ФЕРМЕР ПЛАЧЕТ ГОРЮЧЕ-СМАЗОЧНЫМИ СЛЕЗАМИ

Валерий Викторович Емельянов фермерствует с 1992 года. До этого был главным инженером пуско-наладочных работ, потому имел возможность наблюдать за состоянием сельского хозяйства.

— Скажу вам честно: многое меня удивляло. Я все думал: когда-нибудь я покажу им, как надо заниматься хозяйством. Теперь я знаю на себе: человеку земли не выбиться — задавят.

Когда начинал, солярка стоила 2 руб. 40 коп., молоко — 7 руб.

Если в 2003 году за горюче-смазочные материалы он заплатил 23 тысячи, то в 2005-м — 100 тысяч. В нынешнем, 2006 году бросил считать.

Как ощутил лично на себе национальный проект? Да никак.

— Все еще канителюсь. Жалко бросить.

Он занялся животноводством. Зерновики хоть зимой могут передохнуть. Корова переждать не может. Сейчас у него 67 голов. Дойное стадо доведет до пятидесяти.

— Уже двадцать две девочки народились и семь бычков, — сказал Емельянов и широко, счастливо улыбнулся.

Вообще-то он хотел стать летчиком. Учился не пинками. Хотел взлететь.

Было одно сильное впечатление детства. Дед по линии брата отца прожил 86 лет. Всю жизнь ладил прялки. Была в доме деда наволочка, предназначенная для денег. Наволока — так называл ее дед. Она всегда была полна денег. Дед умер, его сын дядя Петя сделался нищим, потому что прялки не ладил. Ребенком Емельянов сделал вывод: без труда не прожить. Но оказалось: труд сам по себе ничего не значит.

Он знает, что технику новую ему не купить никогда. Берет то, что было в употреблении. Кроме подборщика сена, который тюки формирует, необходим рулонный подборщик. Новый стоит 200 тысяч.

— Представляешь, одни ремни к нему стоят 22 тысячи.

Переведи на молоко. Сколько тонн молоко нужно отдать. А ведь он не из земли качает молочишко, а из живого существа. Корова должна остаться живехонька и трудоспособна.

Сейчас позарез нужны ремни и хотя бы один цилиндр. Кредит взять — залог нужен.

Он отдает под залог стадо. Пошла опять канитель: скот надо застраховать. Застраховал. Ветврач должен осмотреть скот. Добиться встречи с ветврачами сложно. Какой уж день ходит Емельянов, сказать страшно.

Интересно, сколько же он хочет взять в кредит, если такую канитель навлек на себя? Смех сказать: фермер Емельянов хочет получить… 30 тысяч рублей.

Он сошел бы за гоголевского персонажа, крепко сшитого, если бы не улыбчивость. О чем бы ни говорил, даже о горестях, постоянно улыбается. Как будто стесняется, что в жизни дури много. Приехал из Казахстана. Немец один увлек — была такая кампания: «Помощь Нечерноземью». Решили помочь. Немец, отличный хозяйственник, уехал в Германию. Виктор Сергеевич Архипов возглавил совхоз. Пришли новые времена. Виктор Сергеевич стал свидетелем гибели своего детища. Остановить падение не представлялось возможным.

— Хозяйства ставили на колени умышленно, — сказал он.

Был долг у совхоза 3 млн рублей, а штраф и пени, которые насчитали энергетики, — 10 млн. Не выкрутишься.

О банкротстве когда-то крепкого хозяйства говорить не хочет: «Эта процедура проста».

Итак, у Архипова 120 голов дойного стада, 200 — на откорме.

Молокозавод берет молоко за 4 руб. 80 копеек. Но деньги может задолжать за несколько месяцев.

— А сколько в Москве стоит один литр? — спрашивает.

— 25—30 рублей, — говорю я.

— Ну вот и считай, куда уходит разница.

Московские перекупщики берут молоко по 5 рублей 40 копеек. Мясо сбывает костромскому холдингу по 50 рублей (живой вес).

Архипов был единственным, кто сказал, что сама мысль о нацпроекте греет его. «Как-никак заметили нас». Какая ему лично польза? Никакой.

