Мы с Артемом, лагерным другом Юрия Осиповича, ждали, что вот-вот он появится, обнимется с долгожданным гостем, и все сядем ужинать. Юра запаздывал и пришел какой-то не такой. Поужинали. Решил вдруг спать на полу, рядом с диваном, на...
Мы с Артемом, лагерным другом Юрия Осиповича, ждали, что вот-вот он появится, обнимется с долгожданным гостем, и все сядем ужинать. Юра запаздывал и пришел какой-то не такой. Поужинали. Решил вдруг спать на полу, рядом с диваном, на который положили Артема. Потом признался:
— Боль в руке страшенная… Зовите «скорую»!
Очень долго все не мог оклематься, с трудом работал, больше читал. В те дни и написал это письмо: туда — не знаю куда…
Пока я переписывала зачеркнутое-перечеркнутое письмо (мысленно окрестив его «Веселые фашисты и толпа»), все глядела на несущихся напротив питекантропов. Их вырезал по дереву и подарил нам алма-атинский художник Миша Махов, когда жил у нас. Название давали сообща: «Страх», «Бегущие неандертальцы», «Безнадежность». Осталось лучшее, Юрино — «Толпа». Толпу он ненавидел с детства: «Скучно — от слова «скученно», толпа…».
И толпа отвечала ему или равнодушием, или ненавистью, вероятно, чувствуя его инородность.
Письмо это Юрий Осипович так никуда и не стал отправлять, наверное, понимал бессмысленность.
Дорогие товарищи, хочу вам поведать об одном случае.
В день милиции, 10 ноября с.г.,* меня доставили в 37-ю больницу с эпифасным переломом предплечья.
Не оперировали, хотя перелом был винтообразный (т.е. требующий немедленно ножа), а наложили гипс — мне 67 лет. Вот так, потерявший всякую способность себя обслужить, двигаться и даже нормально спать, я и пребываю поныне.
А на третий день мне пришлось подписать срочный авансовый договор с журналом «Новый мир» на роман «Рассказы об огне и глине» (14 п. л.). Срок — август 68 г.**
Сдать-то я его сдам — правая не тронута, но сколько дополнительных трудностей это мне составит, я думаю, вы поймете. Роман этот о Добролюбове (т.е. о Толстом, Достоевском, Чернышевском, Герцене, Тургеневе), он требует архивов и библиотек, а я и до дивана плохо доползаю. Получил же я эту тяжелую травму в автобусе 80 возле Преображенской. Меня ударили железной тростью по руке. Я не видел парня, ударившего меня, т.к. он стоял сзади. Автобус шел. Я держался за поручень и смотрел в другую сторону. Рука была напряжена, и сила удара была такая, что я на секунду потерял сознание, но по какому-то странному везенью не рухнул в открытую дверь, т.е. под колеса, как видимо, предполагалось (автобус только что отошел от станции «Преображенская» и набирал ход).
Потом я увидел эту палку — ее вырвало из рук при ударе. Палка была заводского изготовления — белый металл с набалдашником и рогатой ручкой. Таких в нашем районе сколько угодно. Парней было трое — все в сине-красных финских куртках — молодые, развеселые, румяные. Весело они меня ударили, весело вытащили палку из-под моих ног, весело поехали дальше. Я плохо сознавал, что происходит, и мне показалось, что меня сначала садануло током, а потом, что трость — это часть поручня: она как-то обломалась и саданула меня.
Во всем этом не столь уж исключительном случае меня, однако, поразили две детали — страшные и значимые.
1. Я никогда не знал и не видел этих троих парней (они стояли, болтали и смеялись в конце вагона) — ни с кем из них ни прямо, ни косвенно дел не имел, да и вообще могу категорически утверждать, что врагов у меня нет.
В моем районе тем более, но тогда… Значит, что же?
2. Весь вагон видел, что произошло, и все сидели с отсутствующими скучными лицами. Я сделал было движение и упал — боль была острейшей, стреляющей, обломки кости уперлись друг в друга. Если есть кто из фронтовиков, то знает, что это такое.
Никто не шелохнулся. И парни благополучно поехали дальше. Им ничего же не грозило, и людей было много — не набито, но просто много, и все симпатии их, как я видел, были на стороне этих шалунов, что ли? Вот саданули! Так саданули!
И третье. Таких «советских» людей я еще не встречал, а я много-много что видел и перевидел в своей жизни и пережил.
Произошло это 9 ноября, в 17.20, я торопился домой. Приехал товарищ, и я опаздывал.
С тех пор прошло 25 дней. В гипсе я прохожу еще четыре месяца, а там срастется кость или нет — неизвестно. Сообщаю обо всем этом не для каких-либо розысков (видимо, поздно!), а просто для сведения.
Разумеется, за точность и правильность всего написанного ручаюсь своей честью и головой.
С полным уважением, Ю. Домбровский
Москва, Просторная, 6, кв. 33
P.S.Писать могу легко, пальцы левой руки в полном порядке, хоть в этом повезло!
* 1976 г.** Ошибка — 78 г.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»