ВЕЧНОСТЬ ПАХНЕТ «ПЫЛЬЮ»

Если звезды не «зажигают»… значит, фестиваль имеет шанс сосредоточиться на кино. Это стало ясно уже на открытии. Никаких церемониальных кинопоказов. Раз жюри в зале, представляем его и начинаем конкурсный просмотр.

Первый фильм соревнования, он же фильм открытия, — «Желанная жизнь» Джузеппе Пиччони. Кино про кино — истертая кинематографистами до дыр тема, с автографами от Феллини до Трюффо. Хотя Пиччони интересует не лаборатория кино — лаборатория чувств, вместо серебра он пропитывает пленку мелодраматизмом. Малоизвестная актриса и ее партнер, экранная знаменитость (Луиджи Локачио), влюбляются друг в друга, их отношения переплетаются с отношениями их персонажей (вариация на тему «Дамы с камелиями»). Жизнь по обе стороны камеры, как двойная диоптрия, вскрывает тайные пружинки. Неновая рифма костюмного кино и современности. Посмотрим в глазок камеры, как устроена внутри эта игрушка — жизнь. Поменяем фильтры. Вместо светлой короткой стрижки приварим щипцами накладные темные волосы, наклеим бороды и усы, наденем камзолы и кринолины. Накладные чувства прорастут сквозь толстый грим и кожу — куда-то вовнутрь… Актеры забудут, где должны произносить «реплики», где можно «импровизировать». Вот отчего постельная сцена подло перелицовывает только что отснятую на площадке. «Мотор! Начали. Стоп. Снято! Работаем на камеру». — «Я не актриса. Скажи, я актриса? В моей жизни нет будущего. Значит, я свободна?» — «Что ты делаешь, чтобы заплакать? Я вспоминаю что-нибудь грустное». — «А я делаю грустное лицо».

Фильм Пиччони традиционен и вторичен, как пыльная пьеса, которую экранизируют и бесконечно репетируют ее герои. Картину можно было бы счесть примером сверхбанальности, если бы не тончайшая работа Сандры Чеккарелли. Ее магическая игра заставляет фантазировать: как роль перемигивается с судьбой, что меняется от перемены ее места с жизнью актрисы?

«Вечная мерзлота» Аку Лоухимиеса — фестивальное кино, поначалу напоминающее «физиологические очерки» братьев Каурисмяки, описывающих выброшенных на обочину жизни. Вязкий темп, будто случайно подсмотренные на улице неказистые лица. Но вместо света в конце туннеля — тотальная депрессивность. Композиция — раздробленная на эпизоды теория хаоса. Или вариация на тему сказки «Про шмелей и королей» с незамысловатой моралью: даже маленькое зло включает цепную реакцию, нарушая гармонию в мире. Попытка разобраться в загадочной братской финской душе… Мотивы толстовских произведений от «Фальшивого купона» до «Анны Карениной» витают над несчастливыми героями, некоторые из них рассуждают о Толстом. Впрочем, фильм апеллирует скорее к экранизации «Фальшивого купона» Робера Брессона («Деньги»), в которой купюра в 500 франков, пущенная в оборот, завязывала узел несчастий. И здесь герои горюют — каждый по-своему. Ледниковый период замерзших надежд. Край стылых чувств, которых не разогреет финская баня. Одни продают пылесосы и шампуни от перхоти. Другие пытаются преподавать литературу (Толстого), третьи — печатать купюры на ксероксе, четвертые мечтают о машине, пятые пытаются спасать общество от преступников. Ни у кого ничего не выходит. Доведенные до отчаяния, окончательно «обмороженные»: пылесосом крошат головы собутыльников, безуспешно грабят банк, вымыв волосы шампунем от перхоти, летят под колеса поезда… Двуногие депрессанты — средних лет и без определенных занятий и места жительства. Ходят по краю замкнутого круга благополучного общества. Спиваются, подсаживаются на «колеса», чтобы потом посещать общества алкоголиков и наркоманов.

Такое вот «горячее» финское кино. Зыбкая граница между добром и злом прочерчивается Лоухимиесом не между героями, а прямо по живому (точнее, полуживому) внутреннему миру. Не случайно у зрителей возникают параллели с «Собачьей жарой» Зайдля. Та же фрагментарная форма, тот же коллективный портрет аутсайдеров в интерьере затрапезной жизни-помойки.

Мечта из мусора

По духу «…мерзлоте» близка шведская «Гитара-монголоид». Тоже псевдодокументальность, в основном общие планы. Следим за бессмысленными драками байкеров на бензоколонке. Или вот трое, надравшись пива, развлекаются игрой в русскую рулетку. (Один из троих все время не в фокусе, чтобы, если ненароком помрет, его не было жаль.) Автор фильма Рубен Остлунд признался, что хотел «создать у зрителей чувство неуверенности».

Монголоидом обзывают мальчишку, уличного музыканта, сшибающего гроши у прохожих, темпераментно рвущего гитарные струны. В шведском языке «монголоид» означает ругательство, но Остлунд щедро сеет сомнения в умах зрителей, вынуждая их самостоятельно оценивать происходящее на экране: Хорошо/плохо, нормально/ненормально. Гогочущие подростки регулярно сбрасывают уворованные велосипеды с моста в реку. Один из велосипедов удается накинуть, как серсо, на фонарный столб. Этот красный велосипед ищет повсюду странная тетенька — толстая, в красных штанах, с авоськами: то ли юродивая, то ли одинокая. В финале она пытается отодрать велосипед от столба. Тут и просыпается сочувствие. Тетеньку жалко. А больше «никого не жалко, никого». И уже перед титрами над черепичными крышами города поднимается страшноватое черное полиэтиленовое облако. Тот самый мальчишка-гитарист склеивает из мусорных пакетов «типа мечту» и запускает свой «воздушный матрац» в небо.

