де-Чили — самый красивый город в мире, который я видела. Представьте себе Нью-Йорк, в котором небоскребы пониже, а воздуха и зелени много больше, и это будет Сантьяго-де Чили. Так получилось, что мы приехали в Чили 11 сентября — в годовщину военного переворота Пиночета. В Сантьяго левые били стекла, и президент Мишель Бачелет цитировала Альенде.

Утром я вышла бегать; я терпеть не могу крупных городов и спросила у портье, где парк. Я побежала к реке, но минут через десять я поняла, что я не хочу бегать между деревьями, а хочу бегать по этому прозрачному, залитому солнцем, зеленью и отражениями небоскребов городу. Я добежала до улицы имени 11 сентября и стала снимать кружевные небоскребы на фоне вывесок.

Сталин убил 50 млн человек и построил говно. Пиночет расстрелял 5 тысяч коммуняк и построил чудо. Демократия, конечно, самый лучший способ правления на земле, но только когда избиратель богат. Если избиратель нищ, то демократия кончается Ево Моралесом — то есть переходит в свою противоположность и диктатуру.

В Чили не любят сейчас Пиночета. «Он отнял у нас свободу». «Он убивал людей». В Чили нет памятника Пиночету. Памятником ему является сам Чили.

Чилийцы ругают Пиночета среди небоскребов, банков и пальм. Если бы Пиночет не отнял свободу, они бы его не ругали; о нет! Они бы хвалили какого-нибудь чилийского Моралеса среди куч дерьма.