Считает, что главная проблема пока сводится к кредитованию. И это неправильно. Вкладывать деньги надо в человека, живущего на селе.

Власть хвастает, что может все купить за границей. Ну купите вы буренок, курей, а где вы купите трудоспособное сельское население?

…Прошел светловолосый парень. Такой же улыбчивый, как Виктор Сергеевич. Тракторист. Четверо детей. Из Вологды приехал. Ну и куда он может пойти с женой после работы? Никуда. Клуба нет. А они же молодые. Массовый отток молодежи из села начался в 1993—1996 годах.

Многие бы вернулись, если бы условия были.

Вдруг он неожиданно спросил:

— Это правда, что сельскому учителю будут платить в зависимости от числа учеников?

— До такой дури не дойдут, — опрометчиво сказала я.

Дошли. На днях соответствующий министр об этом сообщил.

Мимо нас проходит парень в черной одежде. Под глазом свежий фингал. Взгляд сумрачный. Выпивоха? Да нет, не сказать.

Ну вот что ему делать? Ни жилья, ни работы, ни учебы. Куда ему податься?

— А где он живет?

— Да выделил я ему комнатенку в подсобке. Жалко парня. Вы знаете, что не всякого тракториста можно в поле пустить?

— Знаю. Мне уже лет десять тому назад говорили об этом на Алтае.

— Учить их надо… Кто будет учить? — не то спрашивает, не то печалится Архипов.

В учебу молодых деньги надо вкладывать.

У Виктора Сергеевича 68 га земли в собственности и 250 — в аренде.

— Знакомые казахи приезжали. Говорят: «Хорошо, что мы вас, русских дураков, не послушались и сделали все, как надо».

У нас людей наделили не землей, а бумажкой. Выделения земли в натуре не было. Земельную реформу проводят так, чтобы люди в пояс кланялись чиновнику. В Казахстане земля выделялась в натуре.

— Вот ты посмотри. За оградой лежит земля. Не моя. Свой скот я гоню черт-те куда на выпас. Эти земли скупил москвич. Не пашет, не сеет. Никто его за это не спросит.

— А зачем ему эта земля? — спрашиваю.

— Видишь, какая хитрость выйти может. А вдруг здесь пройдет газовая труба? Тогда он будет иметь дивиденды, ничего не производя. Вот мы говорим о межфермерской кооперации. Знаешь, какая самая сильная кооперация в мире: чиновничья. Кто-то из чиновников продал эту информацию. Они друг дружке все заранее сообщают. А мы — опять впотьмах.

Виктор Сергеевич все-таки купил эту землю. Видать, газовая труба не здесь пройдет. Теперь у него есть доверенность на право владения земельными долями. Предстоит эпопея перевода земли в собственность.

— Вот тогда все начнется… — он махнул рукой.

Идем в контору колхоза. Огромное двухэтажное здание. Бывшая вотчина Виктора Сергеевича. Сейчас ему принадлежат две маленькие комнатенки. Но ведет меня Архипов совсем не за этим.

— Чиновник достает, где хочет и где может. Уже вся наша жизнь ему принадлежит.

Дело в том, что второй этаж конторы давно занят под жилье. На первом — несколько комнат занимают семьи. С двумя, тремя детьми.

— Вот здесь был кабинет директора совхоза. Мужик сделал из него трехкомнатную квартиру. Комнатки, правда, маленькие, но все же… Понимаешь, сидел здесь один директор, допустим, я, а теперь здесь целая семья, — и снова улыбается.

Осталось еще несколько комнат, куда можно вселить семьи. Не дают!

Уперлись и — все! Процедура перевода нежилого фонда в жилой — смертельная для нормального человека.

— Я им говорю: вселяйтесь! Плюньте на власть и живите. Сейчас человеку остается только одно — идти напролом. Другого хода нет. Чиновник сдурел. Но люди боятся. Я вот все думаю, откуда у молодых-то страх?

Александру Корякову 40 лет. Фермерствует с 1991 года. Занимается зерном. Фуражным. Хлопотная эта затея в условиях Нечерноземья.

