Самоотвод

Вчера, 15 февраля, исполнилось 20 лет со дня вывода ограниченного контингента советских войск из Афганистана. Ограниченный контингент — это официально 120 тысяч советских военнослужащих и гражданских лиц. В целом же с декабря 1979 года — за 9 лет и 2 месяца — в этой горячей точке побывало до 1 миллиона советских граждан. Наши потери составили около 15 тысяч убитыми, 40 тысяч ранеными и более 300 пропавших без вести или пленных. А еще — сотни тысяч убитых и покалеченных афганцев. И все это ради относительного контроля за 7 процентами территории Афганистана — до ввода наших войск официальная афганская власть контролировала не более 13% территории страны, наши подтянули этот показатель до 20, в основном за счет населенных пунктов, расположенных вдоль бетонных дорог.

Как объясняли тогда, мы вошли в Афганистан для выполнения своего так называемого интернационального долга (то есть ради помощи «братскому народу»), что подкреплялось другим лозунгом: защита южных рубежей СССР. Нам внушали, что если бы не мы, то в Афганистан пришли бы американцы, которые хотели развернуть на вершинах Гиндукуша свои крылатые ракеты.

Толька вся эта пропаганда на тех военных, которые оказались в самом Афганистане, почти не действовала. Мы — офицеры и солдаты — искренне не понимали, зачем мы здесь, в чужой стране? Нам в редких задушевных беседах, шепотом, чтобы не услышали особисты, военные пропагандисты объясняли миссию так: необходимо обкатать нашу армию в реальных боевых условиях. Многомиллионная Советская армия в то время уже «устала» без войны.

Правду говорят: у каждого, побывавшего на этой войне, свой Афган, общей была лишь смерть товарищей. У меня тоже есть свой Афганистан. Это — очень болезненные воспоминания. Потому что я считаю, и вряд ли кто-то сможет меня переубедить: примерно треть наших солдат и офицеров погибли вовсе не от душманских пуль, а от халатности, пьянства и неуставщины.

Расскажу то, что знаю сам. Один из моих командиров — подполковник Ярослав Турлай — погиб над Кабулом: в самолет, на котором он летел, врезался в воздухе другой советский самолет. Погибли все. Несколько десятков человек.

Мой «сменщик» майор Николай Лукьянов застрелился. За несколько месяцев до вывода войск взорвался армейский склад боеприпасов в Поли-Хумарях, много людей погибло. Военные начальники списали трагедию на душманов, а заодно обвинили майора Лукьянова в отсутствии бдительности.

Спирт из тормозной системы КамАЗа булькал в желудках наших военных и членов всевозможных комиссий — от некачественного спиртного люди травились и умирали.

Неуставные отношения были в Афганистане особенно жестоки. Обиженный солдат расстреливал своих сослуживцев, по нескольку человек сразу, а родителям убитых, как правило, сообщали: «Ваш сын геройски погиб от пули душмана, выполняя свой интернациональный долг». Одному офицеру, который был очень жесток с подчиненными, солдаты добавляли в пищу фекалии больного гепатитом — офицер тяжело заболел и только чудом выжил.

В другой воинской части издали приказ по борьбе с нетрудовыми доходами, во исполнение которого у всех дембелей отобрали «дипломаты» — то есть то, с чем они предполагали вернуться на Родину. Сам-то «дипломат» был в Союзе большой редкостью, а в нем лежало еще и то, что солдаты срочной службы смогли купить на свою жалкую зарплату, 7—9 инвалютных чеков в месяц: спортивная форма, кроссовки, какое-нибудь красочное полотенце и платочек матери. После того как приказ был доведен до личного состава, командир части нашел перед своей дверью записку: «Не вернешь «дипломаты», убьем». Через несколько дней под задним колесом его уазика взорвалась граната Ф-1. Особисты не нашли виновных, но «дипломаты» после этого дембелям отдали.

Особым поводом для раздора были женщины. В качестве средства от конкурентов использовались даже растяжки. Другие были менее романтичны: заставляли женщин-служащих заниматься проституцией. Некий большой военный начальник распределял вновь прибывших женщин, служащих Советской армии, по следующему принципу: кто удовлетворял его интимные интересы, получал более удобное жилье. Мой знакомый прапорщик, пожелавший жениться на девушке, рассказал, чего добивается от его избранницы начальник, — пришлось полулегально отправить влюбленных в Мазари-Шариф, где было советское консульство и где могли зарегистрировать брак.

