Играть одним глазным нервом

Наконец на наш экран (скромнейшим тиражом!) вышел «Скафандр и бабочка» Джулиана Шнабеля. Фильм отмечен юбилейными Каннами за лучшую режиссуру. Число наград картины исчисляется десятками. В их списке — «Золотой глобус» за режиссуру и номинация на «Оскар».

Проснувшись однажды, вы обнаруживаете, что превратились в овощ. Вам повинуется лишь левое веко. Моргайте сколь угодно, объясняйте доктору, что отлично его понимаете, знаете, сколько пальцев на одной руке… Орите, надрываясь, из последних сил — никто не услышит. Паралич застегнул вас на крепкую молнию в скафандр собственного тела. Бабочка — душа — бьется внутри, пытаясь вырваться. Надо же дать знак жене, престарелому отцу, детям, любовнице, что ты еще жив. Но кто поймет бабочку?..

Нормальный человек, прочитав синопсис фильма в афише, ужаснется: снова несчастные? Снова по слезным железам паровым катком? Шнабель, не избежав кое-каких банальностей в романтических флэш-бэках (воспоминаниях героя о прошлом), все же умудряется пройти по острию ножа между сентиментальностью и сиропной голливудской духоподъемностью. Тему «парализованные — тоже люди» (так же, как дауны, слепые, немые, аутисты) он осторожно обходит стороной. Здесь история болезни — протестное, отчаянное преодоление унижения от собственной беспомощности и сочувственного высокомерия окружающих: «Держись, старик!».

Ненужный правый глаз быстро заштопают. Туповатый медбрат выключит телевизор во время финального футбольного матча. На голову добросердечные посетители натянут «русскую» ушанку, периодически сползающую на единственно живой глаз, закрывая изображение (буквально: опускаясь на объектив камеры, мех физически нам мешает). Доктор терпеливо объясняет родственникам: во время общения они обязаны стоять строго перед глазом. «Если вы шагнете влево (и он уходит из кадра) или вправо (он снова исчезает), — больной вас не видит».

Но не только Бобби — и мы не увидим ничего. Мы и есть незашитый глаз Бобби. Наше зрение туманится (слеза наползает) — это оператор Януш Каминьский (обладатель двух «Оскаров» за «Список Шиндлера» и «Спасти рядового Райана», оператор «Катыни») натягивает латекс на камеру. Мы моргаем? Это Каминьский с Джулианом Шнобелем наклеивают на камеру ресницы.

В основе фильма — реальная история 43-летнего главного редактора журнала Elle Жана-Доменика Бобби (Матьё Амальрик). Блестящего интеллектуала, стопроцентного француза: ловеласа и семьянина, отца и сына.

Он свалился в пропасть двустороннего паралича с самой вершины карьеры. Выучил алфавит парализованных: во время перечисления букв моргал единственно видящим глазом на нужной букве. Так возник 120-страничный бестселлер, роман-исповедь «Скафандр и бабочка».

Неистребимое чувство юмора героя, саркастически оценивающего и собственное «бренное» положение, и глупость растерянных близких, рано или поздно вынуждает зрителя… заплакать.

Бобби находит-таки способ бежать из собственного «неживого» тела — в воспоминания, мечты, воображаемые миры. В этих обмороках, в «сновидениях» он внезаконно свободен.

«Мне понадобился резкий свет несчастья, чтобы познать свою собственную природу», — писал Бобби. В этом «резком свете» скорбного физического бесчувствия он по-новому увидел себя: сегодняшнего и вчерашнего. Вот, оторвавшись от столичных дел и тусовок, еще здоровый бонвиван Жан-Доменик навещает престарелого предка. Бреет его (в роли подчиняющегося обиженного отца Макс фон Зюдов), словно предрекая собственное неискоренимое унижение.

Только теперь он пытается осознать: кто же он — Жан-Доменик Бобби? Что от него осталось? Нервно подмаргивающий левый глаз? Свое-чужое дряблое тело? Или что-то еще? Он пытается пересилить трагедию недолюбленного-недовысказанного-недоосуществленного.

…Бывает: герои носятся по экрану, мочат друг друга и все живое вокруг, взмывают в космос — а зритель зевает. У Шнабеля герой неподвижен, а напряжение и чувственность его кино поразительны. По первой профессии Шнабель — художник, свои холсты он покрывал разбитыми тарелками. Фильм о парализованном человеке неслыханно свободен, продут ветрами авторской изобретательности, пропитан не опошленной сюсюканием нежностью. При этом режиссер не завешивает камеру кремовыми шторками неоправданных надежд… Но на черном фоне солнечный свет кажется еще ослепительнее.

Стоит отдать должное и актерской самоотрешенности Матьё Амальрика, вынужденного играть все соцветье чувств одним глазным нервом. Он передает непостижимым образом напряженную мимику души неподвижного героя.

В финале бабочка вырвется из скафандра тела и переселится на страницы романа. Но бабочки живут недолго. В реальности Жан-Доменик Бобби успел надиктовать роман. И умер через 10 дней после его публикации.