Фильм за штуку баксов

Фильм «Пыль», представляющий российскую кинематографию в программе «Перспективы», на первый взгляд кажется самодеятельным «недокино» для тусовки. Снят «своими» чуть ли не за штуку баксов для «своих». Режиссер Сергей Лобан и автор сценария Мария Потапова (на цифровую видеокамеру снимал с плеча ее муж Дмитрий Модель) твердят, что картина — плод совместного творчества людей, объединившихся под знаменами «Экспериментального творческого объединения «Свои-2000». Однако кажущаяся случайность заснятой на пленку истории — результат кропотливого труда.

Жила-была бабушка с внуком. Внуку, Сергееву Алексею Викторовичу, уже за 20. Рыхлый, инфантильный, зрение — «минус шесть». Зато, в отличие от Рокки и Певцова, Алексей Викторович не рисковал собой. Бабушку не расстраивал, не пил, не курил, ел с хлебом, работал на фабрике по изготовлению игрушек — пластмассовых пистолетиков. Дома клеил модели самолетов. Бабушка ему в секонд-хенде долго маечку подбирала и купила: с грустным котенком. Поначалу эта маечка и представляется Алексею Викторовичу, маленькому человеку передовой современности, его заветной «шинелью». Именно в этой маечке с котенком ответственные товарищи из органов и «завербовали» Сергеева, доверили «послужить родине» в качестве испытуемого для секретного эксперимента. Пропуск выдали, и 10 тысяч рублей премиальных, и четыре дня отгула. А дел-то всего ничего: перед аппаратом посидеть типа рентгеновского. Тебя поколбасит чуток, изогнет изображение, и что-то такое на миг в тебе проснется — гибкое, мускулистое, прекрасное. В общем, то самое Тело, о котором ты, рыхлый, брюхастый, женоподобный, «минус шесть», даже мечтать не смел. Вот и все.

Только как после этого жить, когда себя накачанным красавцем, настоящим принцем, искупавшимся в кипящем молоке, почувствовал. И где оно, прекрасное «другое Тело», моя «шинель», сосуд, в котором красота? Нет, ни правозащитники не помогут, ни психологи. Фээсбэшники измордуют, но не остановят. Он будет маниакально искать Тело. И встречи с автором эксперимента, Пигмалионом, безумным профессором (неформал Петр Мамонов тут как нельзя кстати). Он должен стать иным, необыкновенным.

А в финале услышит неновое: что он, Алексей Викторович, 24 лет от роду, — ничто! Сор! Пылинка Вселенной! Пылинка, вознамерившаяся стать Аполлоном. Не грусти, Алексей Викторович, все мы кружимся под лампой некоего загадочного эксперимента. И когда маечку покупаем, и когда по ящику Петросяна, как твоя бабушка, смотрим, мы — под излучением. Только в финале прорвется знакомая и обманувшая надежды песня. «Перемен! — хрипит Цой, но сурдоперевод песни ярче гневных слов. — Перемен! — резкий изгиб рук, отчего-то по кругу. — Перемен требуют наши сердца! Перемен требуют наши глаза! И руки полосуют по сердцам и глазам…».

«Пыль» — очередная протестная глава андеграунда. Ответ «Ассе» спустя 18 лет. Мы ждем перемен. Не слышащие нас, следите за руками! Картина снята группой «Свои-2000» как прямое продолжение предыдущего проекта «За анонимное и бесплатное искусство» (ЗАиБИ). В ролях — знакомые и друзья создателей фильма: рэперы из «Многоточия» и White Hot Ice и Руставели, диджей Агеев и экс-ведущая МузТВ Белка, акын и шансонье Псой Короленко, режиссер «Черного фраера» Глеб Михайлов, куратор фестиваля «Стык» Сергей Сальников, «революционный» писатель Дмитрий Пименов, оркестр «Пакава Ить».

Простим фильму неприкрытые сбои в интонацию капустника. Движение «Свои-2000» провело первый в России уличный праздник карнавального сопротивления street party. Главная идея — фамильярное отношение к городскому пространству, колонизированному офисами, бутиками и «Макдоналдсами». «Пыль» — фамильярное отношение к традициям киноискусства. Проход развинченной подростковой походкой street party по экрану, колонизированному блокбастерами и гламуром. Главный лозунг street party — «Круто освоимся!». Радостная карнавальность шествию обеспечена.

Самодеятельность? Еще бы! Паранойя? Конечно! Сценарная расхлябанность? А как же! Шитая белыми нитками игра непрофессионалов? Единственный профессионал в фильме — старый скоморох Петр Мамонов, который борозды ни одному шествию не испортит. Вспоминается созданный им балет «Мыши, мальчик Кай и Снежная королева» с человеком-яйцом и гражданином с лыжей. В фильме Мамонов и есть самый настоящий Кай, до старости пытающийся из «пыли» составить слово «вечность».