Сюжеты · Общество

От великих до смешного

Современные дневники. Свидетель

Борис Бронштейн , обозреватель «Новой»
Вступление от автора(пока не забыл) Не помню… Ничего уже не помню. Как будто память вывалял в муке. Как будто бы вошел в каменоломню И получил осколком по башке. Склероз пришел не поздно и не рано, Всему на свете есть своя пора. Вчера...
Вступление от автора(пока не забыл)
Не помню… Ничего уже не помню.
Как будто память вывалял в муке.
Как будто бы вошел в каменоломню
И получил осколком по башке.
Склероз пришел не поздно и не рано,
Всему на свете есть своя пора.
Вчера забыл я высоту Монблана,
Длину Днепра забыл позавчера.
Не помню, есть ли буйволы в Уганде,
Не помню, сколько весит воробей.
А кем же был убит Махатма Ганди?
И этого не помню — хоть убей!
Все спуталось: восторги и кошмары,
Попутчики, соседи и друзья…
Ну что ж, раз так — сажусь за мемуары.
Всем можно, почему же мне нельзя?
Я и Ленин
Лето, помню, выдалось на диво…
С легким отвращением к труду
Мы с Володей попивали пиво
В шалаше у озера Разлива
В августе, в семнадцатом году.
Вечерело, холодало к ночи.
Был он возбужден, хотя не пьян.
Разговоров избегая прочих,
Восклицал чего-то про рабочих
И про их союзников — крестьян.
Обещал буржуя сжить со свету,
Кулака, банкира и купца…
Развивал он долго тему эту
И назвал мне даже по секрету
Дату штурма Зимнего дворца.
Слушал я его без интереса:
Я за чье-то счастье не борец.
Солнце село за притихшим лесом,
Было жаль, что с нами нет Инессы
Или Нади, на худой конец.
Хорошо в России на природе
(Даже иногда без шашлыка).
Ну, а он чумной какой-то вроде.
Я ему сказал: «Кончай, Володя!
Здесь не заседание ЦК!
Вечно будут и князья, и графы,
Будут те, кто заработал шиш.
И, поверь мне, никаким «пиф-пафом»
И захватом почты с телеграфом
Ты проблему эту не решишь.
Молодость ушедшую жалея,
Тихо посиди у костерка.
Вот картошку испеку в золе я —
Насладись, пока не в Мавзолее
И не в бронзе ты еще пока.
Ты и не заметишь, жизнь промчится —
Так живи, мгновение ценя!»
…Сам не знаю, как могло случиться,
Что не стал учиться и учиться,
И учиться Ленин у меня.
Я и Христофор Колумб
Такая уж Испания страна,
Страна, где двое пьющих — это форум.
Сидели мы однажды с Христофором
В трактире за бутылкою вина.
Он щедро разливал под огурцы,
Он был богат (в тот день, по крайней мере):
Деньжонок на открытие Америк
Собрали андалузские купцы.
«Неужто в самом деле поплывешь?» —
Спросил я, отрываясь от закуски.
Колумб ответил что-то не по-русски,
Я перевел как «Да, едрена вошь!».
«Я откажусь — другие поплывут. —
Добавил он, плеснув в стакан небрежно. —
Как ни крути, все это неизбежно:
Ковбои, жвачки, доллар, Голливуд…
Что там еще-то? Кока-кола, джаз,
Шерифы, гангстеры, мосты, автомобили
И о правах написанные билли…
Нет, к черту билли — это не для нас!
Мне светит историческая роль,
И сколько бы супруга ни ревела,
Поднимет завтра парус каравелла,
И я пройду таможенный контроль».
«Что ж, — я вздохнул. — Семь футов кораблю…
Вернешься — выпьем после карантина.
Там заодно открой мне Аргентину
С Бразилией…
Я так футбол люблю!»
Я и Чарльз Дарвин
Нам от научных версий нет спасенья,
Любой идее нужен адресат…
Вот, помнится, однажды в воскресенье
Пошли мы с другом Чарли в зоосад.
Да, были закадычные друзья мы
Вплоть до того безрадостного дня,
Когда, увидев в клетке обезьяну,
Он стал в упор рассматривать меня.
Вертелись возле клеток чьи-то дети,
Гуляли старики и молодежь…
Сказал я: «Чарли, выкинь мысли эти!
Я понял, черт возьми, куда ты гнешь!
Да мало ль у кого какие рожи!
