ШУМЕЛ СУРОВО

Три дня и четыре ночи простоял палаточный городок белорусской оппозиции в центре Минска — на Октябрьской площади, в прямой видимости резиденции президента Александра Лукашенко. Должно быть, в крайнем раздражении подходил Александр Григорьевич к своим окнам, выходящим на проспект Независимости, чтобы увидеть демонстрантов, пришедших на площадь отстаивать право на свободу и справедливость в своей стране. Три дня — пустяковый отрезок времени даже для жизни одного человека, но эти дни перевернули страницу истории Белоруссии.

На следующий день после президентских выборов, в понедельник 20 марта, в полседьмого вечера, на Октябрьской площади поставили одну палатку. Сотрудники КГБ смяли ее. К четвергу в городке было уже больше 30 палаток. Кольцо оцепления становилось все больше, и по ночам в нем стояли в два, а то и в три ряда. Днем вокруг городка собирались до 500—700 человек, а каждый вечер к 18.30, когда начинался митинг, демонстрантов собиралось до 3—5 тысяч.

Сочувствующих белорусским оппозиционерам с каждым днем прибавлялось. Мало оставалось людей в городке только ночью, человек двести. Но оцепление все равно стояло при 10—12-градусном морозе, под мокрым снегом и ветром. В цепи — примерно 120 человек; замерзших приходили сменить те, кто немного отогрелся в палатках.

С 6 до 9 утра — самое тревожное время. С открытием метро часть людей из городка уезжает домой отсыпаться. Ряды защитников городка редеют, и все опасаются провокаций. Народ подтягивается только к 9—10 утра. Милиция, спецназ, ОМОН, СОБР и сотрудники КГБ в коротких черных куртках и черных вязаных шапочках не уходят с площади с самого первого дня.

Палаточный городок — в экономической блокаде. Всех, кто идет в сторону городка с сумками, милиция останавливает, обыскивает, отбирает продукты, термосы с горячим чаем и кофе, теплую одежду. Всех не обыщешь, и милиция сосредотачивается на молодых и интеллигентных. А вот какая-нибудь бабулька, типичная домохозяйка, возвращающаяся с рынка домой, спокойно проходит мимо милицейских кордонов, и в последний момент — быстрый шаг к оцеплению городка, и у его жителей чай, продукты и одежда. Кто-то ухитряется обвязать себя под курткой гирляндой сосисок, как пулеметной лентой; кто-то надевает на себя несколько свитеров, а одна женщина ухитрилась надеть на себя пуховую куртку под дубленку. Некоторых вышедших из городка, особенно в одиночку, милиция задерживает. Иногда жители городка выходят в ближайший магазин вместе с иностранными корреспондентами — при них милиция мародерствовать не рискует.

У направляющихся к городку милиция проверяет документы. Иногда это просто случайные люди, шедшие мимо по своим делам. Объяснять что-либо бесполезно — милицейский автобус, избиение дубинками, суд, административный арест. Уже в первый день были задержаны около ста человек. На вечерних митингах зачитываются списки задержанных за предыдущий день. Прямо около палаточного городка — троллейбусная остановка. Выходящих из троллейбуса молодых людей спецназ запихивает обратно в троллейбус. Единственный критерий — возраст.

Палаточный городок и в самом деле молодежный. В основном здесь студенты минских институтов и университетов, молодежь 18—25 лет. Но есть люди и более старшего возраста, есть и старшеклассники минских школ. Днем на площадь приходят люди с детьми, целыми семьями. В городке много девушек, они раскладывают еду и разносят пластиковые стаканы с горячим чаем и бульоном по городку и тем, кто стоит в оцеплении по периметру.

Обстановка удивительная. Никакой агрессивности, грубости и даже обычной раздражительности. Угрозы Лукашенко рассматривать демонстрантов как террористов никого не испугали. Страх исчез. Это стало началом конца диктаторского режима, говорили люди друг другу.

Невероятно, конечно, опозорилась белорусская правительственная пресса, утверждая, что на Октябрьской площади собралась сотня бездельников, пьющих пиво и водку. Их обвиняли в том, что они нигде не работают и не учатся; что за каждый выход на площадь западные спецслужбы через своих людей в Минске платят им по 20 тыс. белорусских рублей (около 10 долларов); что в палатках они принимают наркотики и занимаются сексом. (Увы…)

Университетские профессора и преподаватели, приходившие на митинг, говорили, что здесь собираются не просто студенты, но самые успешные из них — отличники, будущее науки и цвет нового поколения белорусской интеллигенции. Больше всего студентов с филологического и исторического факультетов Белорусского государственного университета. Время от времени слышится скандирование: «Фил-фак Бэ-Гэ-У!», «Ист-фак Бэ-Гэ-У!».

За два дня я не видел в городке не только пьяных, но даже подвыпивших людей. Только в последнюю ночь на территорию городка забрел слегка подвыпивший ирландец, который произнес зажигательную речь на английском, скандировал: «Freedom! Freedom!», а затем из городка ушел. Обвинения в употреблении наркотиков совсем смешные: кто бы рискнул нести в городок наркотики при таких тотальных обысках?

