Юрий Манн: «Насколько у нас умеют приноравливаться к обстоятельствам!»

В юбилеях Гоголя более отражается потомство, чем он сам. Наверное, в этом крест слишком глубокого писателя, искавшего дойти в своих зрелых книгах до решения судьбы России. Так тонок и неоднозначен текст Гоголя, что толковать его по-своему может чуть не каждый — при наличии известной бойкости в мыслях.

…Вот Москва 1909 года — с открытием памятника Н.Н. Андреева, с пылкими и туманными эссе символистов. Вот державная Сорочинская ярмарка 1952-го. А что проступит в зеркалах юбилея-2009 — мы только наблюдаем.

Но сегодня «Новой газете» рассказывает о Гоголе самый спокойный, объективный и знающий голос. Профессор Юрий Манн — известный историк русской литературы XIX века, исследователь Гоголя, главный редактор нового академического собрания сочинений. Только что вышла в свет книга Ю.В. Манна «Гоголь. Завершение пути: 1845—1852» — третий том фундаментальной биографии, с замечательным этюдом о путешествии Гоголя в Палестину, ко Гробу Господню в 1848 году, с продуманными и точными страницами о Гоголе в Оптиной пустыни, о Белинском и отце Матвее, о последней болезни и сожжении «Мертвых душ».

—Юрий Владимирович, начнем с Гоголя-невозвращенца. Осенью 2008 года Андрей Битов, Михаил Жванецкий, Инна Чурикова, Марк Захаров и другие добрые люди направили в Госдуму письмо с предложением вновь перенести андреевский памятник Гоголю на Гоголевский бульвар. Ваша подпись под письмом была первой.

— Инициатива была не моя. Но я ее поддержал. Памятник Андреева предназначен именно для этого места на Бульварном кольце. Ведь когда готовились к юбилею 1909 года, рассматривался и нынешний вариант: установка на Никитском, во дворе дома Толстого-Талызина, где жил последние два года и умер Гоголь.

Но камерный дворик не выбрали: памятник Андреева предназначен для обозрения.

К нему обычно шли сзади, от Пречистенки. Видели это согбенное туловище… разглядывали слева-справа… смотрели в лицо. И невольно (мне так кажется) вспоминали слова Тургенева о Гоголе: «Какое ты умное, и странное, и больное существо!»

—Возвращение-2009 не сбылось: Гоголь Томского, что «от советского правительства», стоит неколебимо. Как двойник. Здесь есть мистика?

— Полагаю, мистики нет. А определенные смыслы есть. Гоголь никогда у нас не был непризнанным писателем (в отличие, скажем, от Достоевского). Но юбилей 1952 года, 100-летие его смерти, проходил в определенной атмосфере: борьба с космополитизмом, борьба с упадничеством. Говорят, памятником Андреева был недоволен Сталин: он ведь постоянно проезжал мимо — и странный угрюмый бронзовый человечек раздражал его.

И до сих пор ведь можно услышать: нам нужен Гоголь понятный… А что Гоголь Андреева говорит народу?

Почти в то же время на XIX съезде партии Маленков сказал: «Мы за смех. Нам Гоголи и Щедрины нужны». Вскоре полетела знаменитая эпиграмма: «Мы за смех, но нам нужны подобрее Щедрины. И такие Гоголи, чтобы нас не трогали».

Вот тот Гоголь, которого соорудил Томский к юбилею 1952 года, — он никого не трогает. Стоит себе на бульваре благодушный мужчина. Смотрит…

И кстати: насколько у нас умеют приноравливаться к обстоятельствам! Я недавно в одной газете вычитал, что Гоголь Томского смотрит глубоким христианским взглядом.

— У-у, какая забористая смесь! Декокт державностей — старой, новой, еще новее. Это очень нынешняя микстура.

— Во всяком случае, были предприняты колоссальные усилия, чтобы именно Гоголь Томского остался на миру и на виду. Со всем тем духом, что витает вокруг него.

Может быть, в этом и главный смысл «непереноса». Я сам слыхал от весьма известных людей: самый праздничный и народный юбилей Гоголя был в 1952 году!

—1952-й — 100-летие смерти Гоголя, 1954-й — 300-летие воссоединения Украины с Россией. Тоже праздновали пышно — и Гоголевские дни стали отличным прологом.