Могу и дальше приводить примеры: пожары, самострел, гибель под дружественным огнем…

Да, военные кадровики отбирали для службы в Афганистане лучших. Но наша армия и наше общество были столь больны, что создать приличный военный контингент так и не получилось.

Попав в Чечню, я понял: болезнь только усилилась. И армия со своей коррупцией и неуставщиной, принявшими какие-то извращенные формы, стала опасна для себя самой, не говоря уже про общество.

Докладывает Шеварднадзе.— Теперь мы имеем договор — правовую основу вывода войск. Когда вводили, его практически не было. Этим ситуация отличается и от вывода американских войск из Вьетнама. Американцы лишаются права поставлять оружие через Пакистан. Важное значение имеет установление международного контроля за соблюдением заключенных соглашений: 150 наблюдателей будут его осуществлять. Соглашение может породить разлад между Пакистаном и афганской контрреволюцией. <...> Сели за один стол американцы, пакистанцы и афганское правительство. Это означает полупризнание последнего. Отклики на соглашение в основном положительные, хотя не обходится и без домыслов, рассуждений о нашем военном, а также и политическом поражении.

Нам не безразлично существо режима, который будет в Афганистане <...> Оставим страну в плачевном состоянии: разоренные города и кишлаки, экономика парализована. Сотни тысяч людей погибли. Наш уход будет рассматриваться как крупное политическое и военное поражение. Внутри партии и страны отношение к нашему уходу неоднозначно. Придется когда-нибудь объявить, что ввод войск был грубой ошибкой, что уже тогда и ученые, и общество отрицательно отнеслись к этой авантюре. С их мнением не посчитались. Отмежеваться от прошлого легко не удастся тем фактом, что мы не можем нести ответственность за тех, кто был до нас. И, кроме того, армия ведь выполняла воинский долг <...>

Горбачев. Режим мы уже не спасем. А ястребиный клекот Шеварднадзе я считаю безответственным.

Крючков. Целиком поддерживаю Шеварднадзе.

Чебриков. Я за полный вывод. Вывод 500—2000 ничего не даст.

Яковлев. И за то, чтобы наших там не было совсем. Мы обещали своему народу это сделать. И чтобы не было никаких похоронок больше.

Рыжков. Надо делать все, чтобы линию, которую мы взяли, проводить до конца. Нельзя допустить новой ошибки, как десять лет назад. Надо выводить все войска. 3—4 месяца продержатся, пока мы выводим, а там сами пускай разбираются.

Шеварднадзе. Я тоже за вывод. Но считаю, что 10—15 тысяч надо там сохранить.

Горбачев. Надо обеспечить политическую сторону нашего вывода. У наших военных давняя аллергия к операции в Афганистане. То же и у международников, у цековцев <...> Я против капитулянтского подхода, против того, чтобы драпать не оглядываясь. Это несерьезная позиция. Ошибку надо исправлять, но не любыми способами.

<...> Все сделать, чтобы за 20 дней до начала вывода были обеспечены условия этого вывода и кто дорогу будет охранять. На афганцев мы положиться не можем.

После заключения Женевских соглашений мы обстоятельно обсудили все возможные последствия. Первое, что мы констатировали, — это наличие теперь правовой основы для наших действий. А именно для вывода войск. Когда мы войска вводили, такой правовой основы не было. И одно это уже лишает оснований попытки сравнивать наш уход с бегством американцев из Вьетнама. Мы сняли с себя тяжелый груз, который обременял и нашу внешнюю политику, и нашу экономику, и вообще ситуацию в стране.

Мы продумали все варианты возможного развития событий. И констатировали наступление совершенно нового этапа, связанного с интернационализацией проблемы. Мы предприняли все меры, чтобы войти в контакт со всеми, кто был заинтересован и кто мог бы сыграть ту или иную роль в политическом урегулировании, а значит, в предотвращении новых ненужных потерь, содействовать тому, чтобы исключить кровавую бойню между самими афганцами после нашего ухода.

<...> Мы принимали в наследство результаты внешней и внутренней политики, проводившейся до нас. И теперь на политбюро, принимая столь ответственное решение, мы были убеждены, что поступаем правильно, иначе и недостойно, да и невозможно.

<...> Важным моментом был наш выход на сотрудничест во с американцами в достижении Женевских соглашений, на подключение Организации Объединенных Наций, наши постоянные контакты с индийским руководством, с правительствами ряда мусульманских государств, а потом и прямой выход на моджахедов.

Решение афганской проблемы — это важный, в какой-то степени даже ключевой момент в реализации нового мышления.