ЧАСТНЫЙ ИНТЕРЕС К КОРОВАМ

— Хотите, я вам покажу настоящего патриота? Пошли!

— Куда? — спросила я, сидя в конторе мурманского кооператива «Полярная звезда».

— В коровник! — сказала главный зоотехник Лидия Сидорова.

Патриоткой оказалась Маша Попова. Доярка.

— Маша, оставь коров. Иди к нам!

— Не могу. Ласточка поранила сосок, в стойло не заходит.

У Маши пятьдесят коров. Дойка идет в три этапа. Первый — доение струйкой (то есть до включения аппарата), вдруг повреждены соски. Второй — с аппаратом. В третий раз аппарат подтягивают, чтобы изъять остатки молока — именно оно самое питательное.

Кормление коров тоже на Маше. На дворе холод. Я в шубе. На Маше халат с закатанными рукавами. И так — каждый день. Не один год.

Маше оказалось сорок пять лет. Сроду не дашь. Приехала из Кировской области.

Сыну шестнадцать лет. Сидит в тюрьме. Дело было по баловству — с приятелем чужую куртку продали, деньги прокутили. Им приписали убийство. Дали по восемь лет. Потом прокурора сняли, и выяснилась ошибочка — ребята никого не убивали. Парень отсидел четыре года.

— Маша, если ты знала, что он не убивал, пробовала что-нибудь предпринять?

— Да что вы! Я и на суд не ходила. На кого коров оставлю? Да наше дело бесполезное, сами знаете…

Она вдруг заливается горючими слезами. Третьего декабря прошлого года капитан катера (мужнин начальник) позвонил и сказал: «Муж твой помер». Говорит, тромб оторвался. Кто его знает, что там случилось…

У Маши однокомнатная квартира. С ней дочь-шестиклассница. В этом месяце принесли 2500 руб. за квартиру и свет. Предупредили: будет дороже. Слава богу, в «Полярной» за работу дают деньги, но квартира их сожрет.

— Какой у нас прошлый месяц был? Февраль? У меня 28 рабочих дней.

— Так в феврале 28 дней всего.

— Значит, работала без выходных. На подработках была.

Слезы высыхают. Маша смеется. Двигает тяжеленную тележку с кормом.

— Хочешь увидеть корову, которая ласкается? Ее Ласточкой зовут, — говорит Маша.

— И эта улыбается, — показываю я на другую корову.

— Так это же Ласточкина дочка.

В четыре утра Маша уже на работе. Труду таких, как Маша, Север обязан тем, что в больницах, детских садах, школе, на флоте есть живое молоко, творог, сметана, масло, мясо.

В тот момент, когда озабоченные государственными интересами чиновники провозгласили Север убыточным (или, как они изящно выразились, обременительным для бюджета страны) и сельское хозяйство приговорили к ликвидации, кооператив «Полярная звезда» во главе с директором Виктором Мосоловым держался из последних сил. Сами денег не получали, а коров кормили:

— У всех семьи. Люди десятилетиями здесь живут. Нас никто нигде не ждет. Самим надо устраиваться, — сказал директор.

Возможно, именно Мосолову и таким, как он, я обязана мыслью, которая станет центральной во всех моих мотаниях по заполярным хозяйствам. Если честно, то это мысль Льва Толстого о частных интересах частного человека. Именно они оказывают наибольшее влияние на ход общего дела. Говоруны же, пекущиеся о государственных интересах, оказываются бесполезными и даже вредными.

«Север — честная вещь», — заметил Иосиф Бродский.

Каждый из тех, с кем я столкнулась в этой и прошлых поездках, приехал на Север решать свою личную задачу. Решая именно ее, он способствует тому, что Север все еще наш. Обитаем.

Совсем недавно в «Полярную звезду» приехал молодой ветврач. Он, как и Маша, из Кировской области.

— Все хозяйства обанкрочены. Скот забит. В деревне пьянствуют. Нищета. Надо было кормить семью.

Он привез в кооператив жену с ребенком. Семья получила квартиру.

— У нас есть работа. Значит, можно жить.