Двигатель семьи — отец. Агроном. Пришло время передавать хозяйство от отца к сыну (родному сыну, заметим). Вот тогда они услышали сумму налога. Ошалели.

— Налог бешеный, — сказал Александр. — Пришлось искать другую форму организации хозяйства..

— Душат, как хотят, — говорит фермер. В тот день он был взволнован чрезвычайно — дорогу украли!

— Это как?

— А просто. У нас суглинок. Дорога покрывается плитами. Вот их и крадут. Все дороги в селе и вокруг внутрихозяйственного значения, но крадут и их.

Однажды хмырь подкатил с краном. И грузит… 60 огромных плит. Уже выкопал. Техника наготове. Кран, машины. Александр остановил. Тот показывает справку: «Еврострой». У нас сейчас все евро — и воровство тоже евро. Орал хмырь на фермера: «Ты мне заплатишь за простой. Я тебя штрафом задушу. Без штанов останешься».

Прокуратура отказалась возбуждать уголовное дело. Потребовала документы о первоначальной стоимости дороги. Крестьяне говорят: дорогу украли! Прокуратура: давайте бумажки. Вот вчера два мужика прибыли с нефтебазы, спрашивают: «Где дорога продается?» — «Да нигде!» Не поверили.

Хоть стой с ружьем. Уйдешь на час — или технику уведут, или снимут колеса, двигатель.

…Однажды он узрел в магазине редиску. Сорт «дайкон» — 40 рублей за кг. «Ничего себе!» — изумился фермер. На следующий год вырастил три тонны этой редиски. Не приняли. Если сдаешь не за сорок, а за двадцать — это ведь и есть рынок? Так думал Александр. За три рубля за кг не мог спихнуть свою редиску фермер.

— Откуда была та редиска? — спрашиваю.

— Не то из Польши, не то из Израиля.

Сбыт — роковая статья для любого мелкого и среднего товаропроизводителя.

Василий Алексеевич Егоров — директор Ассоциации крестьянско-фермерских хозяйств Ярославской губернии — рассказывает:

— Приезжаю в одно хозяйство — в нем тридцать коров. В другом тоже 30. В третьем — та же цифра. Ну, мужики, говорю, чего не возьмете больше коров? Силы же у вас есть. Откуда взялась цифра 30? А у них расчет: ровно столько молока фермер может продать частным лицам в округе. По 12 рублей за литр.

Про Иосифа Давидовича я много чего узнала по кафетерию, который ему принадлежит.

Итак, Ростов Великий. Микрорайон ростовчанами называется Куба. Своим происхождением он обязан знаменитому на всю страну (в прошлом!) оптико-механическому заводу. Градообразующее предприятие дышит на ладан.

А пока я в кафетерии. Бифштекс с яйцом — 20 руб. Суп харчо — 18 руб. Грибной суп — 15 руб. Кофе натуральный (сваренный) — 13 руб. Бифштекс состоит из мяса. Хорошего мяса. Никаких добавок.

— Оно же наше, какое же еще может быть? — скажет Давидович.

Первое, о чем я спросила, почему такие низкие цены.

— В Ростове мало у кого есть большие деньги. Если назначить даже реальную цену, кафетерий будет пустовать. Кому это надо?

— Но вы же в улете, как говорят предприниматели.

— Надо думать, где и как восполнить потери. Только и всего. Сейчас здесь всегда народ.

Он оказался непростым собеседником. Давидович прошел такой сложный путь, что словами не разбрасывается. От жизни в домике, купленном за 500 рублей, потом вагончик, в котором жили, пока строили молокозавод, а потом все остальное, что дает ему право быть одним из лучших предпринимателей Ярославской области. Он, как и его жена Ирина, закончила МАТИ. Профессия — гироскопист. Когда оборонка пришла в упадок, он уже имел домик в деревне, отстоящей от трассы.