— К сожалению, делят. Больше даже украинцы, чем русские. Этот дележ наносит огромный вред культуре обоих народов. В нем есть что-то залихватски легкомысленное, почти хлестаковское. Гоголь сам говорил, что не знает, какое у него сердце — велико русское или малороссийское…

— А внутри России есть ли попытки «делить Гоголя»? Например, на Гоголя «западников» и Гоголя «славянофилов»?

— Это сложный вопрос. И болезненный. Особенно сейчас, в связи с особо… м-м… умиленным и возвышенным настроением нашего общества. И Гоголя пытаются истолковать в некоем квазирелигиозном смысле.

Конечно, он — художник глубоко христианского мировоззрения. Но делать из Гоголя какого-то дьячка сельской церкви — глубоко неблагодарное занятие.

— Как вы относитесь к «Выбранным местам из переписки с друзьями»?

— Это удивительная книга. Она очень наивна — и в то же время очень глубока. Главное ее достоинство (если быть схематичным): Гоголь понимает — а это ведь не все понимают! — что переустройство общества необходимо начинать с себя. Что оно невозможно без соответствующего воспитания (по Гоголю — христианского) каждого человека.

Я не без страха смотрю на расцвет тенденции… не хочу называть конкретных имен… махровой, якобы патриотической (хотя, по-моему, от патриотизма тут и тени нет), псевдо-российской. Тем более: на попытки сделать Гоголя союзником. Посмертно.

…А у него и монархизм был особого рода: Гоголь строго спрашивал с людей, облеченных властью. В том числе, между прочим, и с императора.

Гоголь хорошо относился к Николаю I. Но требовал, чтобы и император неукоснительно исполнял свою должность. Проходил свое поприще, как он любил говорить. «Должность», «поприще», «долг» — ключевые слова Гоголя 1840-х. И «Выбранных мест из переписки с друзьями». Министр — поприще, прокурор — поприще, и дворянин, и крестьянин… И путь замужней женщины, и роль красавицы: все поприща.

Некорректно видеть в «Выбранных местах…» типичную утопию: Гоголь ведь не переносит действие в некое идеальное царство, где происходят поучительные события аллегорического толка.

Его волнует эта страна, эти люди 1840-х — но преображенные.

Как ни серьезно он относился к своему поприщу, но был способен и к самоиронии. Он говорил: «Я размахнулся таким Хлестаковым» — именно по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями».

Гоголь хорошо понимал: мало показать «образцы людей», надо наметить и пути к ним из реальности. Одна из причин сожжения первого варианта второго тома «Мертвых душ» в 1845 году — в этом. Найденные им самим пути казались автору схематичными…

А указать другие он не смог. И судил себя, карал себя строго.

— Есть ли у нас хоть тень шанса когда-либо обнаружить завершенную рукопись второго тома «Мертвых душ»? Редакцию, сожженную зимой 1852-го?

— Я тут пессимист. Думаю, такого шанса нет. Есть разные мнения. Гейр Хетсо, норвежский славист, автор замечательной книги о Баратынском, полагает, что рукопись второго тома могли спрятать какие-то друзья Гоголя. Например, будущий обер-прокурор Синода Александр Петрович Толстой (обитатель того самого дома на Никитском). Или даже будущий Александр II, тогда еще наследник, с которым Гоголь был знаком.

А потом рукопись якобы попала в некую частную коллекцию, и когда-нибудь будет извлечена. Но я эту гипотезу не разделяю.

…Есть предположение — на мой взгляд, совсем уж фантастическое! — что рукопись второго тома может быть когда-нибудь найдена в архивах КГБ. Даже уточняющее предположение: на Лубянку рукопись Гоголя попала из архивов императорских «спецслужб», потому что КГБ по нынешним понятиям был правопреемником Третьего отделения.

Это, конечно, бред. Начиная с убеждения части публики в правопреемстве КГБ

Нет, я почти уверен: рукопись он уничтожил сам. В моей книге «Гоголь. Завершение пути» последняя глава об этом: «Почему же был сожжен второй том «Мертвых душ»?

Еще могут быть какие-то частные находки в архивах. Какие-то строки. Какой-то листик. И такие находки уже были.

Но… счастье, что хоть сохранились пять глав, правда, в неполном и в незавершенном виде.

— Гоголю все-то сопутствует «мышья беготня» ужаса. Чего стоят легенды о переносе его праха на Новодевичье кладбище. При вскрытии гроба один советский писатель отрезал полу его сюртука, а затем переплел в нее первоиздание «Мертвых душ». Другой вынул ребро из гроба, держал в кабинете и однажды получил от коллег записку а-ля «Тарас Бульба»: «Що, сынку! Помогло тоби мое ребро?» В этих рассказах есть хоть тень истины?