Ты, Чарли, соблюдай хотя бы такт.
Ну, ладно, допускаю, что похожи,
Но это вовсе не научный факт.
И без тебя немало неликвидов
В науке накопилось с давних пор.
Добавишь ты «происхожденье видов»,
Сморозишь про «естественный отбор»…
Боюсь, войдешь ты в школьную программу
И станут детям вдалбливать фигню…
Обидно мне за Еву и Адама,
За Авеля и прочую родню!
Никто из наших не сидел на ветке,
И были все культурными вполне…».
«Дур-р-рак!» — тут крикнул попугай из клетки.
Не знаю точно — Чарльзу или мне. Я и Исаак Ньютон
Стаканы, чайник, коржик, булка с маком…
Гостям я рад оказывать прием.
Сидели мы с Ньютоном Исааком
Под яблоней за столиком вдвоем.
Любили мы порою посудачить
О грядках, об устройстве парника…
На то он и сосед, сосед по даче,
Сосед в одних трусах, без парика.
Мы с ним неплохо проводили время,
Но в этот раз, не знаю, почему,
Вдруг яблоко упало мне на темя
(Все до сих пор считают, что — ему).
Какой закон? Какой миропорядок?
Какое, к черту, притяженье тел?
Закрыв глаза, упал я между грядок
И долго подниматься не хотел.
Тут об идеях говорить излишне,
Про озаренье — тоже болтовня.
Одна идея — пересесть под вишню —
И та в башке угасла у меня.
А что потом? Примочки и тампоны
Да блюдечко с лекарственной травой…
А мой сосед открыл закон Ньютона!
Не верите? Ручаюсь головой!
Я и Ротшильд
Не каждому на это хватит сил —
Отладить мощный денежный конвейер…
Зашел ко мне однажды Ротшильд Мейер,
Червонец до получки попросил.
С концами он едва сводил концы,
Не падала бедняге манна с неба.
Порою не хватало в доме хлеба
(Точней сказать, не хлеба, а мацы).
Заначку взяв из книжки Монтескьё
(Его я часто путаю с Плутархом),
Сказал я: «Мейер, станешь олигархом,
Не позабудь участие мое».
Я пошутил и сам теперь не рад.
Простой народ ограбив, не иначе,
Стал Ротшильд вскоре чуть не всех богаче
(Его богаче только банкомат).
Купил себе корову он и дом,
Купил костюм, два галстука в горошек,
Еще купил футбольный клуб хороший
И сборную Бразилии притом.
«Неужто нефть? — подумал я тогда. —
А может, прихватил он алюминий?
Откуда эти яхты, девки в мини,
Газеты, самолеты, поезда?..»
Противно слушать звон чужих монет.
Терпеть богатство ближнего непросто.
Я к Ротшильду пришел с прямым вопросом:
«Вернешь ты все народу или нет?».
«Ты что? — воскликнул он. — Какой народ?
Какая нефть? Я ничего не знаю!
Моя, как говорится, яхта с краю…
Прием окончен! Дел невпроворот!
Уйди, пока не вызвал караул!»
И я ушел…
Добавлю в заключенье:
Я только дома вспомнил с огорченьем,
Что и червонец мне он не вернул.
Я и Наполеон
Как вспомню Бонапарта, так всплакну.
Он был силен — тут никуда не деться!
И не в лото мы с ним играли в детстве —
Играли, разумеется, в войну.
В Париже мы нередко пили чай,
Встречались с ним и в Страсбурге, и в Ницце,
И даже раз — в районной психбольнице,
Куда он был доставлен невзначай.
Четвертый день сидел он взаперти
В дырявом и нестираном халате…
Я навестил его в шестой палате
С бутылкой и коробкой «Ассорти».
«Представь, — сказал он, — я к дантисту шел,
Стоял в регистратуре за талоном.
Назвал себя, как есть, Наполеоном —
И, видишь, вышло как нехорошо.
Схватили и отправили в дурдом.
Мол, что за псих! Вяжите дурня, братцы!..
Потом, конечно, смогут разобраться
И извинятся как-нибудь потом.
У нас тут тихо, только за стеной
Слышны порою вопли или стоны.
В моей палате все — Наполеоны.
Жаль, Жозефины нету ни одной».
Мы выпили, он принял люминал,
Сказал мне: «Ну, до новой встречи, что ли!
Увидишь там Кутузова на воле —
Скажи, чтоб без меня не начинал».