Он испробовал все: от овцы романской породы (о которой министр Гордеев запоздало говорил с президентом в Сочи) до зернового хозяйства. Теперь занят животноводством. Тысяча голов свиней. Ежемесячно 100 голов сдает на мясо. Покупателей мяса Давидович ищет сам. Мясокомбинат за кг дает 45 руб. (живой вес).

В деревушке, в которой Давидович живет с женой уже восемнадцать лет, домов сорок.

Первый, кто нам попался, был молодой человек с тележкой и бочонком.

— К нам за водой пошел, — сказал Давидович.

В деревне воды нет. Для нужд своего хозяйства — а это большой свинокомплекс и молокозавод — он провел водопровод.

— Мне не жить здесь, если людям отказать в воде.

В чем основная фишка производства Давидовича? Он работает на цельном молоке. Ряженка, творог, сметана такого качества и вкуса, какие днем с огнем не сыщешь в столице.

Сметана имеет вкус притопленных сливок. Термин научный. В нашей деревне говорили — томленые сливки.

Естественный вопрос: почему нет рекламы? Он подсчитал: надо в год заплатить 60 тысяч за рекламу. Ну а в магазине нельзя отвести полку: «Молочные продукты Давидовича»? Нет, нельзя.

Еще новость: сетевые магазины («Метро», «Перекресток» и т.д.) не берут местную продукцию. На вопрос о защите производителя следует ответ: «У нас рынок».

— Если бы вы знали, какой квалификации у нас продавцы и кассиры в магазине, — сказал Давидович с некоторой печалью.

Техническая интеллигенция. С того самого оптико-механического. Фермер дал объявление: требуется слесарь. Пришли два прекрасных молодых человека. Выпускники Рижского института гражданской авиации. Держались за профессию из последних сил. Полгода не платили зарплату. Пришли наниматься. Ему бы, Давидовичу, книжку написать о радостях и бедах предпринимательства. Но он не то что писать не хочет. Он не выносит пустопорожних разговоров, и в моих вопросах слышит отголоски мифов, которыми живет наше общество.

Вот один из них. Русскому человеку надо учиться трудолюбию у китайцев. Начинает издалека.

— Как вы думаете, сколько приносит свиноматка поросят и сколько из них выживет?

Я напрягаюсь:

— Ну, восемь-девять поросят. Выживут шесть.

— Ошиблись. В Ростовском районе, недалеко от нас, китайцы арендуют у одной москвички («Господи! Ну везде москвичи!» — это я.) ферму. Китаец сидит у свиноматки сутками. Если опорос составит 17 поросят, он выходит все семнадцать. Будет не спать, не есть, но не даст погибнуть слабому. Такой вот регулировщик. А потом пойдет спать на тюфяк в сарае. Мы хотим, чтобы и наш человек на своей земле работал в таком режиме?

Как-то разговорились о миллионе га лесов, отданных китайцам на 49 лет. Что там будет? Гадать не надо — пустыня. Любое экстенсивное развитие губительно для экологии.

Надежды на переселенцев, которые спят и видят, как получить желанную работу? «Тоже миф», — говорит Давидович. Он и это прошел. Есть такие, кто использует работу, только чтобы зацепиться за Россию, а там пойдет искать, где лучше. И не факт, что работать будет лучше местного. И так далее…

Он собирает рабочих из соседних сел. Увозит и привозит. В день машина делает 250 км.

Домогаюсь узнать, где взяли специалистов-пищевиков.

Жена Ирина: Наша профессия связана с технологией. Оказалось, что методология позволяет постичь суть процессов, далеко отстоящих от гироскопа. Читали книжки. Учились. Учили других.

На заводе — стерильная чистота. Без халата в коридор не выйдешь. Высокая механизация процессов. Стоит остановить взгляд на какой-нибудь диковинной машине, следует реплика Ирины: «О! Это целая эпопея…».

Неоднократно крупные заводы предлагали купить то загустители, то другие ингредиенты.

— Если вы купили сметану 15% и ложка в ней стоит, знайте, там присутствует загуститель, — говорит Ирина.