Именно «Полярная звезда» стала опытным хозяйством северной сельскохозяйственной науки. В 2003 году научная станция отметила свое 80-летие.

В кабинете директора опытной станции Виктора Ивановича Фирсова висит портрет не Путина, а Ивана Петровича Павлова. В перерывах Фирсов слушает Хворостовского.

Он приехал в поселок Молочный молодым человеком. Защитил диссертацию о процессе пищеварения у жвачных. О предмете научных забот говорит ритмической прозой, не переставая изумляться сложности преобразования сухого корма в продукт с ценнейшими питательными свойствами.

Он пишет формулы, в которых я ровным счетом ничего не понимаю. Однажды вдруг останавливается и говорит:

— Я поверил в Бога именно тогда, когда в деталях изучил всего-навсего одну функцию живого организма. Вот вам все ясно по формуле, но есть в жизни живого организма момент, который вы не объясните ни эволюцией, ни генетикой, потому что по сути своей это — чудо. Все наши знания не то что поверхностны. Мы схватываем вершки явления.

— Это правда, что коровы — дуры? — глупо спросила я.

— Считается, что глупее всех овцы. Но вот мы с другом работали в эксперименте с овцами. Работали в одной комнате. Я входил и говорил: «Девочки, здравствуйте!» — блеяли только мои. Его овцы как в рот воды набрали. Вы скажете, это условный рефлекс. Ну и что вы поняли? Ничего!

Больше всего ученого изумляют наши государственные мужи.

— Вот он был секретарь обкома, шпынял нас за каждую единицу скота. Сегодня он губернатор, называет себя рыночником и делает все, чтобы погиб элитный скот. Скажите, в чем смысл высших интересов, во имя которых люди теряют работу, гибнет стадо европейского уровня? В никуда уходят не просто доярки — это те самые племоператоры, у которых глаз ученого.

Фермы становились градообразующими предприятиями. Погибает ферма, и две тысячи жителей поселка остаются без средств к существованию.

— А потом у них возникает новая государственная проблема — борьба с преступностью и наркоманией.

О науке Фирсов не говорит: выделяемых денег хватает на зарплату и электричество. Все!

Особая гордость опытной станции — новый тип скота. Это действительно европейский уровень. Холмогорская порода имеет предел продуктивности 5—6 тысяч кг молока в год. С 80-х годов начался эксперимент, который здесь называют голштинизацией. В «Полярной звезде» по сей день помнят, как ученые спали в конторе на раскладушках. Доярки знали, что от их мастерства зависит научный результат. И вот они — голштинизированные красавицы. В среднем дают молока 8 570 кг в год.

Есть проблема и со сбытом скота. Фирсов упорно говорит: через 72 часа после забоя мясо есть нельзя. Россия травит себя замороженным импортным мясом, а свое продать некому. Лучшие коровы были на племзаводе «Кольский». Сейчас там — пустыня. Был совхоз «Арктика» — 1440 коров. 700 человек работающих. И там — пустыня.

Видела пустующие фермы поселка Зверосовхоз. Гигантские площади, отличные шеды (помещения для содержания зверей). Над забором — проволока в три ряда. В шедах гуляет северный ветер. В заполярном холоде тишина утрачивает звук неокончательно, словно он застывает на лету. Зрелище, наводящее ужас. Мы с Фирсовым стояли как вкопанные у забитых наглухо заборов.

Одно из самых сильных потрясений Фирсова — пребывание в израильском кибуце. Зоотехник был из наших. Технологию производства тщательно скрывал. Фирсов ему ее объяснил. Зоотехник обалдел:

— Если вы все знаете, почему не получаете таких результатов?

— Я быстрее тебя надоил бы более десяти тысяч килограммов в год, если бы у меня была сотая часть твоих возможностей.

На мой вопрос, как создавалась «Полярная звезда», главный зоотехник Лидия Сидорова ответила:

— Как Ной создавал свой ковчег. Каждой твари — по паре. Мы действительно создали свой ковчег. В нем и спаслись.