— Не знаю. И не выяснял, говоря по совести. Но Гоголь может предрасполагать к таким поступкам… если человек нестоек. И к легендам предрасполагает: до сих пор ведь бродит легенда, что его похоронили живым.

Он действительно боялся летаргического состояния. Но хотя бы это предупреждение должно было соответствующим образом настроить его врачей. Я не врач. Люди более компетентные говорят, что можно было что-то сделать в дни последней болезни Гоголя.

И все-таки его лечили не пройдохи: это были лучшие врачи своего времени.

Кроме того, есть документы. Я когда-то нашел и опубликовал письмо скульптора Рамазанова Нестору Кукольнику: Рамазанов снимал с Гоголя посмертную маску. Он свидетельствует: посмертную маску снять с человека живого невозможно.

— «Умным, и странным, и больным существам» (зовись они Андреем Белым или Шостаковичем) Гоголь всегда был необходим. На днях его назвали «самым инновационным автором своего времени»: и тоже ведь верно…

— Я полагаю, что нет более благодарного материала для изучения в школе, чем Гоголь. И нет более благодарного материала для юношеского чтения, чем, скажем, «Невский проспект». Я помню, какое впечатление на меня, школьника, произвела эта повесть. Даже решила в какой-то степени мою судьбу.

…И не только «Невский проспект», но и «Мертвые души». В последний год Отечественной войны мы со школьным приятелем Леней Казаровицким решили немножко подзаработать: купить билеты во МХАТ на декаду, а потом продавать их у входа. В Москве был еще комендантский час, нас чуть ли не каждый милиционер останавливал: куда идете так рано? Но все же мы дошли до Камергерского и билеты купили.

Тогда это называлось «спекуляция», теперь — просто «бизнес». Однако бизнес наш провалился: я тогда не знал, что мало одного твоего желания что-то продать, надо, чтобы кто-то еще хотел это купить.

Однако ни один человек такого желания не проявил. Ну что делать? Нам пришлось ходить на все спектакли подряд…

В эту декаду я посмотрел «Мертвые души» два раза в исполнении гениальных актеров: Ливанов — Ноздрев, Белокуров — Чичиков. Несколько дней подряд проигрывал спектакль про себя. И тут же раздал своим школьным приятелям гоголевские имена…

— То есть вы пытались вступить на поприще юного Павлуши Чичикова — но рука судьбы вас тотчас сурово повернула на поприще будущего биографа Гоголя и главного редактора его академического собрания. Как движется собрание?

— Запланированы 23 тома. В каждом почти 60 авторских листов. Сейчас вышли первый и четвертый. Третий задержан в производстве. У нас готов еще один том собрания: первая часть первого тома «Мертвых душ». Но издательство его не принимает.

— Издательство «Наука»? Сейчас, на пике юбилея? А почему?

— Денег нет на производство и выпуск тиража. Так что мы сейчас хлопочем…Надеемся, что издательство и Академия наук нам помогут.

— Ныне очень спорят: один особняк или два должен занять дом-музей бездомного Гоголя? Во всех округах г. Москвы развернуты смотры чтецов и конкурсы сочинений (тоже ведь дела затратные). А мизерных денег на академическое издание «Мертвых душ» нет? Ведь и на первый том в 1990-х у казны РФ денег не было — пока не дал грант 2000 евро магазин французской книги «Панглосс». А потом писали, что собрание Гоголя выходит на «японские деньги».

— Нет, это не совсем так. Французский грант действительно был, но издан том в основном на российские деньги. А японцы тут вообще ни при чем.

— Юрий Владимирович, глядя сегодня окрест себя, часто ли вы думаете: «Вот уж гоголевская гримаса!»?

— Даже трудно сказать. Потому что Гоголь для наших гримас — слишком милосердная фигура. Я чаще вспоминаю о Кафке. Хотя Кафка с Гоголем связан тесно.

Для наших абсурдов, для наших нелепостей Гоголь слишком добр. Даже — простите меня — слишком оптимистичен, чтобы можно было применять его к этим самым гримасам.

Скорее уж Щедрин… Я знал человека, который каждый год насквозь перечитывал всего Щедрина. И каждый год находил у него новые пророчества и созвучия: жизнь все время догоняла Щедрина.