…Спрашивать Давидовича про нацпроект бесполезно. Взял ли кредит? Нет. Будет брать обычным способом. А где гарантии, что нацпроект после 2007—2008 гг. не прикажет долго жить, а он, Давидович, возьмет кредит на пять-восемь лет. Вообще любые кампании в преддверии этих двух цифр вызывают настороженность. Дай бог, если это кому-то поможет. А он научен горьким опытом.

Спросила про агрохолдинги.

— Ясно, что чем крупнее предприятие, чем больше инвестиций, тем оно эффективнее.

Говорят, в любимовский агрохолдинг (Ярославская область) будет вложено (или уже вложено) 220 млн руб.

— Тягаться нам с Лианозовским или Вологодским комбинатами бесполезно. Но это не означает, что наш завод не имеет права на существование, как и люди, живущие здесь, не имеют права нормально жить и работать, — убежден Давидович.

— Тем более, — замечаю я, — ваша сметана даст фору многим.

— Смотрите, — говорит он, — как быстро природа берет свое. Здесь были поля. Первым наступает березняк, можжевельник, а потом сосна. Попробуй отвоюй у них эту землю. Сколько нужно вложить, чтобы она ожила.

Поездка превратилась в грустную экскурсию:

— Здесь был грандиозный консервный завод. Видела когда-нибудь свежую картошку законсервированную? Это — чудо! Трехлитровая банка картофеля с отменным вкусом только что выкопанной картошки… На подводный флот шла та картошка.

…А вот знаменитое озеро Неро, известное тем, что здесь в свободном доступе сапропель, редкое органическое удобрение. Когда-то только на огурцах можно было стать миллионером.

А вот… и т.д. Все быльем поросло.

А как жена выдержала и выдерживает эту глушь?

Если уезжает в Москву, через сутки просит забрать в деревню. Здесь дело. Здесь жизнь.

…Ему не терпелось показать мне младенцев. Молочных поросят. Помещение было закрыто. Сторож исчез. Искали — не нашли.

— К вопросу о трудолюбии… — пошутила я.

— А он по грибы пошел, — сказал Давидович.

Через два дня мы встретились с ним в Ростове Великом. (Да за сметаной я приехала!)

— Ну и где был ваш сторож? — спросила я.

— По грибы ходил…

— Как вы угадали?

— А у нас идти больше некуда. Только по грибы. Он и пошел.

Послесловие

Есть такой раздел в отечественной истории — крестьяноведение. Еще в 80-х годах один из теоретиков (Теодор Шанин) обратил внимание на то, что существуют так называемые эксполярные формы существования, смысл которых не всегда укладывается в правила рынка. Но они есть. Формы эти (к ним относятся семейное хозяйство, межсемейная кооперация и т.д.) с точки зрения принятых социальных моделей выглядят бесперспективными и, возможно, маргинальными. Однако мировой опыт, как считает Шанин, показывает: те общества, где существуют разнообразные общественные формы, оказываются стабильными и динамичными. Иначе говоря, какой человек — такая форма собственности. Такая формула выгодна не только отдельному человеку, но и обществу в целом.

В начале 90-х годов казалось, что крестьянско-фермерское движение, рожденное снизу, станет мощной экономической и, возможно, политической силой.

Как вы думаете, кто первым пришел в здание администрации в Барнауле 19 августа 1991 года? Фермеры. Они уже почувствовали воздух экономической свободы. Им было что терять. «Свое без боя не отдадим», — сказали они. Каково же было их удивление, когда через несколько лет у власти снова встала прежняя партноменклатура, люто ненавидевшая одноличников, как называли фермеров.

Не будучи поддержанно экономически, фермерское движение утратило свою былую самостоятельность. Фермерам, с которыми я встречалась в Ярославской области, — от 42 до 49 лет. Многие отсчитывают фермерство с 88—89-го годов. Значит, многим из них было 22—24 года, когда они начинали свое дело.

Виктор Сергеевич Архипов огорчился, когда его при переписи не спросили год рождения.

— А зачем? — спросил переписчик.

— Пусть посмотрят на возраст фермеров и спросят себя, почему новое поколение не приходит на смену. Попробуй сегодня стать фермером. От нуля. Загнешься сразу.