C мурманским бизнесменом Евгением Дмитриевичем Банным мы колесили по заполярным дорогам до Лопарской и Пушного, где располагаются его собственные хозяйства.

В молодые годы бороздил моря и океаны. Самые сильные впечатления произвела Англия. Там он понял силу консерватизма, который на самом деле есть традиция. Она определяет порядок, норму. Море дало главное ощущение — ситуация может быть настолько ужасна, что страх умереть становится ничтожно малой величиной по сравнению с тем, что на тебя надвигается. Оно многое определило в его дальнейшей жизни.

В 32 года он — заместитель генерального директора крупнейшего рыбоперерабатывающего объединения, 200 тонн готовой продукции в день. С начала перестройки, когда страна голодала, велено было за бесценок продать продукцию в Африку.

Где сейчас наша рыбная промышленность? Почему рыбы в Мурманске нет? Это известно даже ребенку. Вы еще не наловили рыбу, но должны заплатить НДС. Таможенные поборы таковы, что лучше отправить рыбу в Норвегию или Прибалтику. Там в считаные часы оформят груз. Без всяких взяток. Сколько сейчас в Норвегии рыбоперерабатывающих комбинатов? Да почти в каждой деревне. Наши рыбаки поднимают рыбное хозяйство других стран.

Как бизнесмен Евгений Дмитриевич быстро столкнулся с правоохранительной «крышей». Платить отказался. Сел в СИЗО. Предложили компромисс: он выходит, они оставляют его в покое. Повадки «крыши» он знал. Отказался покинуть СИЗО. Упорно дожидался суда. Оказалось, что не только состава, но и события преступления нет.

Бизнесмен везет меня в Пушное, где несколько месяцев назад стал управляющим. Хозяйство погибало. Он уже вбухал огромные деньги. Не скрывает, что имеет в Пушном свой личный, частный интерес. Стратегия жизни — как сделать так, чтобы твой личный интерес обеспечил жизнь другим. Иначе ему бизнесом заниматься неинтересно. Скопленное в сундуке богатство — хлам. Это он понял, когда ходил в море.

Приглядывается к пушному рынку. Понимает, что и здесь нас обгоняет Китай.

— Но ведь их норка идет по четырем нулям, — возмущается ведущий специалист хозяйства. (Это означает, что размер норки достигает больше одного метра).

— Ну и сколько вы проносите шубу из такой норки? Год, два — не больше. Из нашей — 15—20 лет, — сказал бизнесмен.

Евгений Дмитриевич в планах имеет создание собственных бутиков по продаже готовых изделий из меха и кожи. Сейчас озабочен поисками мастеров пошива. Греки и турки готовы к заключению контрактов.

Их надо видеть — этих женщин, работающих со зверями. Я так и не смогла понять, как им удается схватить лисицу или песца. Чтобы не утратилась тактильная чувствительность, никто не пользуется перчатками. На дворе — мороз. Секунда — и огромный песец в руках. По быстроте реакции человек опережает зверя.

— Они мне снятся, эти звери, — говорит Лариса.

— Мне женщины рассказывали, что лисица — агрессивна, — это я вступаю в разговор.

— Не скажите. Лисица — красавица. Она ведет себя согласно этому статусу. Красота ведь обязывает к особому типу поведения. Знаете, что нас от животных отличает: там все-таки можно понять, каковы правила их поведения. И многое можно предугадать. А человек… Господи! Что человек делает со зверьем!

Евгений Дмитриевич не любит говорить об оленях. Это его боль. В Лопарской держат оленей. Считает, что, если беспредел не прекратится, оленям — не жить. С вертолета чиновники палят в оленье стадо. Туши валяются… Военные выходят целыми подразделениями. Попробуй убей одного оленя в Финляндии — тюрьма!

Современный режим, считает Банный, создал только два мощных класса — чиновников и фискалов. И те — бесполезные…

Заглянула в «Войну и мир»: «Большая часть людей… не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководствовались только личными интересами настоящего. И эти-то люди были самыми полезными деятелями того времени.

…Те же, кто с геройством хотели участвовать в нем, видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором».

Все и прояснилось...