Информацию про плату за участие в митинге демонстранты встречали искренним смехом. В городок они несли свои вещи и продукты, тратили на его обустройство свои деньги.

Вообще в городке было весело. Звукоусилитель с мощными колонками получает электропитание от переносного генератора, который удалось пронести в городок еще в первый день. Диджеи ставили песни популярной в Белоруссии и практически запрещенной рок-группы «НРМ», песни Виктора Цоя, бардов... Поэты читали свои стихи. Ведущие зачитывали приветствия, адресованные городку со всех концов мира. Над городком день и ночь развевались красно-белые национальные флаги (запрещенные в Белоруссии), флаги Евросоюза, Украины, Польши, России, белорусских оппозиционных организаций. Проезжавшие по проспекту машины своими гудками приветствовали демонстрантов. Поначалу гаишники пытались останавливать такие машины, но их было так много, что вскоре эти попытки оставили.

Потом Лукашенко назвал демонстрантов отморозками. «Да, мы отморозки, — согласился городок. — Мы тут замерзли за эти ночи…». Постоянное мощное скандирование «Живе Беларусь!» сменяется время от времени вызывающим «Милиция с народом!». Милиционеры хмуро молчат. Приходят дворники убирать площадь — городок скандирует: «Дворники с народом!». Пришли рабочие заваривать канализационные люки на площади — «Рабочие с народом!». Появились трактора, расчищающие снег, — «Трактора с народом!». И неизменно на призывы стоять на площади до победы — дружное: «Зас-та-ем-ся!» (остаемся). Потом, уже в тюремных камерах, тоже в шутку кричали: «Застаемся!».

Три дня и четыре ночи белорусская молодежь стояла на Октябрьской площади Минска, бросив дерзкий и веселый вызов режиму Лукашенко. И режим растерялся, не зная, как ответить. На исходе третьего дня обстановка вокруг городка накалилась. Какие-то истеричные и пьяные провокаторы пытались спровоцировать на драку людей из оцепления. Милиция реагировала вяло или делала вид, что ничего не замечает. Александр Милинкевич попросил иностранных журналистов по возможности остаться на эту ночь в городке. Но многие уже уезжали освещать выборы в Украине. Ночь обещала быть тревожной.

Ровно в три часа ночи со стороны Дома профсоюзов к городку подошла колонна примерно из тридцати милиционеров. Они начали оттеснять журналистов. Меня выпустили за оцепление, и я подошел поближе к группе журналистов. Генерал в папахе командным голосом велел журналистам держаться подальше и не выходить за милицейское оцепление, перекрывшее журналистам путь к палаточному городку. Я быстро вернулся обратно и рассказал об увиденном и услышанном одному из организаторов городка. Он тут же объявил об этом в микрофон и призвал всех мужчин встать в периметр городка, укрепить третье кольцо оцепления и быть максимально осторожными. Все поняли, что, отсекая журналистов от городка, власти решились на какую-то акцию.

На какую именно, стало ясно через несколько минут, когда к городку подъехали и встали вокруг него со всех сторон девять огромных милицейских фургонов — «МАЗов» защитного цвета, с решетками на фарах и прожекторах. Из них высыпали несколько десятков спецназовцев в черной униформе поверх бронежилетов, с наколенниками, в шлемах и с резиновыми дубинками в руках. На городок направили прожекторы с милицейских машин. Включили свет. Тот же генерал проорал в микрофон, что всем дается пять минут на то, чтобы покинуть место несанкционированного митинга.

В оцеплении произошло некоторое замешательство.

— Что делать?

— Уходим?

— Остаемся?

В этот момент кто-то крикнул в микрофон: «Садимся на землю!». Все сели, сцепившись руками. Так прошло минуты две — сидящие на земле в свете прожекторов молодые люди и девушки и стоящий напротив них, широко раздвинув ноги и поигрывая дубинками, милицейский спецназ. Какая-то женщина из палаточного городка взяла микрофон и умоляла милицию не применять силу, не бить демонстрантов.

Девушка лет двадцати стояла посреди городка и молилась в голос, молитвенно сложив руки на груди: «Господи, умоляю тебя, защити их, не дай свершиться насилию. Они хотят только правды и справедливости. Господи, умоляю тебя…».

Оцепление палаточного городка спецназ смял быстро. В драку с милицией никто не вступал. Нещадно матерясь и орудуя дубинками, спецназовцы хватали демонстрантов за руки и ноги и с размаху швыряли в милицейские грузовики. Не прошло и минуты, как в оцеплении были пробиты бреши и спецназовцы хлынули в городок, тесня женщин, журналистов и тех, кто отступил из оцепления внутрь городка. Их хватали и заталкивали в машины. Над городком стояли крики, мат спецназовцев, треск раздавленных палаток и коробок с продуктами. Из центра городка начал подниматься какой-то белый дым.

Через несколько минут все было кончено. На месте палаточного городка остались лишь смятые палатки и переломанная радиоаппаратура. Какой-то спецназовец с остервенением топтал разрисованный цветными карандашами плакатик «Весь мир с нами!».

Продолжение следует:

- что было в тюрьме;

- спецназовец Малыш;

- «Макдоналдс» и оппозиция