В прошлом году в Сузунском районе Новосибирской области замглавы администрации Александр Дубовицкий провел расчеты.

Техника бралась по минимуму, то есть такая, без которой не обойтись. Взяли, к примеру, зерновое хозяйство. Допустим, у вас 200 га. Засевать будете 150 га. Итак:

комбайн — 1 млн 600 тысяч,

трактор — 800 тыс. (гусеничный),

сеялки (2) — 130 тысяч,

плуг — 15 тысяч,

бороны — 20 тысяч,

грузовик — 350 тысяч,

семена (33 тонны) — 200 тысяч,

ГСМ (15 тонн) — 200 тысяч.

Итого: 3,5 млн рублей.

Если это Сибирь, допускаем, что получили 15—18 центнеров с гектара. Произвели 225 тонн зерна. Закупочная цена — 2800 рублей. Ваш навар — 600 тысяч. На следующий год получите 800 тысяч (если ничего не случится).

Без субсидий, льгот (какие положены во всем мире) будете десять лет сидеть на черном хлебе. Во Франции, к примеру, фермер получает на один га 330 евро.

…Валерий Григорьевич Шамин (заместитель председателя Думы Ярославской области): «Селу приходит крышка. Центр берет на себя субсидирование только процентной ставки. Все расходные обязательства перед сельским хозяйством — это полномочия субъекта Федерации. Рост расходов на АПК в 2007 году по отношению к 2006 г. определяется в 7%. Это даже не смех…».

Какое время с теплотой вспоминают фермеры? Когда случился дефолт. Были большие закупки у отечественного производителя по приемлемым для крестьянина ценам.

В Ярославской области числится 2135 крестьянско-фермерских хозяйств. Реально работающих фермеров 700 человек. Одни уехали, кто-то умер. Но есть достаточно большая группа, которая отказалась определять себя как фермерское хозяйство. По одной простой причине — быть писателями они не нанимались. Отчетность сжирает время, деньги. Часто она столь нелепа и абсурдна, что к реальной жизни не имеет отношения. Вот эти-то фермеры и пополняют ряды эксполярных форм существования. По сути своей это фермерские хозяйства, отправленные логикой нашей политики на обочину хозяйственной жизни страны.

Есть одна причина, по которой фермер не в чести у властей. Возможно, это определяющий фактор. Дело в том, что, владея собственной землей, производя собственную продукцию, чувствуя возможность влияния на окружающую жизнь, фермер становится личностью, которую нельзя развернуть туда, куда нужно властям.

«Неповоротная сила» — так известный алтайский фермер Владимир Устинов назвал собратьев по судьбе.

«Как только бизнесмен вырастает и считает возможным вести себя как личность, у власти начинается истерика. Я не о Ходорковском говорю. Это касается любого собственника». (Василий Егоров)

…Возможно, мне просто не повезло. Я не встретила фермера, осчастливленного нацпроектом. Буду бродить дальше. Как встречу, обязательно поделюсь с вами.

P.S. Есть такое понятие у крестьян — «лишние деньги». Что имеется в виду? Вы начали сев — топливо стоит столько-то. Началась уборочная. Цены на бензин скакнули в разы. Разницу между первой ценой и второй крестьяне называют лишней, поскольку их собственный продукт не вырос в цене, но, возможно, и подешевел.

Я знала начальника Налобихинской нефтебазы (Алтайский край), которому было жалко мужиков. Где взять денег, если урожай не реализован. И тогда он решил оформлять часть бензина, якобы купленного весной. Себе в карман не положил ни копейки. Когда на него заводили уголовное дело, он повторял одно и то же: «Мужиков жалко». А ему отвечали точь-в-точь, как пахан из «Калины красной»: «Мужиков жалеть не надо. Их много».

— Скажите, — говорит Давидович, — когда это было, чтобы солярка приблизилась к цене бензина-92, а бензин-76 солярка уже обогнала?

А теперь посчитайте, сколько за один только 2005 год из села выкачано этих «лишних» денег. Не один и не два национальных проекта. Тогда о чем шум? Да ни о чем.